Я повернулся к деду и уткнулся головой в ткань его костюма. Я никогда не видел деда в такой изысканной одежде. Я пытался не засопливить её.

— Шшш, — прошептал дед. — Всё нормально, милый. Я здесь.

— Я не хочу ничего ему говорить! — слишком громко выпалил я.

— Ты не обязан ничего говорить, дружок. Не обязательно использовать слова. Просто обратись к нему сердцем.

— Я не могу!

— Шшшш. Всё хорошо, милый. Всё идёт своим чередом. Дед рядом.

— Я хочу пойти домой, — простонал я. — Деда, я хочу домой!

— Мы должны это сделать, милый, — прошептал он. — Ты можешь это сделать. Я знаю, что можешь. Ты Кантрелл, и у тебя есть яйца, разве нет?

Он отстранился и опустил на меня взгляд, большим пальцем стирая слёзы с моей щеки. Он кивнул, подбадривая меня. Но я просто стоял на месте, смотрел на него, неподвижный, пойманный чувствами, которые не мог понять. Что бы ни должны были делать мои яйца, они этого не делали.

— Ладно, дружок, — мягко сказал он после долгой тишины. — Я попрощаюсь с твоим папой, а ты пойдешь со мной. Ладно? Есть одна вещь, которую я хочу сказать этому человеку, а потом мы уйдем. Ты не обязан говорить ни слова, но, быть может, ты можешь просто постоять со мной, потому что мне тоже немного грустно, и мне бы пригодилась твоя помощь. Ладно? Хочешь помочь своему несчастному старому деду?

Получив этот выбор как меньшее из двух зол, я кивнул.

Рука в руке, мы подошли к папиному гробу. Я стоял молча, лип к руке деда, кусая губы и сжимая челюсть, чтобы не взорваться очередным спазмом неконтролируемых слёз. Дед опустил на меня взгляд и улыбнулся, отпуская мою руку, чтобы подойти ближе к гробу. Он низко наклонился, прошептал что—то папе, что я не мог услышать, затем вернулся, снова взял меня за руку и стоял рядом со мной, обнимая меня, и долгое время мы просто стояли на месте, на расстоянии около полутора метров от папиного тела, и ничего не говорили.

На меня нахлынула свежая волна слёз.

Я не мог этого понять. Когда тётя Маргарет пришла в дом в тот первый вечер и объявила, что нам следует радоваться, что этот злой старый ублюдок умер, я от души согласился. Каждый кусочек моего десятилетнего тела сразу понял правдивость этих слов.

— И у ублюдка была страховка, вы можете расплатиться за дом! — восклицала тётя Маргарет. — По крайней мере, он сделал одну правильную вещь, ничтожный кусок дерьма.

— Ты в порядке, дружок? — спросил дед, снова наклоняясь и шепча мне на ухо.

Я несчастно кивнул так, как считал будет смотреться ободряюще.

— У тебя всегда есть я, — сказал дед. — Не забывай это. У тебя всегда будет твой дедушка, и в мире нет ничего, что когда-либо это изменит, даже если я паршивый старый грешник, как говорит твоя мама. У тебя всегда будет твой дедушка. Ты понимаешь меня? И ты Кантрелл, а у Кантреллов есть яйца, разве не так?

— Вилли! — довольно громко воскликнул голос.

Я огляделся вокруг, чтобы посмотреть, кто это.

Это было похоже на Билли.

— Вилли!

Голос доносился откуда-то очень-очень издалека.

Я повернулся обратно к деду, но его там больше не было.

Как и гроба.

— Деда?

В замешательстве я повернулся небольшим кругом, внезапно чувствуя страх и тревогу.

Все исчезли.

— Деда? Где ты?

— Вилли! — снова раздался голос.

У меня болел затылок. Резкой, настойчивой пульсацией. Я пытался открыть глаза, чувствуя невероятную усталость, желая снова заснуть или проснуться, или ещё что-нибудь.

— Вилли!

Я чувствовал, как кто-то схватил меня за плечи. Я открыл глаза, чтобы увидеть, кто это, но не видел ясно, не мог сосредоточиться на говорящем человеке.

— Господи! — воскликнул голос.

Это был голос Билли. Я бы узнал его “Господи!” где угодно — очень большой акцент на первом слоге, что заставляет его звучать как баптистского проповедника. Гооо-споди.

— Билли? — пробормотал я, думая, что мы, должно быть, подрались, и он мне врезал.

— С ним всё хорошо? — спросила откуда-то мама.

— Не приближайтесь сюда, пожалуйста! — велел Джексон. — Мы с Биллом можем об этом позаботиться.

— Папочка! — кричал Ной вдалеке.

Я увидел, как Джексон появился в фокусе, затем растворился. У меня болели глаза. Я поднял руку, чтобы потереть их.

— Оставь свои глаза в покое, — произнёс Джексон строгим тоном. Он схватил меня за запястье, чтобы я не мог двигать рукой.

— О Боже, — сказал Билл. — Посмотри на его руку!

— С ним всё будет хорошо, — сказал Джексон.

— Господи!

Я закрыл глаза, но это мало облегчило боль или раздражение в них. В щеке была странная, пульсирующая боль.

— Папочка! — страдальческим голосом воскликнул откуда-то Ной.

— Не приближайтесь! — крикнул Билл.

— Паааааапааааа!

— Шелли, утихомирь его! — приказал Билл.

Я попытался сказать, что я в порядке, но, когда открыл рот, чтобы заговорить, моё лицо взорвалось агрессивной, горячей болью.

— Нееееет! — со злостью стонал Ной. — Нееееееет! Хах! Хааааааххх!

— Мы должны унести его отсюда, — сказал Билл.

— Мы не будем его двигать, — ответил Джексон.

— Хааааааааа!

— Весь дом может рухнуть на нас!

— Скорая скоро будет здесь.

— Мы должны передвинуть его!

— Почему бы тебе не подождать снаружи? — голос Джексона был спокойным. Вроде бы. Была в нём грань чего-то другого, чего я не совсем понимал.

— Я не брошу своего брата здесь, — поклялся Билл.

— Тогда почему бы тебе не заткнуться и не дать мне позаботиться о нём? Я говорил тебе не входить сюда.

— Он моя семья, не твоя! — злобно выплюнул Билл. — И я не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне, что делать.

— Он и моя семья тоже, — сказал Джексон.

— Он моя настоящая семья, — ответил Билл. — И мы не можем допустить, чтобы весь чёртов дом упал на него сверху.

— Я медбрат, Билл, так что, полагаю, ты должен просто довериться мне, и когда я говорю тебе, что мы не будем его двигать, мы не будем его двигать. У него могут быть и другие травмы, и ты сделаешь только хуже.

— Я никогда не пойму, зачем этот осёл вернулся в дом. Господи чёртов Иисусе на черепице! Я так устал от его проклятого…

— Билл, ты не помогаешь. Пожалуйста, дай мне немного места.

Я открыл глаза, следя за этим разговором как только мог, но не совсем понимал его. Я хотел увидеть Ноя. Я хотел убедиться, что он в порядке. Мы попали в аварию. Или что-то ещё. Что именно, я не мог до конца выяснить. Это было прямо там, на острие моей памяти, но я не мог ухватиться. И по какой-то причине я думал о прощании с папой и о том, как дед наклонился и прошептал что-то папе на ухо в тот день, пока тот лежал, молча в своём гробу.

— Слава Богу, он наконец заткнулся, — дед всегда так говорил, что никогда не оставляло меня без улыбки.

— Джек? — пробормотал я.

— Прямо здесь, детка, — произнёс Джексон, его лицо вдруг оказалось в поле зрения.

— Они едут! — откуда-то издалека прокричала мама.

— Кто? — требовательно спросил Билл.

— Скорая! Они на дороге. Вы должны вынести его оттуда!

— Мы должны передвинуть его, — сказал Билл, теперь уже где-то очень близко.

Джексон сказал что-то в ответ, но я отключился.

Глава 34

Перелом лица

Проснувшись в больничной кровати, я хмуро огляделся вокруг.

— Ох, слава Богу! — воскликнула мама. Её лицо вдруг показалось в паре сантиметров от моего. — О, мой малыш! Вилли, дорогой? Ты меня слышишь?

— Мама? — пробормотал я.

— Вилли, милый, я здесь, — сказала она, хватая меня за руку.

— Что случилось? — спросил я. Я не мог набрать достаточно воздуха, так что мой вопрос прозвучал шёпотом.

— О, Вилли, милый! — несчастно воскликнула она.

Затем она разрыдалась.

— Что, мама?

Потерявшись в приступе плача, она не могла ответить.

Моя правая рука казалась зудящей и слишком тяжёлой. Я поднял её и с удивлением увидел, что она в гипсе. Моя грудь тоже была довольно туго перебинтована, затрудняя дыхание.