— Так рассказать вам, как это получилось? — вдруг спросила она, взглянув на меня как-то странно — не то с сомнением, не то с тревогой.

— К-конечно. — Я опять извлек из кармана блокнот.

— Не пишите, — она махнула рукой, — вы и так не забудете… Это… Это довольно странная история.

Она достала из ящика стола пачку сигарет, раскрыла и протянула мне.

— Спасибо, я не… того…

— А я вот часто, особенно если немного волнуюсь…

Я всегда немного волнуюсь, когда вспоминаю об этом.

Она закурила, глубоко затянулась и снова устремила взгляд куда-то поверх моей головы.

— Ну так вот, — начала она, выпуская дым, — это все из-за него получилось… Я тогда девчонкой была. Только кончила школу, собиралась поступать в университет — на археологию. Я еще в седьмом классе решила, что буду археологом… Мы в то лето жили на даче за Гатчиной. Какие там леса!.. Я потом туда часто ездила… В молодости… — Она усмехнулась.

Я хотел сказать, что она и сейчас неплохо выглядит, но… как-то не решился. Не получаются у меня комплименты.

— Было это вечером, — продолжала она, снова затягиваясь, — солнце заходило. Мы сидели за ужином на веранде — мать, отец, Яков, мой старший брат, и тетя Юлия, сестра мамы. Смотрим, а он через двор шагает к веранде, к нам. Именно шагает, припадая на одну ногу и даже не пытаясь взлететь.

— Кто? — невольно вырвалось у меня.

— Боб… Я почему-то сразу так его окрестила. Мой Боб… Ох, извините, я ведь главного не сказала… Вон он там, наверху, под колпаком, — она вздохнула, — не он, конечно, то, что от него осталось.

— Ворон?

— Да… А пришел он к нам тогда пешком, потому что стар стал, так стар, что уже ни летать, ни корм добывать не мог.

— И выбрал именно вас, вашу семью?

— Да… А не нас всех — меня. Может быть, потому, что я тогда сразу принялась его кормить. А вот тете Юлии он не понравился, и она тоже никогда не пользовалась его расположением. Вообще он оказался удивительно умным, я даже сказала бы — интеллигентным, и очень смелым. У нас был пес на даче — молодая немецкая овчарка Том — любопытный до настырности и еще глуповатый, как все молодые собаки. Он очень заинтересовался Бобом и сразу попытался завести с ним знакомство. Том, конечно, знал, что птиц трогать нельзя, — тетя Юлия его в этом отношении уже воспитала.

Он даже отворачивался, когда мимо него проходили куры. Но, во-первых, Боб не был похож на курицу, во-вторых, кур обычно гоняли с веранды, а этот черный незнакомец сидел теперь у всех на виду и не торопясь ужинал кашей, размоченной в молоке. Том, который прибежал с вечерней прогулки, сразу навострил уши и направился было к Бобу. На Тома прикрикнули. Он обиженно ушел в угол, прилег там и начал наблюдать за вороном. Боб продолжал неторопливо глотать кашу, не обращая на собаку никакого внимания. Тогда Том, косясь на нас, начал подползать к миске с кашей. Мы в это время следили за Бобом и совсем забыли про Тома. А он вдруг оказался возле миски, привстал и зарычал тихонько, показывая Бобу зуб с одной стороны.

Мама ахнула, но, прежде чем кто-нибудь из нас успел отогнать собаку, Боб вопросительно глянул на нас, расправил крылья и предупреждающе каркнул. Негромко каркнул, но солидно. «Смелый, черт!» — с уважением заметил мой отец. Том немного отстранился, косясь на нас и не переставая рычать.

Все дело чуть не испортила тетя Юлия. «А ты не каркай, — сердито сказала она ворону, — еще накаркаешь чего-нибудь».

Том, наверно, расценил эту реплику как поддержку.

Он ринулся было в атаку на ворона, но успел только опрокинуть миску с кашей. Боб, не отступив ни на шаг, снова взмахнул крыльями, угрожающе разинул свой большой клюв и не каркнул, нет… он зашипел на Тома, зашипел, как большой рассерженный кот. Том сначала замер на месте, а потом стал отступать, пятясь и на всякий случай прикрывая нос лапой. Помню, я даже зааплодировала Бобу. А Боб поглядел недовольно на разбрызганную кашу и принялся осторожно собирать ее клювом с пола.

Вот так мы все и познакомились. Боб остался жить у нас. Я устроила его у себя в комнате. Брат притащил деревянный ящик. Мы поставили ящик на бок, постелили сена, а внутри ящика прибили планку наподобие куриного насеста. Я посадила в это жилье Боба, и, кажется, он в принципе его одобрил… Однако он предпочитал проводить время или на ящике, или у меня на столе, возле тетрадей и учебников, особенно когда я занималась. Чтобы попасть на стол, он сначала вскакивал на свой ящик. Именно вскакивал: расправив крылья, он медленно приседал, отталкивался ногами от пола и оказывался на ящике. А с ящика таким же способом перебирался ко мне на стол. Он мог часами сидеть возле меня, следя одним глазом, как я читаю, пишу или решаю задачи. В общем, мы с ним вместе готовились к приемным экзаменам. Вскоре я так привыкла к его постоянному присутствию, что, если его не было рядом, мне чего-то не хватало и повторять материал становилось труднее.

К Якову и маме Боб относился индифферентно — шагая из комнаты в комнату, он зачастую просто не обращал на них внимания, — а вот с теткой Юлией не ладил. Заметив ее, он выпрямлялся, взмахивал крыльями и каркал по-особенному — неодобрительно и даже вызывающе. Если она начинала сердиться и замахивалась на него тряпкой или полотенцем, он не торопился уйти, начинал топтаться на месте и, наклонив голову набок, глухо бормотал что-то, презрительно косясь на Юлию одним глазом.

Первой обычно отступала Юлия. Она обиженно удалялась на кухню, ворча: «Тоже мне, зоосад устроили… Накаркает он вам, дождетесь».

На кухню, в ее владения, Боб предпочитал не заглядывать, хотя там было множество заманчивых вещей и всегда вкусно пахло. В еде он был не очень разборчив, ел то же, что и мы, но больше всего любил котлеты, особенно куриные. Не брезговал он и рационом Тома. Я не раз наблюдала, как в отсутствие пса Боб обследовал его миску. Правда, в этих случаях Боб вел себя не очень солидно. Направляясь к миске Тома, он воровато оглядывался и, выбрав там кусочек по своему вкусу, торопливо уносил в более безопасное место.

Самого Тома Боб демонстративно презирал. При встречах он никогда не уступал ему дорогу — нахохлившись, начинал сердито бормотать что-то или шипел угрожающе. И Том обходил его сторонкой, смущенно отворачиваясь и прикрывая нос лапой.

Прошло около месяца. Я очень привязалась к Бобу, и, по-моему, он ко мне тоже. Но я ясно видела, что старый ворон слабеет. Он все реже прогуливался по комнатам, и ему становилось все труднее забираться на стол. Теперь, приковыляв ко мне в комнату, он чаще устраивался на полу возле моих ног и терпеливо ждал, пока я возьму его и посажу к себе. А однажды, когда я читала, облокотясь о стол, он подошел ко мне вплотную, заглянул в лицо, словно спрашивая разрешение, затем перешагнул со стола мне на плечо. Он сделал это очень осторожно, будто знал, что может поцарапать меня своими жесткими лапами. Он устроился на плече я долго сидел неподвижно, прислонившись крылом к волосам.

Тогда я сначала даже испугалась, сама не знаю почему… Может быть, смутно ощущала приближение чего-то неведомого, какой-то удивительной тайны… Мне вдруг показалось, что Боб хочет что-то сказать мне, поэтому и устроился возле самого уха. Но он ничего не говорил. Я попыталась читать дальше, но смысл прочитанного плохо доходил до меня. Мысли путались, даже закружилась голова. Я шевельнулась, и Боб очень осторожно шагнул с плеча на стол и перебрался на свое обычное место.

«Ну, что ты хотел сказать?» — спросила я его шепотом.

Он наклонил свою большую голову и внимательно посмотрел на меня круглым янтарным глазом, словно пытаясь понять, а потом переступил с ноги на ногу, приоткрыл клюв и вздохнул.

В последующие дни он часто устраивался у меня на плече и сидел подолгу. Его уже не тревожили мои движения. Я даже могла вставать, ходить с ним по комнате. Он оставался на плече; осторожно балансируя, прижимался боком к моим волосам. Я все ждала, когда же он начнет рассказывать свою тайну…