«Когда человек умирает, он видит стремительно отдаляющийся диск Земли, — догадался Сережа. — Ведь умирающий навсегда улетает, оставляя на ней все. И я оставляю…»

Но Сереже не жалко. Ему хорошо и спокойно… Не терзает больше — голод, не леденит холод. Ему теперь ничего не надо!

Уже погасла голубенькая бусинка Земли… Черный, непроглядный мрак… Абсолютная тишина Великого Космоса…

Но что это? Тишина нарушена. Внезапно зазвучала музыка. Откуда она, если кругом пустота бездны?… Пение какое-то…

До Сережи, едва слышимые, из немыслимой дали донеслись слова, от которых сердце встрепенулось:

He об этом ли, замерзая в ледяной ночи, тысячи раз мечтал он? Неужели свершилось?

Сережа прислушался… и открыл глаза. Он находился на кровати в комнате, такой же холодной и черной, как космос…

Теплится коптилка. Тетя Сандра сгорбившись сидит рядом, держит его руку в своей… В недоумении Сережа переводит взгляд в сторону репродуктора, висящего на стене: не оттуда ли звуки? Нет, репродуктор молчит.

А музыка усиливается, нарастает, близится! Она уже звучит со всех сторон! И происходит невероятное. Темноту комнаты разрывает сияние солнечных лучей! В комнату низвергается сверкающий водопад света, а вместе с ним ликующий гром оркестра и звучание мощного хора:

Комната исчезла. Перед Сережей — Красная площадь. Военный парад. Совсем близко Мавзолей. Одна за другой подходят шеренги солдат в касках, совершают крутой поворот. И, брезгливо брошенные, к подножию Мавзолея летят фашистские знамена с ненавистной свастикой!

Внезапно все оборвалось: видения, музыка. Вновь — темнота, огонек коптилки, тишина склепа. Но мальчишечье сердечко, взволнованное, теперь не желало останавливаться — оно билось сильно и часто! И чудо свершилось: Сережа попросил есть! А потом спросил:

— Тетя Сандра, потрогайте мой лоб. У меня жар?

— Лоб холодный.

— А я бредил. Слышал удивительную песню про День Победы. Даже кино про Победу видел, прямо здесь, в комнате. И цветное!

— А может быть, так все и будет, как видел? — мягко спросила Сандра.

— Вряд ли. Что Победа наша — правильно. Но красноармейцы и командиры на Красной площади были в погонах. Не может такого быть! А песня и вправду замечательная. Жаль, больше не услышу.

— Услышишь, — ласково гладя мальчика по щеке, заверила Сандра.

— Опять в бреду?

— В полном здравии. Но когда в мае семьдесят пятого года вторично услышишь — не вспомнишь, что уже слышал ее сегодня, в сорок втором, как не вспомнишь и то, что еще в блокаде видел грядущий День Победы. Я приказываю тебе забыть это!

И Сандра погрузила Сережу в гипнотический сон.

Не могла же она сказать, что песня, которая его воскресила, будет написана лишь через тридцать три года! К счастью, Сандра, отправляясь в прошлое, включила в фонотеку броши и с десяток полюбившихся ей песен двадцатого века. Удачно, что сейчас выбрала для Сережи лучшую из них. Ну а «кино», как определил Сережа, всего лишь связанное с звукозаписью голографическое воспроизведение документального фильма далекого прошлого…

С беспокойством и тревогой смотрела она на уснувшего мальчика. Выдержит ли он завтра переезд через Ладогу?…

На броши замерцала красная точка — сигнал, что «маяк», полностью отдавший свой резервный запас пятому блоку фонотеки, прекращает существование. Потом она потухла.

«Последняя ниточка, связывавшая меня с родной эпохой, разорвана, — отрешенно подумала Сандра, — «сигнал бедствия» тоже вышел из строя. Отныне мне никто не поможет…»

Утром следующего дня Сандра на саночках дотянула Сережу до площади, откуда автобусы забирали детей и женщин для переправы через Ладожское озеро.

Перед тем как везти мальчика, Сандра вынесла легкое, завернутое в одеяло тело Катеньки в скверик напротив дома — тоже сборный пункт, но для мертвых… Сережа был без узлов и чемодана. Закутанный до глаз в шерстяной платок поверх пальто, он прижимал к себе лишь заветную папку с тетрадями по звездоплаванию. Сам он идти уже не мог.

Теперь Сандра твердо верила: через Ладогу Сережа проедет благополучно и выдержит долгий путь. Ведь чтобы поддержать его силы, вчера и сегодня утром с горячей похлебкой она скормила ему, не оставив себе ни крошки, весь хлеб за два дня. Конечно, уверив его, что сама уже поела… А на том берегу врачи мальчику помогут!

Что же касается ее самой… Иллюзий не было. Сандра прекрасно понимала: за изнурительный переход по городу ждет ее скорая и неминуемая расплата… Но не жалко и жизни за то, чтобы гений Сережи сохранить людям. А мальчик будет жить. Обязательно будет!..

Не могла Сандра предвидеть, хотя в минуты горечи и называла себя Кассандрой, что битком набитый детишками автобус, везший Сережу, будет в щепы разнесен прямым попаданием фашистской авиабомбы, что после взрыва в черной, курящейся паром полынье останется плавать лишь папка, на которой цветными карандашами был нарисован летящий к Луне могучий космический корабль с красной звездой на борту…

Вернувшись домой, Сандра кое-как дотащилась до кровати и свалилась. Она оказалась беспомощной узницей ледяного каземата. Теперь кричи не кричи — никто не услышит, не спасет. Задыхаясь в темноте, хватая ртом обжигающий морозный воздух и постепенно коченея, надо только терпеливо ждать конца.

Он скоро последует, трезво констатировала Сандра, и надо принять его достойно. Осталось выполнить последний долг.

Она взяла брошь, прощаясь, признательно погладила. Ведь это была единственная вещичка из ее времени, ныне отрезанного от нее навсегда. В инструкции-памятке было сказано: «Ни при каких условиях предмет снаряжения десантника, изготовленный в его эпохе, не должен попасть в руки людей чужой эпохи». Это правило подлежало неукоснительному выполнению. Сандра нажала кнопку ликвидатора броши…

И в тот же момент в комнату, освещая путь электрическими фонариками, ворвались двое! Это были десантники-спасатели. Они получили «сигнал бедствия», когда Сандра включила ликвидатор. Так была устроена брошь. Конструкторы понимали, что ликвидация аппарата — последнее сознательное действие десантника, нуждающегося в немедленной помощи. Поэтому и снабдили его вторым дублирующим «сигналом бедствия», о котором не знал и сам десантник.

Лучи фонариков заметались по комнате и скрестились на постели Сандры, высветив ее лицо.

— Лаури, вот она! — крикнул Андрей и позвал: — Сандра!

Она не откликнулась. Бросились к ней — не дышит.

И десантники мгновенно четкими движениями начали спасательные работы. Каждый отвечал за свое: врач Лаури Микки — за медицинскую аппаратуру, инженер Андрей Крон — за техническое обеспечение. Считанные секунды — на теле Сандры установлены датчики. Минута — вокруг нее возникла прозрачная сфера, отделившая терпящую бедствие от неблагоприятной среды.

«Клиническая смерть», — дал показания диагнозатор портативному электронному мозгу, и тот выдал первые команды стимулятору жизнедеятельности. Реанимационная автоматика вступила в борьбу за жизнь Сандры.

Между тем все вокруг преобразилось: повеяло теплом, исчезла темнота — включилась система комфортации микросреды обитания.

Наконец ресницы Сандры дрогнули — она широко открыла глаза.

— Андрей… успел, — с усилием шепнула она. — Как… узнал, что я?…

— Да вот решил с другом прогуляться в двадцатый век. А если серьезно — давно дежурили, готовы были к немедленному броску.