— И я с ним. Одного не отпущу и сама не останусь.

Наташа прижалась к Антону. Товарищ Роман посмотрел на Наташу с Антоном теплым отцовским взглядом, улыбнулся и указал на скамейку:

— Садитесь. Вместе обсудим. — Голос у него был деловой, строгий. Роман как бы переменился. — С Ново-Мариинском у нас связи нет. Что там происходит, мы не знаем, а что и узнаем, то отрывками. Многое очень не ясно. Вот почему надо ехать туда немедленно и доставить нашим товарищам новые указания партии.

Наташа и Антон переглянулись. Роман обращается к ним обоим. Значит, он согласен, чтобы и Наташа поехала. Они были счастливы и продолжали еще более внимательно слушать товарища Романа.

— Товарищи из Петропавловска сообщили, что колчаковцы в Анадырском уезде создают вооруженные отряды из местных богатеев и их прихлебателей, вооружают их американским оружием. Чукотка для нас очень важна. Нельзя допустить, чтобы там зацепились враги. — Роман стряхнул пепел с папиросы. — Надо, чтобы мир узнал, что там поднят красный флаг свободы. Надо наносить удар немедленно! Больше ждать нельзя. Ты, Антон… — товарищ Роман внимательно посмотрел на Наташу. — Вы с Наташей завтра же отправитесь в Ново-Мариинск. Утром из бухты Диомид выйдет шхуна «Кайра». Пойдете на ней. Капитан ждет вас. Вечером за вами заедет наш товарищ и отвезет на шхуну, даст документы для Наташи. Для тебя, Антон, они уже готовы. — Роман достал из внутреннего кармана паспорт и небольшой пакетик. Передавая его Антону, Роман предупредил. — Только в руки Мандрикова, Берзина или Николая Федоровича. Их фамилии: Безруков и Хваан. В случае опасности уничтожить. На словах передадите. Заучивайте! — Товарищ Роман заставил Наташу и Антона наизусть выучить директиву подпольного комитета партии ее представителям в Ново-Мариинске…

Глубокой ночью Наташа и Антон были уже на борту «Кайры». На рассвете она вышла в море…

Оставив Волтера у Куркутского, Мандриков и Берзин возвращались домой озабоченные. Событий и новостей за день было столько, что требовалось все обдумать, взвесить. Прежде всего их волновало положение на копях.

— Утром мы должны быть у шахтеров, — сказал, покашливая, Берзин. — Обязательно!

— И угодить в засаду, — ответил Мандриков. — Надо сначала узнать, что делается на копях.

— Волков бояться — в лес не ходить, — слабо защищался Берзин, но в то же время понимал, что товарищ прав.

— Только дурак с голыми руками пойдет навстречу волкам, — бросил Мандриков и предложил: — Подождем шахтеров.

Но, может быть, шахтеры так ошеломлены, напуганы, что не рискнут больше зайти к ним? Нет, не может быть!

Когда Мандриков и Берзин вошли в дом, их ожидали Булат и Клещин. Они сидели в темноте около печки и курили. Красноватый отблеск огня слабо освещал их лица.

— Заждались вас, — первым заговорил Клещин. — Где пропадали? Может, Свенсон в гости приглашал, поднес по чарке?

— Что на копях? — перебил его Мандриков.

— Да что рассказывать, плохо, — вздохнул Булат. — Арест Бучека и Галицкого как обухом по голове. Все притихли.

— Так уж и притихли, — недоверчиво произнес Август. — Может быть, люди не знают, что делать, как поступить?

— Я же предлагал не выходить на работу, — слабо защищался Булат.

— Верно, — поддержал его Клещин, — но Кулемин и Малинкин верх взяли.

— Кто это? — заинтересовался Берзин.

Шахтеры рассказали. Берзин глухим голосом произнес:

— Надо к ним лучше присмотреться, а если враги, лакеи господские, то не церемониться.

— Нет, — остановил его Мандриков. — Ты, Август, не прав. Мы не будем заниматься террором. Шахтеры должны сами наказать тех, кто предает рабочее дело.

— Так как же быть сейчас? — вернулся к волновавшему всех вопросу Булат. — Понимаете, что получилось? Побывал ночью ваш товарищ, хорошо говорил, за сердце шахтеров взял. Решили, значит, забастовку начать. А утром колчаковцы… — он замялся, не зная, как выразить свою мысль. За него продолжил Клещин;

— Вроде как провокация получилась. Мол, смотрите, шахтеры, что с вами будет, если против начальства пойдете. Тут еще Малинкин и Кулемин воду мутят. Они, наверное, и донесли про забастовку.

— Плохо на душе у горняков, — попытался смягчить слова Клещина Булат.

— Мы понимаем, сейчас надо… — Мандриков не договорил. Стук в дверь заставил его замолчать. Все насторожились. Мелькнула тревожная мысль: «колчаковцы!» Мандриков и Август вытащили браунинги, появилось оружие и у шахтеров. Берзин тихо подошел к двери. Стук повторился — осторожный, негромкий, но настойчивый. Берзин спросил:

— Кто?

— Я… Титов… откройте, — послышался за дверью нетерпеливый голос радиотелеграфиста.

Берзин открыл дверь, Вошел Титов и, увидев шахтеров, нерешительно остановился. Берзин успокоил его:

— Свои.

— Что у тебя? — подошел к Титову Мандриков. Тот порылся за пазухой и достал скомканный листок бумаги, протянул его Михаилу Сергеевичу:

— Вечером принял, ждал, когда Учватов домой уйдет. От американцев вернулся навеселе, хвастался, что скоро богатым станет, торговать будет.

— Товарищи! Послушайте, — взволнованно перебил телеграфиста Михаил Сергеевич, Мандриков присел у печки и стал читать, поднеся листок к огню. Бумага в его руках казалась красной.

— Товарищи! Английские и американские войска оставили Архангельск и Мурманск! Освобожден от белых Воронеж!..

Мандриков повернулся к Титову и горячо поблагодарил:

— Хорошую ты весть принес, Василий Никитович, Спасибо тебе!

— Чего там, — застенчиво махнул рукой Титов и заторопился. — Пойду на станцию. Может, еще что будет.

Закрыв за ним дверь, Мандриков сказал Клещину:

— Готовь упряжку! Едем на копи…

— Я тоже, — потянулся к своей кухлянке Берзин, но Мандриков его остановил:

— Пожалуй, не стоит. Не надо, чтобы нас там пока видели вместе.

— Сергеич прав, — согласился Булат. — За всех шахтеров поручиться нельзя. Правда, Малинкин и Кулемин у Толстой Катьки гуляют. Сегодня при свете будешь, Сергеич, говорить. Нельзя все время в темноте. Шахтеры должны видеть, кто с ними говорит. Обещал им привести человека, который Ленина видел. Ждут тебя.

— Я же… — нетерпеливо начал Берзин, который имел больше оснований говорить о Ленине, но Мандриков мягко сказал:

— Прошу тебя, Август. — Мандриков видел, как устал Берзин, и хотел, чтобы товарищ отдохнул.

— На нарте могут уехать только двое, — напомнил Булат.

— Хорошо, — неохотно уступил Август, почувствовав страшную слабость. — Поезжай, Михаил…

Мандриков торопливо оделся и вышел вместе с Клещиным, который был несколько разочарован… Он мечтал привезти на копи своего бывшего комиссара.

…В бараке не спали. Обещание Клещина, что он привезет верного человека, знающего Ленина, взволновало всех. К тому же приезд большевика после ареста двух горняков казался шахтерам особенно смелым. Значит, большевики не боятся колчаковцев. Это поднимало настроение.

Когда Мандриков в сопровождении Клещина вошел в тускло освещенный барак, его первым встретил Мальсагов.

— Приехал? Ай хорошо, делу большую пользу дашь. Шахтеры совсем головы повесили. Подойди к Семену. Он хочет тебя видеть. — Михаил Сергеевич присел на нары рядом с Гринчуком, пожал ему руку. Семен спросил:

— Как Бучек, Галицкий?

— Молодцами держатся, — Мандриков рассматривал Гринчука.

— Вызволить бы их, а на их место колчаковцев, — он так разволновался, что хотел приподняться, но Евтуги придержал его за плечи, укоризненно причмокнул:

— Зачем так. Ай-ай.

Гринчук болезненно сморщился — резкое движение отдалось в голове:

— Голова трещит, как треснутый глечик.

— Лежите спокойно, товарищ, — посоветовал Мандриков. — Скоро вы понадобитесь, чтобы освободить друзей.

Мандриков услышал, что шахтеры говорят о нем:

— Так этот, что ли, Ленина видел?

— Видать, он самый.

Михаил Сергеевич отошел от Гринчука и вышел к столу, чтобы его лучше видели при свете лампы. Сразу же смолкли разговоры, наступила тишина. Шахтеры сидели плечо к плечу. Задымили цигарки. Усатые и бородатые лица, морщины, усталые настороженные глаза. Михаилу Сергеевичу показалось, что он уже где-то видел этих людей. Где же? Да когда машинистом ходил на миноносце на Балтике. Вот так же ночами собирались матросы в кубрике и слушали при свете коптилки питерского товарища, объяснявшего задачи пролетариата в революции…