Его слова потонули в гуле одобрения:

— Правильно! Даешь забастовку!

— Молодец Бучек! Вот это голова!

— Пусть без уголька колчаковцы попрыгают.

Но были и сомневающиеся в успехе задуманной забастовки. Побаивались расправы колчаковцев. Вспомнили Варавина. Начались споры. Но большинство поддержало Бучека. Голоса противников потонули в скандируемом шахтерами возгласе:

— Даешь забастовку! Даешь забастовку!

Новиков дождался, пока шум немного стих, и продолжал:

— Товарищи, Красная Армия идет к океану. Колчак отступает, но ему помогают интервенты, прежде всего американцы и японцы. Они мечтают захватить Дальний Восток, превратить его в свою колонию, а нас в послушных рабов!

— Ишь, чего захотели, сволочи! — кричали шахтеры. — Не выйдет!.. — кто-то густо выругался.

— Мы должны помочь Красной Армии! — закричал Бучек. Он испытывал необычайный подъем, даже восторг. Наконец-то шахтеры чувствуют свою силу. — Слушайте, товарищи, что нам надо сделать, чтобы и здесь скорее была настоящая, наша рабочая советская власть! Слушайте приехавшего товарища большевика!

В бараке стало очень тихо, и Николай Федорович заговорил.

Новиков еще долго объяснял и отвечал на различные вопросы. Его слушали внимательно, ведь впервые к ним пришел человек и говорил о том, что каждого волновало, но о чем все боялись сказать вслух. Сейчас же, словно сквозь прорванную в половодье плотину, хлынули жаркие слова, мысли и мечты о лучшей доле…

Никогда еще в бараке не было такой ночи. Провожали Новикова Бучек с товарищами. Галицкий кипел нетерпением и твердил свое:

— Чего ждать? Шахтеры готовы к восстанию. Сейчас самый раз его начинать. Всем пойти ночью в поселок и схватить колчаковцев.

— Горячая голова у вас, — заметил Николай Федорович. — Вы уверены, что все шахтеры пойдут за вами? Вот сейчас?

— Пожалуй, да, — ответил Мефодий.

— А я думаю, что нет, — убежденно проговорил Новиков. — Вот забастовка и будет проверкой — готовы ли шахтеры к более серьезным делам. — Новиков обратился к Бучеку: — Вам к утру надо в письменной форме составить требования шахтеров и выбрать комитет из нескольких человек, который будет вести переговоры с колчаковцами.

Якуб Мальсагов, молчавший весь вечер, сказал:

— Я принимал участие в двух забастовках в Америке. Одной рабочие кое-чего добились, а за другую пришлось за решеткой посидеть.

— Колчаковцы едва ли решатся на аресты, — возразил Новиков.

— Пусть только сунутся! — воскликнул Галицкий. — Мы им!..

— Вот этого и не стоит делать, — остановил его Новиков. — Не давайте ни малейшего повода для арестов. Надо собирать силы…

Они распрощались, и Новиков уехал. Не подозревали шахтеры, что над ними нависла опасность… Бучек озабоченно спросил:

— А кто спичку зажигал?

— Черт его знает, досталось ему крепко, — Булат помахал рукой. — Побаливает.

Товарищи рассмеялись и вернулись в барак, который еще шумел. Бучек сел за стол:

— Будем составлять наши требования.

Вокруг него сгрудились шахтеры…

Рано утром с грохотом распахнулась дверь барака и вбежало несколько милиционеров с винтовками наперевес. В дверях появился Струков. Он закричал, держа руку на раскрытой кобуре:

— Не вставать! Лежать на местах! — шахтеры зашумели, но Струков вновь приказал: — Молчать! Кто здесь Бучек?

— Я! — поднялся Бучек. В бараке стало тихо, тревожно.

— Выходи! — Струков махнул рукой на дверь.

— По какому праву? — начал Бучек, но к нему подскочили два милиционера, подхватили под руки и поволокли полураздетого из барака.

— Галицкий! — снова крикнул Струков.

— Ну я! — Мефодий весь затрясся от ненависти. По скулам бегали желваки.

— Выходи!

Галицкий неторопливо оделся.

В бараке стояла напряженная тишина. Шахтеры молча следили за происходящим. Острые штыки и дула винтовок, направленные на них, сковали людей. Слишком неожиданным было появление колчаковцев. Подойдя к двери, Мефодий вдруг обернулся к шахтерам и крикнул:

— Что же вы? На работу не вы… — удар прикладом в спину прервал его слова. Галицкий, споткнувшись о порог, упал. Семен Гринчук рванулся с места. Его за плечо придержал Булат:

— Тихо!

Пока милиционеры обыскивали постели и сундучки Бучека и Галицкого, Струков прошелся вдоль нар. Шахтеры провожали его взглядами — злыми, настороженными. Струков остановился, посредине барака и неторопливо произнес:

— На работу выходить всем!

Где-то на нарах послышались возмущенные голоса. Струков резко крикнул:

— Молчать! Зачинщиков беспорядков буду строго наказывать!

— Можно спросить? — поднял голову пожилой шахтер с седой бородой, но Струков отрубил:

— Не о чем говорить. Все на работу!

К Струкову подбежал милиционер и протянул исписанный лист бумаги.

— У лысого под подушкой нашел.

Струков быстро пробежал лист глазами. Это были условия, которые забастовщики собирались предъявить уездному управлению.

— Тэк-с, хорошо. — Струков неторопливо сложил листок вчетверо, провел крепко пальцем по сгибам и спрятал в карман.

При обыске ничего больше не было найдено, и колчаковцы покинули барак. Едва за ними захлопнулась дверь, как шахтеры возмущенно зашумели, повскакивали со своих мест. Булат крикнул:

— На работу не выходить!

— Вот, выкуси, — показал ему кукиш Малинкин. — Я в кутузку в гости к Бучеку не хочу. — И, обернувшись к шахтерам, крикнул: — Айда, ребята, к обушкам!

Он вышел, а за ним потянулись другие. Булат попытался их задержать:

— Куда же вы? Мы же договорились бастовать!

— Заткнись! — крикнул Кулемин. — Ночью наобещали с три короба, а как милиционеры пришли, так и хвост поджали. Где твой оратор? Наболтал тут — и за печку!

Ему поддакивали шахтеры и уже не слушали Булата. Все вышли на работу. Забастовка была сорвана, а когда в полдень Щетинин объявил, что уездное управление снизило на три доллара оплату за тонну угля, это приняли с покорностью, вяло ругаясь. Булат, переговорив с Мальсаговым и Гринчуком, решил вместе с Клещиным побывать у Мандрикова, посоветоваться, что делать, узнать о Бучеке и Галицком, которых колчаковцы увезли в Ново-Мариинск.

Булату и товарищам не давал покоя вопрос: как колчаковцы узнали о готовящейся забастовке, кто сообщил им обо всем? Он подозревал Малинкина, но тот не выходил из барака. Кто же тогда?

Не знал Булат, что человек, зажегший спичку перед лицом Новикова, был Кулемин. Так велел ему Малинкин, пообещав три доллара, и послал к Щетинину, когда Бучек с друзьями провожал Новикова.

Подбежав к маленькому домику, в котором жил мастер, Кулемин постучал в окошко. Щетинин сразу же открыл.

Не зажигая лампы, он выслушал Кулемина, расспросил подробности о событиях в бараке и сказал:

— Молодец Малинкин, что прислал тебя. А я тебе тонн пять, так и быть, припишу! Теперь давай, на пост, к господину Громову. Он десятку долларов даст. Все ему расскажи.

— Ничего не надо, — в испуге отказался Кулемин. — Я не пойду в поселок. Булат проведает об этом, убьет. Не пойду.

Как ни настаивал Щетинин, Кулемин не соглашался.

Щетинин отпустил Кулемина, а сам отправился в Ново-Мариинск, следом за умчавшейся нартой Оттыргина.

Весть о прибытии шхуны Свенсона распространилась с необычайной быстротой. Охотники и оленеводы из ближайших стойбищ, приезжали с семьями и сразу же располагались на заснеженном берегу лимана. Ново-Мариинск напоминал большой бивак, охваченный нетерпеливым ожиданием. Люди следили за горизонтом.

Снегопад прекратился. Небо очистилось от туч. Зимнее солнце заливало землю. Ослепительно сверкал свежий снег. На лимане появились первые льдины, между ними поблескивала синяя вода.