— Как раз вовремя, — приветствовал он. — Ну, здравствуй, Михаил Сергеевич. Соскучился по тебе, — Роман поднялся навстречу.

Мандриков улыбнулся, счастливый, что снова среди своих, что кончилось его затворничество. Он забыл гневные фразы, которые приготовил для комитета. Берзин невозмутимо продолжал прихлебывать чай, словно в комнате ничего не происходило.

Роман с улыбкой сказал:

— Знакомьтесь, товарищи, и получше.

Берзин встал, протянул руку Мандрикову. Они обменялись крепким рукопожатием, не зная еще, что им с этой минуты предстоит вместе жить и бороться.

— Ох, господи, прости раба твоего. — Агафопод, лежа на спине, краем глаза следил за матушкой, Это был вопль жаждущего о глотке, но не воды, а водки. — Ох, грехи наши тяжкие.

Матушка делала вид, что не слышит, и с грохотом передвигала чугуны и кастрюли.

«В гневе великом благоверная». Священник вздохнул. По стуку кастрюль он понял, что облегчения от благоверной ждать не приходится.

Он шумно вздохнул и прикрыл глаза. Голова была тяжела и гудела как басовитый колокол. Накануне у чуванца-охотника Ефима Шарыпова он святил новый дом. Шарыпиха, ходившая на седьмом месяце, угощала таким пойлом, что отбило всю память. «На ядовитых грибах настояла, дьяволица», — думал Агафопод. Вставать, однако, надо было. Жажда похмелиться была настолько сильной, что Агафопод, превозмогая боль во всем теле и тошноту, поднялся и сел на кровати. Она заскрипела под семипудовой тяжестью. Агафопод тряхнул взлохмаченной головой:

— Бр-р-р…

Матушка, под стать Агафоподу, такая же дородная и густоволосая, стояла у печи, держа на весу ухват. Ее круглое, заплывшее жиром сонное лицо ничего не выражало, но маленькие глазки злобно сверлили Агафопода.

— Очухался, изверг, мучитель мой! В каком виде приполз вчера, бесстыжий, забыл о сане совсем, греховодный!

Агафопод болезненно покривился. Не было для него более худшего и невыносимого, чем эти причитания матушки. Они выматывали душу. В такие минуты Агафопод старался отвлечься и не слышать жужжащего голоса матушки. Сейчас он думал о своей жалкой доле. Когда учился в семинарии, Агафоподу Спицыну предрекали большую будущность. Его голос, внешность, обаяние являлись тому залогом, но склонность к бражничеству, к любовным утехам, к буянству привела его на Чукотку. Жизнь не удалась, а после сорока уже нечего пытаться ее изменить. Матушка с силой хватила ухватом об пол. Агафопод вздохнул и испуганно вздрогнул.

— Слышь, черт патлатый! Неси дров!

Агафопод торопливо направился к двери. Он в трезвом состоянии побаивался матушки. Недаром же ее нарекли Марией[14]. Агафопод с удивительной резвостью проскользнул мимо нее и выскочил во двор.

— Крест-то убери со срамного места!

Агафопод, не понимая, пошарил по груди, но креста не было. Он ощупал спину. Крест висел там. Агафопод выругался про себя, водворил крест на место и соскоблил с него присохшую рыбью чешую. Потом священник подошел к колоде, взялся за топорище и едва не упал от приступа головной боли. Спотыкаясь, на ощупь добрел до бочки с водой и сунул в нее голову. Сразу же стало легче. Почти захлебываясь, громко фыркая, вытянул голову из воды. Мокрые волосы закрыли плотным занавесом его лицо, Вода бежала по рясе, но Агафопод не обращал на это внимания, удовлетворенно прислушиваясь, как от холодной воды постепенно угасала боль в голове, но мысль о выпивке не покидала его.

— Батюшка! Батюшка! — Спицына звал кто-то с сильным чукотским акцентом.

Агафопод отбросил волосы с лица и увидел подходившего к нему низкорослого Гэматагина. Обнищавший, вечно в долгах, Гэматагин имел лишь одну нарту и кормился около американской фактории Свенсона, выполнял разные работы. Зимой охотился с ружьем, которое дал ему в долг свенсонский агент Мартинсон. Вся пушнина, добытая Гэматагиным, шла на оплату ружья. Гэматагин верил, что когда-нибудь станет владельцем ружья, не подозревая, что для этого ему потребовалось бы три, а то и все четыре жизни.

Гэматагин остановился на почтительном расстоянии от священника. Чукча с удивлением смотрел на Спицына. Не исполняет ли он какой-нибудь колдовской обряд, не вызывает ли духов этот русский шаман? Гэматагин был готов бежать при первой опасности. Просто так человек не сунет в воду голову.

Агафопод посмотрел исподлобья:

— Чего тебе?

— Американ зовет. К нему Аренкау приехал. Говорить надо.

Агафопод осенил себя знамением. Услышал господь его мольбы. Раз Мартинсон приглашает, значит, угостит спиртом, а то и виски или ромом. Агафопод пригладил ладонями мокрые волосы, расправил бороду и кивнул Гэматагину:

— Ну, пошли, ангел спасения души страждущей.

Гэматагин не понял, что сказал священник, но видел его довольное лицо. Пока они шли к фактории американца, Агафопод узнал, что Аренкау из тундры приехал вчера вечером и за Марково поставил летнюю ярангу. Сегодня утром Гэматагин первый встретил его. Аренкау прежде всего спросил о Тейтелькуте и Гемауге, таких же богачах, как он сам, владельцах больших оленьих стад. Не приезжали ли они в Марково? Агафопод вначале внимательно слушал чукчу. Но потом новый приступ головной боли заставил прибавить шаг. Гэматагин едва поспевал за ним.

Они подошли к дому Мартинсона. Половину дома занимала лавка. Рядом был склад с товарами. Около него стояли олени, нарты. Пастухи Аренкау сидели на корточках и курили.

Американец и Аренкау сидели в тесной комнатушке за столом, на котором стояли бутылки и еда. Острый глаз Агафопода сразу же определил их содержимое.

— Мир дому сему. — Он осенил крестом сидящих, не смущаясь, что Аренкау язычник, а Мартинсон мормон, и без приглашения сел за стол, недвусмысленно потирая руки. Мартинсон, крепкий, средних лет, с хмурым взглядом серых жестких глаз, неторопливо налил Агафоподу кружку рому, разжал тонкие серые губы:

— Аренкау приехал с каким-то предложением, но я не могу разобрать его собачьего языка. Прошу переводить.

Агафопод торопливо кивнул. Он был доволен, что агент Свенсона еще плохо понимал по-чукотски. Поп залпом опорожнил кружку, погладил бороду, на мгновение прикрыл глаза, смакуя выпитое. Мартинсон налил снова и сказал:

— Спросите Аренкау, что он хочет!

Агафопод повернулся к чукче. Владелец огромного стада оленей важно сидел за столом. Ему было жарко в новой дорогой кухлянке. От пота блестело морщинистое лицо с редкой бородкой. Аренкау сидел, полуприкрыв глаза, не шевелясь, точно каменное изваяние. Он был полон гордости за свою мысль, которая на днях пришла ему в голову и привела сюда.

Агафопод, обладавший большой способностью к языкам и свободно говоривший как по-чукотски, так и по-английски, умышленно неторопливо начал переводить. Зачем спешить, когда выпивки на столе много.

Предложение Аренкау сразу же заинтересовало американца. В тундре много охотников, но не все идут на свенсонскую факторию сдавать пушнину. Они сбывают ее у других торговцев, русских и иностранных. В Марково серьезными конкурентами становятся Черепахин, немец Виттенберг, американка Микаэла со своим новым мужем Джоу. Мартинсон догадывался, что на Чукотку их привела жажда золота. Найденное несколько лет назад на реках Чукотки в небольших количествах, золото породило много слухов о новом Клондайке. Они разлетелись по всему свету, и сюда ринулись искатели легкой наживы.

Все были убеждены, что здесь золота больше, чем на Аляске. В газетах появились рассуждения ученых-геологов, доказывавших идентичность геологического строения Аляски и Чукотского полуострова. Рассказы «очевидцев», якобы видевших своими глазами золотые Жилы и богатые россыпи…

Кто-то нагрел руки на новой золотой лихорадке, но протрезвление наступило быстро. Золото было, но встречалось в таких мизерных долях и доставалось с таким трудом, что лихорадка схлынула быстрее, чем Появилась, оставив после себя, как половодье, сор на берегах, неудачников, голодных и полураздетых людей с их разбитыми надеждами разбогатеть. Кто мог — выбрался с Чукотки, проклиная тот час, когда ринулся в погоню за золотом, другие остались, кое-как влача жалкое существование. Виттенберг и Микаэла еще надеются найти золото. Мартинсону было известно, что они расспрашивают местных жителей о золоте, берут пробы породы, но это не мешает им с успехом выменивать у туземцев пушнину, соперничая с Мартинсоном. Свенсон уже не раз говорил, что надо вытеснить конкурентов. Но как? Свенсон надеялся на коммерческое чутье американца. И вот выход, кажется, подсказывает «чутье» Аренкау. План его прост, легко осуществим. Он обещает дать хороший доход и причинить неприятность конкуренту. Сейчас все купцы готовятся к зиме — заготавливают товары, которые будут обменивать на пушнину. К кому из них пойдут охотники? Тут силой не затащишь. Аренкау предлагает интересную комбинацию. Мартинсон даст ему товары, которые Аренкау увезет в тундру и раздаст в кредит охотникам, особенно тем, кто в долгу у купца Малкова из Усть-Белой, у Черепахина, Виттенберга, у богатеев оленеводов Тейтелькуте и Гемауге. Их должники, конечно, нуждаются в товарах и станут брать в долг с обязательством расплатиться раньше, чем со своими старыми кредиторами. Мартинсону не надо будет заботиться о том, чтобы собирать долги, Аренкау это берет на себя, но просит, чтобы Мартинсон не вел торговлю через его голову с охотниками и за его посредничество платил бы товарами.