Лидер с печальным видом спросил министра, принимается ли что-нибудь по охране границ от посягательств агрессора. Министр с таким же скорбным видом ответил, что правительство не располагает пока данными насчет возможностей агрессии, но если достойный лидер либералов настаивает на своем запросе, то министр может проконсультироваться с компетентными лицами. Лидер подтвердил, что министр чрезвычайно обяжет его этим, и оба сели на свои места.

Уже задвигались на скамьях депутаты, уже вытащили репортеры свои записные книжки и стряхнули чернила на пол, — следующим был намечен запрос партий народного фронта, — как вдруг затарахтела погремушка председателя, и он объявил, что слово имеет достопочтенный господин Бибабо.

Сверкая ослепительно белой манишкой, улыбаясь до ушей, прославленный оратор взбежал на трибуну.

Опытные политические деятели, так сказать, старожилы здешних мест, вздрогнули, почуяв недоброе. Правительственная партия выпускала своего рекордсмена не зря.

Первые три часа терпеливые депутаты слушали господина Бибабо сравнительно спокойно. Правда, очень трудно было понять, куда он клонит. Речь его напоминала лабиринт, путанным переходам которого не предвиделось конца, и главное, не было уверенности в том, что в центре лабиринта есть что-либо, ради чего стоило претерпевать такие мытарства.

Когда речь Бибабо повернула на шестой час, депутаты партий народного фронта демонстративно покинули зал заседаний.

В зале было очень душно и жарко, — в старинном здании парламента вентиляторы не предусматривались. Все чаще мелькали над лоснящимися от пота лысинами белые носовые платки, раздавались приглушенные вздохи, стоны.

Самым бодрым из всех казался оратор. Репортеры меньше удивлялись бы этому, если бы знали, что господин Бибабо работал с подручным, в две смены. Пока Бибабо говорил, Айт отдыхал в маленькой комнате подле трибуны. Потом во время пятиминутного перерыва (каждые три часа устраивался перерыв, чтобы проветрить помещение) Айт всходил на трибуну, а Бибабо с наслаждением растягивался в одних носках на диване, и флегматичный Руфф растирал его, как секундант боксера между раундами.

Наступил вечер. Бибабо продолжал говорить. Вечерние газеты вышли с аншлагами: «Господин Бибабо говорит 10 часов». Затем последовал экстренный выпуск: «Бибабо говорит 12 часов», за ним второй, с почти паническим заголовком: «Он говорит 14-й час!!!» На землю спустилась ночь, неся покой всем, кроме измученных слушателей господина Бибабо.

Журналисты, разворошив книжные полки, обнаружили, что Бибабо повторяет маневр одного английского оратора, который в аналогичных условиях читал библию. Бибабойцы с негодованием ответили, что их оратор имеет достаточный запас ничего не значащих слов для того, чтобы обойтись своими средствами. И точно! Насколько могли уследить за речью Бибабо, он даже не повторялся.

Однако трудно было уследить за ней на 14-м часе. Страшное зрелище являл собой в это время парламент. Депутатов развезло: одни сидели в расслабленных позах, свесив руки между колен и бессмысленно улыбаясь; другие сползли со скамей и лежали врастяжку на полу, уставясь в одну точку, как загипнотизированные.

На 17-м часе три депутата упали в обморок, а с одним случился приступ морской болезни. Бибабо продолжал прыгать на своей трибуне, как чиж на жердочке, сам смеялся своим остротам, несколько раз даже слегка всплакнул. Смысл речи для слушателей давно затянулся непроницаемым туманом.

И один только упрямый полковник Грубийон не терял надежды уловить его. Старый служака-артиллерист был почти глух и очень тяготился своим недостатком. Во время заседаний парламента он садился всегда подле самой трибуны, стараясь не проронить ни одного слова. Вот и сейчас устроился он у самых ног Бибабо, молитвенно подняв вверх честное лицо, украшенное бравыми подусниками, и отогнув ладонью толстое волосатое ухо.

Слишком занят был Бибабо, чтобы обратить внимание на самого старательного из своих слушателей, иначе в сердце его закралась бы тревога. Страшно шевелились подусники Грубийона, лицо багровело, как бы накаляясь на медленном огне, — глухой артиллерист усиливался понять! Увы, бедняга был не только глух, но и глуп.

Позже всех начал догадываться он, что Бибабо говорит ни о чем. На исходе 19-го часа все стало ясным для него. Полковник зарычал, как бульдог.

— Вы что, полковник? — перегнулся к нему Бибабо. Полковник зарычал сильнее, наливаясь сизой кровью. Бибабо отшатнулся. Тогда Грубийон стащил оратора с трибуны и начал топтать ногами.

Крик Бибабо о помощи послужил как бы сигналом. Перескакивая через скамейки, ринулись к трибуне оживившиеся депутаты. Со стоном наслаждения первый подоспевший ударил господина Бибабо по шее. Через секунду его вырвали из цепких рук рычащего Грубийона и снова швырнули на пол. На помощь своему кумиру побежали встревоженные бибабойцы.

В узкие амбразуры окон заглядывал серый рассвет.

...Дома, пока Руфф, знавший толк в ранах, разводил в блюдечке целебный бальзам и приготовлял пластыри, господин Бибабо смотрелся в зеркало.

— Я думаю, это была автоматическая ручка, — задумчиво сказал он, вглядываясь в свежие царапины одним глазом (другой заплыл). — Какое зверство, однако, решать принципиальные споры с помощью автоматических ручек. Я не припомню, чтобы меня кололи когда-нибудь перьями.

Потом он обратил зрячую половину лица на Айта, стоявшего в стороне,

— Хорош, нечего сказать, — заметил господин Бибабо со злостью. — Я плачу вам деньги, забочусь о вас, воспитываю. И вот — благодарность. Вы предпочли во время драки отсидеться в комнате, вместо того чтобы выбежать и заменить меня!

Айт промолчал, следя за тем, как Руфф проворно забинтовывал опухшее лицо принципала.

— Да, я недоволен вами, Айт. Вы проявили нерадение и леность. И я буду вынужден вычесть из вашего жалованья за нанесенные мне увечья.

— Не думаете ли вы, что я должен еще считаться с вашими переживаниями? Вам мало того, что я плачу вам деньги? — спросил удивленный господин Бибабо, когда Айт вернулся с одного из митингов весь в слезах.

— Но, сударь, — сказал Айт. — У меня просто духу нехватило шутить. Ведь эти люди полгода живут впроголодь. На лицах у женщин видны только глаза, огромные дыры глаз. И потом плач маленьких детей, господин Бибабо...

— И все же вы должны были шутить! — вскричал господин Бибабо сердито. — Вы должны были развеселить их, чтобы им легче было переносить голод. Дайте мне конспект речи. Ну, конечно! Какие превосходные места. Цитаты из евангелия. Остроты из «Весельчака». Такая речь не могла не понравиться!

— Не проще ли было накормить их, — робко заметил Айт, — чем забавлять?

— Будьте довольны тем, что сыты сами, — ответил Бибабо. — Не умничайте. Вы — мой служащий и обязаны иметь убеждения, которые нравятся мне, а не вам. Кончим на этом. Я жалею, что вы затеяли такой разговор после обеда. Боюсь, что к вечеру у меня будет изжога.

Да, господин Бибабо не был теперь таким милым и сговорчивым, как в первые дни знакомства. Он умел резко оборвать и поставить на место своего двойника, мог наложить денежный штраф за пустячную провинность и с каким-то злорадством лишал Айта его единственного удовольствия — посещения театра.

За свои деньги господин Бибабо требовал работы и работы.

С утра до вечера длился утомительный и однообразный спектакль. Айт выступал, раскланивался, делал заученные жесты, говорил, смешил, улыбался. И все время при этом его не покидало ощущение тревоги и стыда — ему представлялось, что он кривляется и паясничает на чьих-то похоронах.

Вечером, поднимаясь по лестнице в отведенную ему комнату, Айт ловил себя на том, что все еще подпрыгивает и дергается, и покашливает так, как это делал Бибабо. За долгий день он настолько свыкался со своей ролью, что ему требовалось усилие, чтобы встряхнуться.