Вот так так! Мы совсем забыли о наших башмаках.

Я сейчас же достаю их из-под кровати:

— Вот, папа, желтые башмачки с красными кисточками, которые в майский праздник принесла нам бабушка.

— У меня один башмак уплыл по Серебряной, да Ямиль догнал и принес его, — ? рассказывает сестра.

— Не я один, а с дедушкой Якшиголом…

— Башмаки были причиной и радости и горя, — улыбаясь, говорит бабушка. — До твоего приезда дети не хотели надевать их, берегли. А папа приехал — про башмаки забыли. Ай, дети, дети…

Мы быстро обуваемся и уходим с папой. Идем на Полевую сторону. Папа идет посередине, я бегу с одной стороны, Оксана — с другой.

Папа срывает пахучие травы, растирает их в руках и нюхает, поднимает нагретые солнцем камешки и подносит их к щеке. Опережая нас, он сбегает на дно глубокого оврага; цепляясь за травы, быстро поднимается наверх, срывает колючие фиолетовые цветы татарника, потом влезает на какой-нибудь большой камень и долго-долго всматривается в даль.

Папа привел нас в дальнюю березовую рощу, к роднику. Ох и холодна вода в том роднике! Папа вымыл этой водой лицо и руки и, зачерпнув ее руками, пил. Мы с Оксаной тоже пили. Потом мы сели у родника на траву.

— Этот родник выкопал мой отец, ваш дед Батырша, — сказал папа. — Я тогда был таким маленьким, как вы теперь. Этот родник так и называют — родник Батырши. Сколько людей пило здесь воду, умывалось… И птицы и звери приходят сюда пить воду. Смотрите, как привольно у родника растут красные цветы…

— Спасибо дедушке, — говорит Оксана.

Папа обнимает ее и целует в голову.

— Умница, дочка моя!

— Папа, — говорю я, — давай и мы выкопаем три… нет, четыре родника: ты, мама, Оксана и я. И нам потом, может быть, скажут спасибо.

— Когда вырастете, — говорит папа, — вы будете рыть каналы, повернете течение рек, будете орошать землю, чтобы она вся цвела… Много сделаете полезного людям!

— Ладно, — соглашаюсь я.

Правда, я еще не могу выкопать и маленький родник, не то что большой канал. Но я научусь.

— Я тоже буду помогать. Ладно, папа? — говорит моя сестра.

Папа подает нам руки, и мы, смеясь, помогаем ему подняться с земли.

— Теперь пойдем к Дубовому озеру. Не устали? — спрашивает папа.

Нет, мы ничуточки не устали. Разве можно уставать, если вернулся папа!

Мы обходим аул наш с другого конца, и по лугам, мимо речки Серебряной, выходим к озеру.

На берегах Дубового озера растет высокий камыш с пушистой головкой; когда дотронешься до него — с головки летят пушинки. Мы нарвали много камыша и широких листьев лилий. В кустарнике выбрали крепкие тонкие палочки, чтобы сделать из них стрелы.

На озере мы видели много уток — больших и маленьких. Они испугались нас и улетели. Еще видели мы лягушек, но о них я не стану рассказывать. Не люблю я их, квакушек!

Мы долго ходили по узким тропинкам и наконец вышли на дорогу, которая вела домой. Дорога шла в гору. Мы уже немного устали и присели отдохнуть под деревом. Я потрогал папины медали — они тяжелые и блестящие. Папа снял со своей груди две медали и приколол одну мне, другую Оксане. Нам сразу стало очень весело, и прошла усталость. Наверно, когда папа на войне получал эти медали, у него тоже проходила усталость. Вот ведь какая хорошая вещь — медаль!

Быстрым шагом мы поднялись в гору. На самом гребне горы папа остановился. Отсюда хорошо виден весь наш аул, долина реки Серебряной и Дубовое озеро, и аул Тимертау за лесом. Удивительно только то, что возле Тимертау лес серо-голубой, а все остальные леса вокруг — зеленые.

Когда-нибудь я пойду с бабушкой в Тимертау, посмотрю этот лес и узнаю, отчего он такой серо-голубой.

Возле дальней горы проходит поезд; за ним тянется длинная полоса дыма. На ближнем поле комбайнами убирают хлеб. Я вижу — на комбайне стоит человек. Издали он кажется таким же маленьким, как я.

Папа долго-долго смотрит вокруг.

— Вот, дети, это все ваша родная земля, — говорит он. — И за этими горами, за лесами, за реками — все это ваша родная земля. Еще есть много, много родной земли, которую вы не видели и не знаете. С той земли мы прогнали фашистов. Понимаете меня?

Понимаем, конечно, только не все. Но мы знаем, что папа говорит что-то очень хорошее. Когда мы вырастем, мы поедем в те места, где воевал папа, и увидим сами ту дальнюю родную землю.

— А знаете, что такое соскучиться? — спрашивает папа.

— А что это?

— Вы хотели видеть меня?

— Ой, папа, ты так долго был на войне! Мы плакали, — говорит Оксана.

— Вот и мне также хотелось видеть и вас, дорогие, и эти леса, и эти реки, и эти дороги.

— А ты плакал, папа? — спрашивает сестренка.

— Нет, дочка, не плакал, хоть и хотелось плакать, сдерживался.

— А почему же сдерживался?

Ну как это Оксана не понимает! Разве солдат будет плакать!

На дороге нас догнал дядя с черной бородой:

— A-а, вернулся живым, здоровым! Все ли дома в порядке, брат? Вышел на простор? Доброе дело, брат, доброе дело. Соскучился, верно? Очень хорошо, очень хорошо…

Папа хотел ему ответить, но дядя с черной бородой продолжал быстро говорить, держа папу за руку:

— Раз уж вышел на простор, почему, брат, не заглянул к нам, в огородную бригаду? Угостили бы арбузами. Да! Помидоры нынче дали бо-ольшой урожай! Вот нисколько не преувеличиваю: каждый помидор не меньше, чем пара здоровых кулаков!.. Приходи с детьми! Как они выросли, оказывается… Тьфу, тьфу, не сглазить бы… Тыквы, как бочонки, придется таскать на носилках. Приходи, брат, ладно?

Сказав все это, дядя повернулся и быстрым шагом стал удаляться. Наверно, у него было много дел. Папа, улыбаясь, сказал ему вслед:

— А он совсем не изменился, все такой же, нетерпеливая душа!

Мы идем домой. Но нетерпеливая душа, дядя Гарей, что-то вспомнив, поворачивается и опять бежит нам навстречу.

— Уж не взыщи, брат, — говорит он. — За какое дело думаешь взяться? За черную или за белую работу, так сказать? Если не обидишься, что я так скоро предлагаю, то у нас в бригаде есть одна хорошая — так сказать, черно-белая — работа. Надо организовать продажу овощей в городе. Да!

— Ты тоже не взыщи, дядя Гарей. Я думаю по-прежнему за лошадьми ухаживать, — говорит папа.

— Извини, сам знаешь, брат. — И дядя Гарей опять быстро уходит.

Мы приближаемся к нашей улице. А четвертый дом от края — это и есть наш дом.

Вот видите, было нас сначала двое: я и мама. Потом с сестренкой Оксаной стало трое. А теперь приехал папа — и нас стало четверо. Я не считаю бабушку. Она же из Тимертау, только в гости приходит. Бабушка не сердится и не говорит мне: «Почему ты меня не считаешь?» Что же, разве не лучше быть гостьей?

Но я вам еще не обо всех рассказал. Сейчас расскажу. Раз начал, то уж доскажу до конца. Я очень люблю рассказывать о нашем доме, о сестренке Оксане. Был бы человек, который слушав И вы, пожалуйста, дослушайте до конца. «Делать дело серединка наполовинку — это не по-мужски», — сказал однажды дедушка Мансур Загиру, который живет в доме у оврага. А это? Загир половину сада огородил, а половину не огородил.

Теперь слушайте, буду рассказывать дальше.

— Дети в этом году пойдут в школу, — сказал однажды папа, придя с работы.

— Что-то сами они об этом не говорят. Может, им еще не хочется учиться? — спрашивает мама, а сама улыбается.

Конечно, мама шутит.

Я вспоминаю телеграмму, которую мы получили зимой. Ни бабушка, ни дедушка Мансур не смогли ее прочитать. Только школьник Махмут гордо прочитал эту телеграмму и объяснил, что в ней написано. Мама не знает этого. А если б знала, не стала бы так шутить.

— Мы очень хотим учиться, мама, — говорит Оксана. — Когда придет сентябрь, ох, мы вместе со всеми ребятами пойдем в школу!

Я сижу молча и все еще вспоминаю, как хотел тогда сам прочесть телеграмму.