Страх Оксаны передается и мне. На дворе темно. Ветер бьется в ставни, а нашей мамы нет дома. Но фашисты далеко, это я хорошо знаю… Я спрыгиваю с кровати и достаю из ящика свое деревянное ружье.

— Видишь это, Оксана? — громко говорю я сестре. — Пусть только попробует прийти сюда фашист! Все отцы сейчас сражаются с ним на фронте, как же он может сюда прийти! Не бойся, Оксана, не бойся ничего!

— А кто же там стреляет, Ямиль? — шепотом спрашивает сестра.

— Это ветер, ветер… Ведь ставни и раньше хлопали, только тогда было светло, и поэтому ты не боялась.

Оксана опускает руки и смотрит то на дверь, то на окно. Мы сидим вдвоем за подушками, прижавшись к спинке кровати.

— Оксана, — говорю я, — ничего не бойся, когда ты со мной. Я всегда буду тебя защищать. А когда вырасту и стану сильным, как батыр Тимербек, я буду побеждать всех фашистов. И если в то время, пока я буду драться, тебя украдет дракон, я все равно найду тебя и освобожу. Ты не бойся, ладно?

— Ой, не нужно, не нужно! Ты никуда не уезжай, Ямиль!.. А кто это дракон?

— Дракон — это о-очень большой змей.

— А что такое змей?

— Змей! Ну, это просто змей. Он кусается, жалит.

Оксана снова затыкает пальцами уши и мотает головой:

— Не надо, пусть не кусается, я боюсь!

— Глупенькая ты, ведь я его зарублю саблей.

— Не нужно, я боюсь, он может меня съесть!

— Нет, дракон не ест. Это только серый волк ест людей, он съел девочку в красной шапочке. А если волк съест тебя, я убью его, я распорю ему живот, я этого волка…

Оксана все еще дрожит и прижимается к спинке кровати.

В доме уже совсем темно, около дверей чуть-чуть белеет печь. И вдруг раздается спокойный голос. Я не понимаю, что он говорит, я узнаю только одно слово — «Москва». И мне сразу становится легко.

— Оксана, — кричу я, — это радио, это Москва!

Я делаюсь очень смелым, спрыгиваю с кровати и гляжу в окно. Вот раскрываются наши ворота, кто-то быстро-быстро бежит к крыльцу. Это наша мама! Только мама так торопится домой, — она знает, что мы всегда ждем ее.

Я очень люблю весну. И Оксана любит. И вы, наверно, тоже. А как радуются весной ягнята! Вы бы посмотрели, как они весело играют! Белый ягненок ходит около завалинки и во все тыкается носом, маленький хвостик его все время шевелится, а черный ягненок, постукивая копытцами, карабкается на крыльцо и оттуда прыгает вниз. А потом оба братца расходятся в разные стороны и, нагнув вниз головы с маленькими рожками, бегут навстречу друг дружке и стукаются лбами. «Рога у малюток чешутся», — говорит дедушка Мансур.

Дедушка Мансур очень добрый, он любит не только маленьких детей, но и всех маленьких животных. Поэтому-то он и называет ягнят, как детей, «малютками».

Очень добрый человек дедушка Мансур, он не любит злых людей и наших врагов, фашистов, — он сам говорил об этом.

Двери нашего сарая широко раскрыты. Все вышли на солнышко. Около сада бегает желтый теленок, который родился еще тогда, когда мама уезжала в другой город. Он вырос и играет один. По двору ходят гусак и гусыня; за ними, переваливаясь с боку на бок, спешат маленькие гусята, похожие на желтые пушистые клубочки.

Гусак и гусыня водят гусят по двору и что-то им рассказывают.

Когда мама дома, мы с Оксаной берем гусят в руки — подержим немножко, погладим и отпускаем, а то они начинают пищать, и гусыня очень беспокоится. Одного гусенка Оксана напоила водой с ладони.

Одному, самому красивому из этих гусят, я дал имя «Оксана». Но об этом я никому тогда не сказал и вам говорю только по секрету. Этого гусенка я узнаю даже издали: вот он стоит на камешке и поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, греется на солнышке.

А куры-то, куры! Они ходят по всему двору и поют песни.

Как весело, когда на земле весна! Все радуются, все играют, все поют…

Мы с Оксаной сидим на бревнах около нашего сада. С этих бревен видно ближнее поле. На этом поле мама сеет пшеницу.

— Ямиль, погляди! Во-он за первым трактором кто-то стоит на сеялке. Это, пожалуй, наша мама! — говорит мне Оксана.

Я смотрю — верно, это наша мама!

— Оксана, — говорю я, — давай будем сидеть, взявшись за руки.

Сестра моя сейчас же протягивает мне руку. Весной ее голубые глаза стали еще светлее, а мелкие веснушки на носу светятся на солнце. Мама, наверное, видит нас издали и думает про себя: «Вот где мои дети уселись!»

— Мы тоже будем сеять пшеницу, когда вырастем. Ладно, Оксана?

— Конечно, Ямиль! Ты будешь управлять трактором, а я буду, как мама, стоять за сеялкой, — говорит Оксана, вскакивая на бревно и вглядываясь в черное поле, где гудит трактор.

Она долго стоит так, прикрывшись от солнца рукавом. Потом снова садится рядом со мной, и лицо ее делается очень грустным.

— Ямиль! У нас ведь была еще одна мама, — тихонько говорит мне Оксана. — Я знаю, что она была, только это где-то далеко-далеко… о-очень далеко…

— В сказке, да? В давнее-давнее время, да, Оксана?

Оксана качает головой.

— Нет, не в сказке… И та мама была тоже очень хорошая…

Я не понимаю, что говорит Оксана. Как это у нас могут быть две мамы! Ведь у каждого человека только одна мать и один отец. Что же она говорит, моя сестра! Я боюсь, как бы она не заплакала. Но Оксана не плачет. Она спокойно сидит рядом со мной. Ветер треплет алую ленточку в ее волосах. Эта ленточка похожа на флажок, который висит над клубом. Я смотрю на Оксану и думаю о ее словах: «Я знаю, что она была, только это где-то далеко-далеко…»

Кто же эта мама и почему она так далеко? Один раз Оксана уже говорила мне о ней, я очень удивился и даже спрашивал об этом свою маму.

«Оксана, наверно, рассказала тебе свой сон», — ответила тогда мама.

Почему моей сестре приснился такой непонятный сон?

Мне хочется сказать Оксане что-то хорошее. Я вспоминаю вдруг белую березу в нашем саду.

— Пойдем в сад, Оксана! Я тебе отдам насовсем все сокровища, которые зарыты под березой. Ты очень удивишься, когда увидишь их.

Оксана смотрит в сад:

— Под березкой еще и земля не совсем просохла.

— Ну что же! Солнце скоро высушит землю. Пойдем скорей, Оксана!

Взявшись за руки, мы идем в сад. Под нашими воротами показывается рыжая голова. Я сразу узнаю сестру Марата — Фагиму. На нашей улице только одна такая рыжеволосая девочка, поэтому Фагиму ни с кем нельзя спутать. Вот она ловко ползет на животе, вылезает из-под ворот и вскакивает на ноги. Не одна Фагима знает эту лазейку, мы все лазим под воротами, так как крючок на нашей калитке прибит очень высоко и мы не можем ее открыть. Даже Марат не достает до этого крючка, но Марату уже восемь лет, поэтому он не хочет ползти на животе под воротами, а перелезает через забор.

Оксана увидела Фагиму и громко рассмеялась. Каждый радуется, когда приходит друг.

В обеих руках у Фагимы по бумажной галке. Одну она сует мне, другую — Оксане и быстро-быстро говорит, сильно картавя:

— Малат всем четвелым сделал четыле галки. Когда птички полетят, будет здолово весело!

Фагиме уже шестой год, а она все еще картавит. Даже взрослые удивляются этому.

— Смотлите! — кричит Фагима и пускает Оксанину галку.

Бумажная птица вспархивает вверх и плавно летит. Фагима прыгает, а Оксана даже в ладоши хлопает от радости.

Я отдаю Оксане свою галку. Сестра моя взбирается на бревна и, размахнувшись, бросает птицу вверх. Бумажная галка переворачивается в воздухе и неожиданно опускается прямо на гусенка, который греется на камешке. От испуга гусенок падает на землю. Я не успеваю понять, что случилось, как Оксана уже бросается к гусенку и, присев на корточки, протягивает к нему руки.

— Ой, маленький, он ушиб ножку! — говорит она.

В это время сердитый гусак, громко шипя, налетает на Оксану, размахивая крыльями, бьет ее по спине и валит на землю. Сестра моя громко кричит. Фагима плачет. Я бросаюсь к гусаку и хватаю его за крыло. Гусак больно кусает мой локоть. Крыло вырывается у меня из рук; сердитый гусак, разлетевшись, бьет меня обоими крыльями. Я падаю и вижу близко от себя мутные, злые глаза гуся. Больше я уже ничего не вижу и не слышу, обеими руками закрываю лицо и, свернувшись калачиком, прижимаюсь к земле. Я не кричу и не плачу. У меня нет привычки плакать, когда мне очень больно. Я крепко стискиваю зубы, а гусь щиплет и рвет меня.