Она сосредоточилась на том, чтобы как можно больше коснуться его, а когда Себастьян потянулся к ней, она уложила его руки обратно вдоль туловища. Она хотела его всего, хотела дать ему наслаждение, которого он заслуживает.

Из любопытства Николетт потерлась щекой об его твердый член, заставляя Себастьяна застонать, а когда она провела языком по длине пениса, все его тело содрогнулось. Она хотела большего, но тут его руки оказались на ее плечах, заставляя ее лечь на него сверху. Умоляющий взгляд Себастьяна сказал ей, что он больше не выдержит, и она с улыбкой потянулась к прикроватной тумбочке.

Она знала историю виккан. Ее силы пробудились, когда она впервые занялась сексом. Однако первый незащищенный секс с представителем ее рода пробуждал потенциальное бессмертие, дремавшее в каждом из них. Некоторые виккане желали этого бессмертия, другие от него отрекались. Это находилось у нее под носом — дар, который Себастьян несомненно позволит ей взять, но Николетт осознала, что не может. Что-то ее сдерживало. Вместо этого она раскатала тонкую латексную защиту по члену Себастьяна. Она не знала, кого защищает — себя или его, но знала, что не может сейчас об этом думать. Вместо этого она перебросила одну ногу через его бедра и, протянув руку, чтобы удержать его член на месте, начала опускаться.

В такой позе он ощущался крупнее, чем в ту ночь на лугу, и прикусив губу, Николетт заставила себя не торопиться. Его рука на ее бедрах направляла ее, и Николетт уперлась обеими руками в его грудь. Лишь долгое мгновение спустя она смогла принять его полностью. Они оба застыли абсолютно неподвижно. Себастьян протянул руку, чтобы коснуться ее лица, и жест оказался таким нежным, что она могла бы заплакать. Но вместо этого она перенесла свой вес плавным круговым движением, и они оба застонали.

Николетт упивалась своей властью. Она приподнялась и вновь насадилась на него. Движение было медленным и плавным, и она сомневалась, что когда-либо в жизни испытывала такое наслаждение. Она сделала это еще раз, и еще, а потом Себастьян как будто сорвался.

Хватка его рук на ее бедрах усилилась, и она почувствовала, как ее поднимают и вновь насаживают. Изумленно раскрыв глаза, Николетт осознала, что он достаточно силен, чтобы запросто поднять ее, и застонала от удовольствия. Одна рука принялась ласкать клитор, и наслаждение собралось в низу ее живота.

Николетт решила посвятить эту ночь молчанию, но вскоре осознала, что шепчет себе под нос «пожалуйста, пожалуйста, ох, пожалуйста». Она не знала, о чем просит, но Себастьян видимо знал, входя в нее с такой силой, что перехватывало дыхание. В их соитии было что-то яростное, но в то же время не лишенное странной нежности.

Николетт хотела всего этого мужчину, она хотела всего без исключения, но пропасть между ними была велика как никогда. Вместо этого она могла лишь цепляться за него, заставляя их тела сливаться в совокупном наслаждении, и отдавать ему все свое сердце и тело на то короткое время, что было в их распоряжении.

Издаваемые им звуки лишь подстегивали ее и посылали мурашки по позвоночнику. Его нужда в ней граничила с первобытностью, берущей начало из жестоких лет скитания по миру. С каждым толчком, с каждым ударом они приближались к самому центру своей сущности. Они раскрывались друг перед другом абсолютно по-новому. Возможно, она должна была испугаться, но вместо этого приветствовала эти перемены. Она стремилась к его наслаждению и своему собственному. Она нуждалась в нем и знала, что получит его лишь этой ночью. Они никогда больше не окажутся вместе, и она знала, что никогда этого не забудет.

Судороги наслаждения начали сотрясать ее тело, и Николетт понимала, что скоро сорвется. И все же она держалась, мучительно желая большего и своими движениями умоляя его кончить вместе с ней, рухнуть вместе с ней.

Себастьян вошел в нее последний раз, напрягаясь всем телом и проливаясь в нее, и Николетт наконец позволила себе присоединиться к нему. Оргазм накрыл ее точно океанская волна, увлекая с собой и перехватывая дыхание. Он длился и длился, и единственное, что связывало ее с землей — руки Себастьяна на ее бедрах. Когда к ней вернулось зрение, они все еще были соединены самым интимным образом. Николетт лежала на Себастьяне, и на ее губах играла улыбка. Дымка этого наслаждения будет преследовать ее с этой ночи, куда бы она ни пошла и с кем бы ни выбрала идти.

Николетт осторожно слезла с него, но на большее сил не хватило. Она плюхнулась рядом с ним, а когда Себастьян встал, она запротестовала, но не сумела предпринять ничего больше. Мгновение спустя он снова оказался рядом, и она замурлыкала от удовольствия, когда он провел по ее телу теплым полотенцем. Николетт перекатилась на спину, слегка раздвинув ноги и позволяя очистить ее более тщательно, а когда он закончил, она устроилась в его объятиях.

— Боги, я люблю тебя, женщина.

Николетт застыла, услышав эти слова. У нее на языке вертелось то же самое, но она уже знала, что произошедшее между ними останется клеймом на ее душе до конца ее дней. Она не могла вынести еще одной цепи, и поэтому промолчала.

Спустя долгое мгновение Себастьян вздохнул и прижался к ней всем телом. Они идеально подходили друг другу, совсем как на том лугу. Несмотря на все проблемы, все горе и боль, стоявшие между ними, Николетт чувствовала, как успокаивается всего лишь от того, что он ее обнимает.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и Себастьян замер.

— Тогда идем со мной.

Вот так, жестко и открыто, и ей захотелось всхлипнуть.

— Я не могу.

Себастьян молчал. Не существовало ответа, который он мог дать, который мог ее переубедить, и поэтому было лишь молчание.

Конечно же он почувствовал, когда она сонно заворочалась. Сотни лет боевого опыта сделали его слишком чувствительным к любым движениям вблизи. Когда Николетт выскользнула из его рук, Себастьян тут же проснулся.

Он хотел позвать ее обратно. Он хотел схватить ее и затащить обратно в постель. Может, они бы еще раз занялись любовью, может, просто обнимали бы друг друга. Он мог бы сказать, что ей слишком рано уходить. Он мог бы сказать много всего.

Вместо этого он просто наблюдал сквозь щелочки приоткрытых глаз, как она одевается в предрассветном свете. Зеленое платье, в котором она была вчера, Николетт повесила на спинку стула и оделась в футболку и шорты. В этом было нечто настолько окончательное, что Себастьяну хотелось кричать, но он держал рот на замке. Он столетиями вел себя тихо при любых обстоятельствах, но не думал, что будет настолько тяжело сдерживать себя, когда она одевалась буквально в футе от него.

Себастьян видел ее сомнения и понимал, что она не заметила его пробуждения. Николетт подошла ближе, и он задержал дыхание на те бесконечные секунды, что она смотрела на него.

Останься, подумал он. В другом мире он, возможно, унизился бы до мольбы этим самым единственным словом. Останься, и мы сделаем, как ты захочешь. Я буду защищать тебя до конца своих дней, и доставлю тебе лишь удовольствие, лишь радость.

Обостренные чувства Себастьяна уловили ее дрожь. Как будто услышав его мысли, Николетт протянула к нему руку. Себастьян оставался абсолютно неподвижным, пока она касалась его волос, потом щеки, плеча и груди. Прикосновения были легкими, как крыло бабочки, и инстинктивно он понял, что Николетт пытается его запомнить. Его жизнь внезапно показалась невыносимо длинной.

Наконец эта нежная пытка закончилась, и Николетт запечатлела нежный поцелуй на его губах. На вкус она была приятной, правильной, и Себастьян изо всех сил сдерживался, чтобы не вскочить, не поймать ее и не заставить остаться.

— Прощай, любовь моя, — прошептала Николетт и развернулась.

Дверь закрылась за ней с решающим щелчком, и Себастьян наконец-то сумел сесть. Поначалу ему этого совсем не хотелось, но целая жизнь, полная дисциплины, не позволила бы ему валяться в постели и упиваться своим горем. Он коснулся губ кончиками пальцев, как будто ее поцелуй все еще горел. За долгие столетия он целовал многих женщин, и думал, что некоторых из них любил, но теперь он уже не был так уверен. Теперь любовь имела вкус Николетт, любовь ощущалась как ее тело в его объятиях, любовь выглядела как ее смелая улыбка.