— Чего тебе, хозяин? — осведомился он.

— Да я приехал спросить… — оторопело забормотал мужик, теребя шапку в руках, — приехал спросить, не потребуется ли панам крупы или сала?..

— Дорогой мой, у нас есть свои поставщики. Хороши бы мы были, если бы нам пришлось покупать у мужиков каждую мерку крупы!

«Важные, видать, господа! — подумал оробевший Слимак. — У мужиков не хотят покупать: верно, всё берут у шляхты».

Еврей уже повернулся, собираясь уйти. Вдруг Слимак, поклонившись ему в ноги, снова спросил:

— Скажите, пан, будьте столь милостивы, не найду я у вас работенки с подводой?

Тому понравилось смирение мужика.

— Поезжай, голубчик, — сказал он, — в ту сторону, где возят песок и гравий; там тебя, может быть, возьмут.

Мужик поклонился еще ниже, сел на подводу и, проехав часть пути оврагами, снова добрался до железнодорожного полотна, где насыпали огромный песчаный вал. Тут он увидел десятки подвод и среди них телеги немецких колонистов.

Они тоже его заметили, и перед ним тотчас же очутился Фриц Хаммер. Он был, по всей видимости, надсмотрщиком.

— Ты откуда взялся? — сердито спросил он Слимака.

— Хочу и я тут наняться на работу.

Немец нахмурил брови.

— Ничего ты здесь не заработаешь, — сказал он.

Но видя, что Слимак оглядывается по сторонам и ждет, он подошел к писарю и с минуту о чем-то с ним говорил.

Писарь поспешил к мужику, уже на ходу крича ему:

— Не надо нам подвод! Не надо… И этих много… Нечего тут дожидаться, только другим дорогу загораживаешь. Сворачивай в сторону!..

Приказание было отдано самым резким тоном, и смешавшийся мужик совсем растерялся.

Он повернул лошадей с такой быстротой, что едва не опрокинул подводу, и еще быстрее уехал. Ему казалось, что он оскорбил какую-то высшую власть, которая вырубила здесь лес, выгнала помещика, напустила на деревню колонистов, а теперь даже землю выворачивает наизнанку, вырывая пропасти там, где были горы, и воздвигая новые горы на равнине.

Слимак ехал домой, нахлестывая лошадей; в голове у него проносились тревожные мысли: ему казалось, что вот-вот кто-то схватит его за шиворот и бросит в тюрьму с криком: «Ты как посмел, хам этакий, просить работу, за которую взялись немцы!..»

Не меньше часу проблуждал он по оврагам, пока не выбрался наконец в открытое поле. Он обернулся и увидел вдалеке желтые холмы нарытой глины, поглядел вперед — и узнал костел соседней деревни. Это отрезвило его.

«Ведь ходили же мужики из этой деревни наниматься, и никто на них не сердился», — подумал Слимак.

Затем ему пришло на ум, что песок и гравий возили не только немецкие, но и мужицкие подводы. Стало быть, мужикам тоже можно работать на железной дороге, не только швабам. А если так, то почему же его прогнали, да еще так скоро, что и осмотреться не дали?

Тут ему вспомнился Фриц Хаммер, его сдвинутые брови, его сговор с писарем, и он сообразил, что происходит. Вначале он не хотел этому верить, но вскоре нашел новые основания для подозрений. Почему колонисты тайком уезжали из дому? Ясное дело, чтобы Слимак не подглядел. А почему Фриц Хаммер прогнал Ендрека, когда тот спросил батраков, куда они ездят? Опять-таки, чтобы Слимак не узнал о выгодной работе.

— Ах вы собачьи сыны! — ругнулся мужик, впервые почувствовав отвращение к немцам. Его не удивляло, что они с такой жадностью бросаются на заработки, но возмутило до глубины души, что они хотят скрыть работу на железной дороге, хоть она у всех на виду.

— Хитрые, Иуды! Еще почище евреев!.. — твердил мужик, и сердце его кипело от гнева.

Вернувшись домой, Слимак коротко сказал жене, что работы не получил. Потом решил сходить в колонию к Хаммеру.

Подходя к новенькой ферме, Слимак заметил нескольких немок, копавших грядки в огороде, а возле плетня группу мужчин. Это были старик Хаммер, два незнакомых колониста и веснушчатый еврей, уполномоченный Гиршгольда. По их жестам и пылающим лицам Слимак догадался, что разговор у них очень горячий, а может, даже не разговор, а ссора.

Хаммер тоже узнал мужика, но, видимо, хотел избежать этой встречи. Он повернулся спиной к дороге, пошел со своими спутниками во двор и скрылся в риге.

— Гляди, какой умный! — проворчал Слимак. — Знает, зачем я пришел… Так я же тебя все равно поймаю и все выложу прямо в глаза!

Однако с каждым шагом решимость его ослабевала и, наконец, совсем исчезла.

«У него и вся повадка барская, — думал мужик о Хаммере. — А я что? Бедняк. Скажи ему слово против, он еще, пожалуй, ударит, а я куда сунусь жаловаться?»

— Придется идти домой, — прошептал он.

Однако страх потерять заработок не позволял ему вернуться ни с чем. Он колебался. Ступит несколько шагов, потом обопрется на забор, словно смотрит, как немки копают гряды. Таким образом он понемножку добрался до дома Хаммера, но войти во двор у него не хватило смелости.

В доме колониста было открыто одно окно, и оттуда доносился гул, напоминавший жужжание пчел в улье. Мужик подвинулся ближе и увидел большую комнату, а в ней целую ораву детишек, сидевших на лавках. Один что-то громко рассказывал, остальные бормотали вполголоса. Посредине комнаты расхаживал больной учитель с линейкой в руке, время от времени покрикивая:

— Still![60]

Случайно выглянув в окно, учитель заметил Слимака и подал ему какой-то знак. Через мгновение дети забормотали еще громче, а в комнате появилась дочь учителя с книжкой; время от времени она повторяла звучным, глубоким голосом:

— Still!

«Верно, командует им „смирно“», — подумал мужик.

Вдруг он услышал позади себя тяжелые шаги и кашель. Он обернулся: перед ним стоял учитель.

— Что, пришли посмотреть, как учатся наши дети? — спросил он, улыбаясь.

— Бог с ними совсем! — ответил мужик. — Я пришел сказать вашему Хаммеру, что он — подлец: ведь не дал мне наняться на работу!

И он рассказал, как, по наговору Фрица Хаммера, его прогнали с железной дороги.

Учитель покачал головой.

— То же самое Хаммеры проделывают и с нашими, — сказал он. — Как раз в эту самую минуту Тресков и Фабриций скандалят с Хаммером из-за того, что он отстранил их от поставок на железную дорогу и что уполномоченный Гиршгольда пристает к ним с ножом к горлу, требуя денег за землю.

— Пусть себе немцы ругаются между собой и с евреем, — ответил мужик. — Но я-то чем виноват, за что они меня-то хотят погубить? Через их хитрость я теперь гроша ломаного не заработаю. Мне, что же, с голоду, что ли, подыхать?.. Да за что?

— Правду сказать, вы у них крепко засели в печенках, — подумав, сказал учитель.

— А что я им сделал?

— Ваша земля расположена как раз посередине земель Хаммера, а это нарушает его хозяйство, — продолжал учитель. — Это бы еще ничего, но Хаммер рассчитывал, что вы продадите ему хотя бы гору с сосной, где он хочет построить мельницу для Вильгельма.

— На что им мельница понадобилась, когда у них столько земли?

— Большой доход дает. А если не построит мельницы Хаммер, то на будущий год, наверное, построит для своего племянника Геде.

— Почему же Хаммер не строит на своей земле?

— Да у них вся земля в низине. Самая плодородная во всей колонии. Они ведь с умом выбирали, — говорил учитель, — но мельницу на ней не поставишь…

— Далась им эта мельница! — сердито перебил Слимак, стукнув кулаком по забору.

— Для них это важное дело, — понизив голос ответил учитель. — Если бы у Вильгельма Хаммера сейчас была мельница, он через две недели женился бы на дочери мельника Кнапа из Воли и взял бы за ней двадцать тысяч рублей… Двадцать тысяч рублей!.. А без этих денег Хаммеры могут обанкротиться… Потому-то вы и стали им поперек горла, — закончил учитель. — Но если вы продадите им свою землю, они и вам хорошо заплатят, и сами избавятся от неприятностей.

— Не продам, — отрезал мужик. — Я их сюда не звал и не хочу погибать ради их выгоды. Стоит мужику уйти с родной земли — тут ему и крышка…