Ощущение прохладного воздуха на разгоряченной коже ушло мигом, Рамси не успел даже сколько-нибудь подрочить себе, когда Кира, поскуливая, сунула свой горяченный и шершавый язык между его пальцев, вылизывая член. Рамси снова закусал губу, сдвигая крайнюю плоть, и сам чуть не заскулил, когда Кира прошлась языком по уздечке, сразу принимаясь слизывать выступившую смазку с головки. Она лизала спешно и мокро-мокро, и Рамси, обтерев слюнявые руки о халат, не без труда вернулся к карте Ивы, заполняя пустые строки и чувствуя, как влажно Кира дышит ему в пах и как внахлест отлизывает, загоняя в этот сладкий цикл, где он кончит, и она будет слизывать его сперму, пока у него не встанет еще раз. Повторять, пока не надоест.

– Что она делает? – чуток шепеляво и низко спросила Ива, слушая эти липкие звуки, с щелчком вставляя магазин.

– Пьет, – Рамси солгал моментально. – Ты тоже хочешь? – его голос был таким отстраненным и незаинтересованным, будто бы его нижняя губа вовсе не припухла уже от раздраженных укусов.

Ива не ответила. Рамси задумался об этом и о причинах своей лжи. И прихватил Киру за ошейник, оттаскивая.

– Место, – шлепнул по щеке, и Кира послушно, хоть и тоскливо оборачиваясь, засеменила в свой угол, где тут же начала топтать, пытаясь полизать себя. Рамси повернулся вместе со стулом, посвистев Иве.

Та отложила пистолет, который разбирала заново, и поднялась. Подошла на звук. Рамси взял ее за шею, роняя на колени, и она чуть не вскрикнула. Чуть не.

После мокрого собачьего языка Рамси жуть как не хотелось вставлять в сухую вагину, и он, не думая, почему ему не приходило это в голову раньше, просто и естественно обтер хорошо так потекший член Иве о губы и голые десны, заставляя непроизвольно глотать его неприятно пахнущую смазку. Он не подмывался, кажется, с тех пор, как у Киры началась течка – да и зачем, если та вылизывала его вечерами в постели, и он кончал себе на живот, сдержанно постанывая сквозь зубы и сжимая ее ошейник, и она потом съедала все начисто. Иве бы такое не понравилось. И хотя Рамси давно уже не спрашивал ее, нравится ей что-то или нет, и попросту, предельно возбужденный, за минуту или две выебал ее тогда в рот, накрутив волосы на руку, засаживая за щеку и ковыряя большим пальцем шрам в глазнице, она все равно сплюнула его сперму на пол и невнятно зашипела о том, что если так быстро спускать, то только с собаками и ложиться. Он пнул ее носком ботинка в лицо, и она упала на спину, смеясь. Это был непростой день.

Рамси вернулся к оральному сексу и вообще сексу с людьми через приличное время после смерти Ивы. Он не был уверен, что хотел этого сразу, он даже не хотел трахать Джес, хотя та была ничего себе, и еще долго предпочитал проводить время со своими собаками, особенно с ласковой Кирой и игривой Мод. Он любил лежать с ними обеими и давать им поочередно отлизывать у себя, еще иногда любовно дрочил им пальцами, чтобы успокоить раздражение, и по-своему целовался с ними, вылизывая их горячие, высунутые языки. Пару раз ему даже думалось, что, может, лучше и вовсе сменять людей на собак, пока он не встретился с малышкой Элисон, этой дьявольской девчонкой с острыми-острыми кулаками, которая просто ужасно соблазнила его и заставила вспомнить, что он любит в людях. Насиловать их до крови. И он насиловал ее, а после раздвигал ей челюсти пальцами и пихал член по языку глубоко в горло, пока тот не становился совсем мягким. И резал ее щеки, если она порывалась блевать его спермой. Потому что у него ни с кем не могло быть так, как с собаками, или даже хотя бы так, как с Ивой. Но…

Но с Джоном все не так, как обычно. Джону не нужно выбивать зубы или держать челюсть, Джон не брезгует его запахом или вкусом, он целует член Рамси, словно губки своей мертвой девки или шлюхи-альбиноски, почти любовно вылизывая головку. Джон хочет с ним этого по-собачьи, а не по-человечески. И Рамси удерживает руку, которой захотел рывком схватить Джона за волосы, чтобы мелко и глубоко поиметь его в рот, заставив после судорожно выкашливать забившую глотку сперму. Хотя – он не врет себе, – когда Джон снова глядит на него слезящимися от холода глазами, поглаживая вытянутым языком уздечку, Рамси становится очень, непреодолимо близок к понятию сиюсекундного убийства последней надежды человечества.

Он качает бедрами инстинктивно, прекращая это и сам сладко входя в мокрый от натекшей слюны рот, и опять вздыхает, когда Джон податливо лижет его ствол понизу, снова пропуская за щеку. Рамси немного еще и почти ласково трахает его так, но потом все-таки вытаскивает, новым приступом самоконтроля игнорируя повисшую на члене ниточку слюны.

– Тебе не понравится вкус, – Рамси говорит нарочно спокойно, через силу укладывая твердый, пульсирующий член обратно в кальсоны.

– Ты считаешь? – бездумно спрашивает Джон.

– Да. Это мерзко.

– Хорошо. Тогда?..

– Ага.

Рамси не застегивается, опускаясь на колени. Целует Джона в щеку мимолетно, раскачивается, запускает руки под капюшон, кусает там, где поцеловал, и сует язык в ухо. Опять вылизывает потную раковину, повторяет языком ее изгиб, пока Джон жмурится и берет его за пояс. Его член хорошо так напрягся, еще когда он целовал Рамси, и тяжело, немного ноюще натянул брюки, так что Джону пришлось чуток свести бедра, хотя бы чтобы ослабить такое натяжение ткани. Он не знает, почему так. Когда он был подростком, то слышал, что ты не педик, если сосешь член, и у тебя не встает. Джон думает, что если ты сосешь член, и у тебя не встает, последнее, что должно тебя волновать, это педик ты или нет.

Рамси резко опрокидывает его назад, пристраиваясь между ног. Член Джона так только трется о мягкий флис, и это так неудобно. Так же неудобно, как когда Рамси, считай, трахает языком его ухо и одновременно живо и быстро толкается бедрами между бедер, придавливая своим здоровым членом яйца.

– Ну че, как раз по холодку хорошо, согреемся, – урчит Рамси в ухо, лезет пальцами к поясу Джона. – На таком морозе в горячее вставить – самое то.

– Стой. Постой-постой, – но Джон перехватывает его руку. – Во-первых, раздеваться на морозе – это действительно плохая идея. Во-вторых, у меня все еще побаливает, если честно, – он пожевывает губу, так и держа остановившегося Рамси за запястье. – Здесь, наверное, должна быть какая-то дерьмовая шутка про большие члены, – но он даже не улыбается. Он лжет и не готов принять Рамси еще раз не из-за боли или чего-то такого.

– Джон, ты что, думаешь, я совсем зверь какой? – но Рамси перебивает его с неожиданной лаской, той самой, обманчивой, которая так не нравится Джону. Как пчела в сахарном меду. Зазеваешься, сунешь ложку в рот – и жало вопьется тебе в язык. – Конечно, я хочу вставить тебе еще, пиздец как хочу. Но я не сделаю тебе больно. И никогда не сделаю того, чего не захочешь ты, – и Джон никак не поймет, почему ему это не нравится. Это заботливо. Даже, может быть, немного слишком, но что плохого в заботе?

Рамси пока выворачивает руку и опирается на плащ рядом с его лицом.

– Хочу с тобой по-собачьи, – щелкает зубами у носа и довольно скалится.

Как уродливый ребенок.

Почему ты так подумал?

– Ты имеешь в виду… на четвереньках? – Джон перестает сосредотачиваться на своих отвлекающих мыслях, но все равно не слишком понимает Рамси.

– Нет. По-собачьи, – Джон путается еще больше, но Рамси почти сразу успокаивает его: – На четвереньках тоже пойдет. Ты так хочешь?

– А ты? – Джон было собирается ответить, но вместо этого сам спрашивает.

– Да, – не задумавшись, выдыхает Рамси. Он облизывает губы, не понимая, почему Джон все еще смотрит на него требовательно. – Не знаю. Это важно?

– Это идиотский вопрос, – Джон говорит так, как будто что-то должно быть очевидно, но теперь Рамси не понимает его.

– Почему?

– И действительно, с чего бы мне должно быть важно, чего хочет человек, с которым я сплю, – у Джона прорезается саркастичный тон. Рамси смотрит на него неотрывно.

Никто не спрашивает Рамси, чего он хочет. А и что спрашивать? Хочет – возьмет. Но Джон почему-то считает, что это должно быть важно.