– Ты не хочешь, чтобы это заканчивалось? – Рамси перехватывает его пальцы, держащие новый кусок бинта. Почти любовно. Почти трогает.

– Это не имеет значения, – покойно говорит Джон, высвобождая руку и разворачивая его ладонь внутренней стороной к себе. – Мы все равно возвращаемся в институт, иначе быть не может.

– Ты знаешь, что мы оба не об этом, – Рамси морщится, то ли от того, как крепко Джон перевязывает его, то ли от его слов. – Это из-за того, что я сказал?

– М? – Джон связывает края второго бинта. Холод наконец начинает пробирать его даже через одежду, и он ежится.

– Про то, что я уйду, когда мы закончим, – спокойно уточняет Рамси, сжимая и разжимая ладони. Жить можно.

Джон не отвечает, укладывая остатки бинтов, салфетки и перекись обратно в аптечку, защелкивая замок.

– Ты хотел бы, чтобы это было не так, Джон? – Рамси ничего не предлагает. Это не звучит даже как завуалированное предложение остаться.

– Я думаю, можно будет выдвигаться через час-полтора, – Джон смотрит на пакеты с соком и на часы, потом берет свой свернутый плащ и расправляет его. Если укрыться, будет не так холодно ждать.

Рамси не настаивает на ответе и ложится рядом на спину, закинув перевязанные руки за голову. Джон думает лечь чуть поодаль, но почему-то пересаживается и опускается головой ему на грудь, накинув капюшон и вытянувшись немного наискось. Он накрывает расправленным плащом себя и ноги и живот Рамси, смотря, как переплетаются над их головами заледеневшие алые ветви. Лежать так мягко и совсем не холодно.

– Знаешь, с тобой и подсесть на это дерьмо можно, – неожиданно ласково говорит Рамси, вытаскивая руку из-под затылка и касаясь холодной щеки Джона.

– Ты о чем? – Джон как будто первый раз за последние минуты по-настоящему реагирует на его слова.

– Я только раз под низом был. Мне тогда не хотелось, если честно, – Рамси машинально поглаживает его щеку, цепляет пальцем щекотную короткую прядь, еще слегка влажную. – То есть нет, нормально было, но так. Как будто ручкой от швабры внутри возят, не знаю, – он коротко смеется. – Вроде больно, а вроде нихуя не чувствуешь, и вроде че-то так… Хер знает. С тобой не так.

Джон снова румянится.

– Я ничего такого не пробовал до тебя, очевидно, думаю, – но он считает, что хоть в чем-то должен тоже побыть откровенным. – Но, как по мне, одно не хуже другого. По-разному, но не хуже.

– Ага, – флегматично соглашается Рамси, все водя пальцами по щеке Джона. Джон никак не отвечает ему, полусонно моргая, и лезет под плащ, возится, доставая сигареты. Закуривает, вытащив из-под плаща только ладони, и выдыхает бледно-серый дым. Вспоминает вдруг.

– Ты, кстати, теперь мне должен, – мальчишеская интонация возвращается к нему, но лицо серьезно.

– Че это? – Рамси приподнимает голову и принимает протянутую Джоном сигарету.

– Желание. Ты пообещал тогда, – у Джона слабо вздрагивает край рта.

– Когда это? – Рамси глубоко затягивается, хмурясь.

– Когда я тебя… – Джон не выдерживает, и секундная улыбка искажает его лицо. – Что хочешь тебе обещаю, сказал.

– Ну, это ж разве обещание, – вредничает Рамси, затянувшись еще раз и возвращая сигарету Джону.

– Оно самое, – но Джон серьезно кивает. – Все, как положено. Ты пообещал мне желание в богороще, буквально перед лицом Старых Богов, да еще и кровью скрепил, получается. Так что…

– Ты же в это все не веришь, – лукаво жмурится Рамси, щипая Джона за щеку.

– Но ты веришь, – парирует Джон, выпуская дым из губ.

– Хорошо, хорошо, – Рамси добродушно смеется, – раз обещал – будет тебе желание. Чего хочешь?

– Что угодно ведь? – спрашивает Джон, и в горле опять застревает что-то горькое, горше сигаретного дыма.

– Что угодно, – легкомысленно соглашается Рамси.

Но Джон не отвечает сразу, молчит, смотря в испещренное кровавой изморозью ветвей небо. Он проталкивает комок в горле новой затяжкой, чувствуя холодные-холодные пальцы, мимолетно гладящие щеку, волосы, добирающиеся до края уха, очерчивающие его, щекочущие, игривые. Джон закрывает глаза. В черноте он видит на мгновение что-то, похожее на три алых пятна, но они тут же исчезают.

Рамси слушает неравномерное дыхание Джона и чувствует слабую ноющую резь в обеих руках. Он еще легонько щекочет его щеку, но не торопит с ответом.

“Останься, – слышит несказанное Рамси. – Останься со мной”.

“И взаправду, я хорошо отработал, чтобы ты этого попросил. Давай, Джон Сноу, это же то, что тебе надо, то, чего ты хочешь. Теплая хватка да прикушенный зашеек, чего еще? Это все равно ничего не изменит. Скажешь или нет – я так и так никуда не уйду. Так и так твоим пальцам, губам и глазам быть моими, под моим ножом. Но хочешь – скажи. Это будет приятно”.

“Уходи, – не говорит Джон. – Уйди сейчас”.

“Пока мы не вернулись, пока слова из красного рта не стали против твоих. Уйди, я смогу вернуться один. Потому что когда она скажет, когда маленькая Арья – не моя сестра – подтвердит ее слова, я выстрелю тебе в лоб. А я устал стрелять вас. Так устал. Слишком много ваших глаз, слишком много ваших жизней. Почему вы не можете прекратить?”.

Джон открывает глаза. Покачивающиеся замерзшие ветви на том же месте, рука Рамси все так же ласкает его лицо, холод пробирается и под плащ.

Джон затягивается последний раз и тушит сигарету в снегу. Но не убирает руку – берет ладонь Рамси в свою, на мгновение больно сдавив и порез, и пальцы.

– Знаешь, я лучше приберегу его пока. До лучших дней.