– Не вертись хоть секунду! – он только повышает голос и чувствует себя очень глупо, такой серьезный с членом в чужом заду, зажатый Рамси, не двигающийся из Рамси, но просто хватает его запястье крепче и, склонившись, пробует красное с пальцев. Привкус меда и крови, немного пряный поверху. Значит, не только порез. Хорошо.

– Если любишь сосать кровь, я могу и на бок лечь, чтобы сподручнее было, – ядовито и отчего-то словно уязвленно говорит Рамси, поджимая пальцы.

– Давай так, – но Джон не слушает, что он говорит. Беспокойство отходит на второй план, и кровь постепенно снова возвращается в пах. – Сейчас я продолжу, так, как хочешь ты, – он скользко пачкается в крови, почти насильно переплетая пальцы с мокрыми, жесткими и крепко сжатыми пальцами Рамси, – но потом будет – как скажу я.

– Как будто ты сейчас не хочешь меня трахнуть, – Рамси снова оборачивается, но стискивает кровавые пальцы с пальцами Джона, давая ему гладить себя.

– Зубы не заговаривай. Пообещай, – но Джон тоже упрямится, не поддаваясь на слабые покачивания толстыми бедрами, единственно возможные, когда он держит так крепко. Ему нравится, возбуждение горячит тело и румянит кожу, но сперва он стребует с Рамси слово.

– Хорошо, – и Рамси раздраженно соглашается, стискивая ладонь Джона. – Обещаю. Что хочешь тебе обещаю, любой каприз, блядь, только завали уже.

– Каприз не надо, – Джон выпускает его ладонь и качает головой. – И руки больше не режь.

Он смотрит, как Рамси послушно разжимает пальцы на сердце-древе и опускается на локти. Кровь с алым соком текут по губам резного лика, сочатся в снег и на плащ. Джон хмыкает, чуть задрав верхнюю губу, и смотрит прямо в темные, безучастные глаза древа, кладя окровавленную руку на зад Рамси. Джон резко понимает, что не боится больше этих пустых глаз. Резко понимает, что ему нравится холодная прыщавая кожа под пальцами. Джон кривит рот – и с размаху шлепает Рамси, больно, сильно, и кровь с его руки остается брызгами на белой коже и красным отпечатком ладони. Рамси дергается от неожиданности.

– Ты что там, совсем охерел, что ли? – поворачивает голову резко, скалясь.

– За то, что вел себя, как ребенок, – с несдержанной мальчишеской усмешкой говорит Джон и выходит наполовину. И шлепает Рамси еще раз, теперь чуток пониже, ближе к яйцам, задев сочную складку под ягодицей.

– А ты что, решил моим папочкой заделаться? – ядовито выдыхает Рамси, снова опуская голову на руки. – Спасибо, был у меня уже один. Ты знаешь, как он кончил.

– Нет. Давай лучше о том, как кончишь ты, – просто и без сочувствия говорит Джон. И поддает бедрами, загоняя снова окрепший член, впечатываясь лобком в мягкий зад. Рамси зло вздыхает и невозможно пульсирует и греется еще изнутри – от этого и нечаянного воспоминания о больной черной крови, залившей его колени.

Джон ебет его быстро и так глубоко, насколько хватает небольшой длины. Но Рамси и не хотел бы больше, того, что член тяжело проезжается по простате с каждым торопливым толчком, вполне достаточно. А когда Джон еще перестает впиваться правой рукой в его зад и снова наваливается, подставляя ладонь под член, Рамси закусывает указательный палец. Его руки горят куда меньше, чем зад, чем член, въезжающий в такую влажную и горячую ладонь. И Рамси дрожит, сознательно отказываясь от самоконтроля, когда его сперма густыми толчками течет по пальцам Джона. Он не уверен, что не стонет тихо и хрипло, кусая палец, потому что это мать твою как долго, раз за разом, болезненным огневым всполохом по телу с каждым сокращением где-то внутри, с каждой новой порцией спермы, текущей где-то, куда-то в крепко сжатый кулак и на плащ.

У Джона сводит что-то внизу живота от этого хриплого, подвывающего дыхания, от того, как мокро-мокро становится его руке, и все течет по ней, и как Рамси непроизвольно сжимает ягодицы, еще плотнее зажимаясь внутри. Джон вгоняет в его нежданно узкий зад еще парой почти насильных рывков, краснея сильнее, напрягшись всем телом, и кончает внутрь, притиснувшись бедрами и немного расцарапав Рамси обгрызенными ногтями. Джон чувствует себя очень животно… и умиротворенно, склонившись, сжимая мягкий зад в ладони и чувствуя, как толчками выплескивается его сперма. Как будто ты можешь уснуть прямо в эту секунду. Как будто тебе хорошо.

Джон отстраняется, перестав чувствовать некоторую отрешенность сознания, и осторожно вытаскивает, вздохнув. Густая нитка спермы тянется от головки, и Джон бездумно снимает ее пальцем, быстро остывающую и липкую, опуская на и так испачканную задницу Рамси, чуток растирая большим пальцем. По члену стекает еще несколько капель, и Джон, отстранившись от Рамси, собирает их и стряхивает тоже на белую кожу.

Ужасно. Тебе нравится.

– Вот не мог просто внутрь спустить, – вздрогнув, ворчит Рамси, – обязательно надо было по жопе размазать, да? – он лезет рукой между ног, хоть немного подтираясь пальцами. Возвращает к лицу. – Отлично. Кровь, твоя сраная сперма и… о, блядь, просто отлично, – он вытирает ладонь о снег и поднимается на руках, хрустнув поясницей. – Даже не хочу знать, как мой зад сейчас выглядит.

– Наверное, я не должен этого говорить, – Джон тянется к кружке с водой и, набрав в руку, хоть слегка обмывает член, – но он выглядит… красиво, – Рамси снова вздрагивает, как будто от неожиданности, но Джон не замечает этого, только поглядывает все на окровавленный зад, из которого действительно теперь к яйцам подтекает его сперма, пока Рамси не подтягивает штаны, бросив вытираться, и не садится на колени.

– Почему не должен? – легкомысленно спрашивает он, но Джон улавливает, что о настоящем вопросе он умалчивает.

– Потому что это может что-то значить? – вопросом на вопрос, так же поверху легкомысленно, отвечает Джон, поднимаясь на коленях и копаясь в рядом стоящем рюкзаке в поисках аптечки.

– Нет, думаю, это ничего не значит, – и если – если – Рамси и думает что-то еще, он ничего об этом не говорит.

– Хорошо, – спокойно соглашается Джон. – Потому что я хочу сказать кое-что еще хуже, – он берет кружку и садится напротив Рамси, скрестив ноги. – Давай руки.

Он осторожно промывает послушно протянутые ладони уже прохладной водой и промокает их после взятой из аптечки салфеткой. Порезы действительно меньше, чем ему показалось тогда. И Джон старается думать об этом, а не о мелькнувшем желании слизать кровь с этих жестких, шершавых ладоней.

– Так что? – наконец любопытничает Рамси. Джон открывает перекись, аккуратно плеская на новую салфетку. И сжимает пальцы Рамси перед тем, как безучастно приложить ее к открытому порезу. Рамси чуть-чуть кривит рот, но не дергается.

– Что я… не хочу уходить отсюда, – негромко говорит Джон, убирая салфетку через несколько секунд. Перекись пенится белыми барашками, очищая руку.

– Почему? – так же негромко – ужасающе въедливо, но ты этого не слышишь – спрашивает Рамси.

Джон берет вторую руку, так же промокая ее. Он еще протирает пальцы и между ними, замечая темные следы от зубов на указательном. Это колет где-то, Джон не знает, где.

“Потому что я ничего не знаю о тебе, Рамси Болтон. Потому что я видел, как ты убил его. Потому что я знаю, как тебя зовут”.

Мясник-мясник-мясник!

“Потому что Мелисандра сейчас допрашивает тезку моей маленькой Арьи. Без тебя она будет разговорчивей, да? Потому что я хочу знать, какой твоей девочкой она была, той, у которой так и так нет носа, части грудей и пальцев, но я закрою на это глаза, потому что это жертвы, которые мы приносим…”

И чем ты лучше тех, кто вешал своих младенцев на этих ветвях над твоей головой?

“…или той, с которой ты – забавы ради? Я видел, как ты убил его. Я знаю, кого ты убил. И я хочу знать, почему”.

– Здесь… красиво. И очень спокойно, – Джон отматывает бинт, бережно и плотно обматывает левую ладонь Рамси. – Я не люблю, когда красивое и спокойное заканчивается, – продолжает лгать он, разрывая край бинта на две части и обвязывая их вокруг ладони.

Он даже не имеет понятия о том, что значит “спокойное”, чтобы еще знать, как это, когда оно заканчивается.