Теперь я могла проводить с матерью больше времени, чем все предыдущие пять лет. Она ничего не смыслила в вопросах, касающихся визы, равно как и всех документов, которые от нее требовались, зато понимала, что мой отъезд из страны означает для нее большие деньги. Она знала, что я всегда буду обеспечивать ее и своих сестер.

Я впервые привезла в Паттайю Йинг, чтобы она увидела, где я провела столько лет. Ей всегда хотелось посмотреть Паттайю. Йинг была моей единственной родной сестрой. Ей оставалось всего полтора года до окончания школы. Я работала для того, чтобы она могла получить школьный аттестат и образование, которого у меня не было. Мне никто не дал такой возможности. Я очень гордилась ею и надеялась, что она тоже будет мной гордиться.

Паттайя вызывала у Йинг смешанные чувства. Этот город был бесконечно далек от провинциальной деревни, которую она называла своим домом. Ей нравилось, что здесь так доступны кинотеатры и современные, оборудованные кондиционерами торговые центры, о которых большинство деревенских жителей вообще не знает. В этом городе было полно заведений с нашей любимой исанской кухней. Ей также нравились теплый тропический бриз и шум прибоя, нежно омывающего берег. Помимо этих немногих удовольствий, делать в Паттайе в общем-то нечего, если не зарабатывать на жизнь по ночам.

Я возвращаюсь в Швецию, а Саи снова в беде

Шведское посольство известило меня, что моя виза готова и я могу снова лететь в Швецию. Я собрала сумки и приготовилась к перелету. На этот раз мне не пришлось разбираться с квартирой, полной мебели и электроники, которые нужно было отправлять домой. Поэтому все сборы прошли в мгновение ока.

Не успела я обжиться в Швеции, как мне позвонили насчет Саи. Я узнала, что она снова сидит в тюрьме за употребление ябы. С меня опять требовали денег за ее освобождение. Я не знала, как быть. Я думала, что она больше не употребляет ябу и ее жизнь налаживается, но сильно ошибалась. Я поняла, что, пока Саи остается в Паттайе, ее будут преследовать проблемы.

На этот раз я послала деньги матери, чтобы она дала взятку, хотя у меня не было никаких гарантий, что Саи отпустят после второго ареста. Было очень больно слышать, что моя младшая сестра сидит в тюрьме для несовершеннолетних. Мне казалось, что если я снова заплачý, она вернется к жизни со своими приятелями – с теми, кто балуется наркотиками, а возможно, и совершает преступления. Я колебалась, но не видела другого решения. Я отослала деньги матери, чтобы добиться освобождения моей 16-летней сестры из тюрьмы. Вместо этого мать взяла деньги себе и потратила их на предметы роскоши и «делание лица» в деревне, оставив Саи гнить в тайской тюрьме еще на шесть месяцев.

К тому времени как Саи выпустили, она поняла, что больше не хочет оказаться в тюрьме для несовершеннолетних. Ей пришлось вернуться в Убон. Мать не собиралась оставлять ее в Паттайе без присмотра. Я жалела, что Саи совсем не похожа на Йинг, прилежную ученицу, которая уже перешла в одиннадцатый класс. Будь это так, Саи сделала бы нашу жизнь – мою и матери – намного проще. Возможно, если бы Саи не узнала в свое время, что ее удочерили, она могла бы вырасти больше похожей на Йинг, но я этого уже никогда не узнаю.

Саи почти окончила девятый класс – достижение, которое открывало ей доступ к приличной работе. Она могла бы устроиться в крупную компанию, которая обеспечила бы ей медицинскую страховку, четыре выходных дня в месяц и другие преимущества. Но она бросила школу, когда была так близка к достижению этой цели, и сразу же вляпалась в неприятности. Саи лишила себя таких возможностей! Я потратила массу времени и денег, стараясь обеспечить ей хорошую жизнь, платила за ее обучение и помогала строить ее успешное будущее. Все это пошло прахом, когда она бросила школу и подсела на ябу. Я была очень разгневана и ужасно обижена; я чувствовала, что мои усилия пошли прахом.

Снова танцую

Моя жизнь в Швеции налаживалась. Благодаря щедрости Йохана я, к восторгу моей матери, посылала домой деньги каждый месяц; но я не могла целый день сидеть в квартире без дела. Вскоре мне удалось найти работу, где требовалось делать то, что получалось у меня лучше всего, – исполнять экзотические танцы. Денег за это платили гораздо больше, чем я зарабатывала в Таиланде. Выяснилось, что кроме меня здесь есть и другие тайские танцовщицы, но я была самой миниатюрной, самой молодой, а потому притягивала всеобщее внимание.

Мой первый рабочий день позволил мне показать свои прелести на сцене – яркое шоу, которое я отточила до совершенства в свою бытность юной танцовщицей-«зажигалочкой» в Паттайе. Я танцевала так, как привыкла танцевать в тайских гоу-гоу, – в том стиле, который привлекал множество клиентов. К моему удивлению, и посетители, и танцовщицы стали дружно смеяться надо мной. Я привыкла быть одной из самых «горячих девочек» на сцене – и вдруг превратилась в посмешище! Стало ясно, что мне придется поработать над тем, что я делала неправильно. Я не собиралась упустить шанс зарабатывать большие суммы в шведских кронах.

Стриптизерши в Таиланде по стилю исполнения приближаются к гимнасткам и не снимают трусики-бикини – по крайней мере, далеко не сразу. Шведки не любят азиаток, работающих в шведских клубах; они «играют грязно», стараясь добиться нашего провала. Они думают, что все мы приезжаем в Европу, чтобы заниматься своим прежним ремеслом. Кроме того, как правило, мы оказываемся гораздо лучшими танцовщицами, чем они, с нашей экзотической внешностью, смуглой кожей и миниатюрными телами, которые больше нравятся европейским мужчинам.

В первый же день одна из танцовщиц украла у меня лифчик – в общем, впечатляющего дебюта не получилось. Потом мое имя внесли в расписание, а мне об этом не сказали. Я лишилась шестисот крон (шестьдесят долларов), потому что не пришла на работу. Некоторые девушки очень старались сделать мою жизнь несчастной – и им это удалось.

Однажды я, как безумная, металась по костюмерной клуба. Вошла менеджер, велела выходить на танцпол и поинтересовалась, почему я до сих пор здесь – ведь мне пора на сцену. Я ответила, что ищу свой сценический костюм, и вскоре обнаружила его в мусорной корзине. Танцовщица-шведка выбросила мою одежду. Ей не нравилось, что маленькие загорелые азиатки притягивают к себе внимание посетителей, которое, как она считала, по праву принадлежит ей. Другим танцовщицам потребовалось немало времени, чтобы осознать, что я хочу зарабатывать на жизнь только танцами. В конце концов некоторые из них стали моими подругами.

«Замани и подмени»

Я знала по-шведски лишь те немногие слова, которым обучил меня Йохан. Мне приходилось общаться с клиентами на английском. Я лгала им, обещая, что сделаю для них что угодно, и вынуждая оплатить приват-комнату и приват-танец. После того как они вносили плату (от которой я получала солидный процент), мы отправлялись в комнату, и я нарушала свое обещание. Я делала только то, что делали все остальные девушки в клубе, – этакая стриптизерская версия торговой практики «замани и подмени».

В баре я говорила посетителю: «Пойдем в приват-комнату, я тебя полижу». Оказавшись в приват-комнате, я уверяла его, что сказала лишь «ты мне нравишься» или «я полижу только твои пальцы и соски». Многие мужчины сердились, но, как ни удивительно, далеко не все. Если они впадали в ярость, вышибалы просили их покинуть клуб. Тем, кто буянил, помогали выйти через переднюю дверь.

Обычно мы танцевали всю ночь с одним перерывом в полночь. Я всегда с удовольствием ходила в ночной магазин за едой и закусками, покупая лапшу, курицу-гриль, сэндвичи, напитки и тому подобное. Нам это было необходимо, чтобы поддержать силы, поскольку танцы и «развод» клиентов – изнурительная работа. Из западных девушек лишь немногие вызывались сходить за покупками, да и то изредка, а восточноазиатские и южноамериканские девочки всегда были «на подхвате».