Стоя в ренсе при свете лун, периодически затемняемых живыми облаками, проносившимися надо мной, я снял со своих рук начавшие ржаветь наручники, и зашвырнул их вместе с ключом подальше в болото.

Я пытался взять под контроль бушевавшую во мне ненависть к солдатам Ара. Какая бы мне была польза, если бы я вышел на берег, захватил меч и устроил там резню? Тем более что среди них был только один человек, кровь которого я действительно жаждал пролить.

Нет, сказал я сам себе. Пусть лучше о них позаботится болото.

Наконец, оставив заросли ренса, я медленно и стараясь не шуметь, поплыл вокруг острова, чтобы появившись на противоположном берегу уделить внимание рюкзаками и запасам продовольствия. Забросив всё, что меня заинтересовало в один из последних оставшихся несчастных ренсовых челноков, днище, которого уже наполовину сгнило, я отвязал швартовную верёвку и по колено в воде потащил свои припасы прочь от острова, туда, где я оставил плот.

Спустя несколько енов я уже лежал на плоту и заправлялся чёрствым хлебом и вяленым мясом. Вооружен я теперь был мечом и кинжалом, одет в тунику с цветами Ара. Хотя было довольно тепло, я накинул на себя одно из одеял, которые позаимствовал у своих бывших тюремщиков. Сейчас это, прежде всего, была защита от мух, но чуть позже, мои трофеи сослужат мне хорошую службу, ведь озноб и даже лихорадка уже не за горами, это вполне предсказуемое последствие яда жалящих мух, когда те укусили человека в количестве большем, чем нормальное.

Уже через ан на меня накатила слабость, пробил пот, тело начало трясти от озноба. Только с этот момент, до меня наконец начало доходить до какой степени я был изжален мухами. Безусловно, их тех десятков, а возможно и сотен тварей, что садились на моё тело, ужалили не больше двадцати — тридцати. Опухоль в месте укуса обычно появляется почти немедленно и достигает максимума где-то через ан, а затем медленно спадает, что может потребовать время от нескольких анов до двух — трёх дней. Я стонал от жуткой боли, волнами накатывала тошнота, но всё это казалось мне несущественной мелочью, по сравнению с главным. Я ликовал от ощущения свободы. Да, впереди меня ждал ещё весьма опасный выход из дельты, но я не сомневался, что это для одного человека, знакомого с войной на болотах, умеющего прятаться и выживать, выбраться отсюда не составит особого труда. Хотя мне, на первый взгляд, следовало бы опасаться ренсоводов, но, честно говоря, как раз их-то боялся меньше всего. Плотность население ренсоводов в дельте крайне невелика. Фактически, если они где-то и будут проявлять активность, то только поблизости от остатков армии Ара. Шансы повстречать ренсоводов на просторах дельты измеряемой тысячами квадратных пасангов стремились к нулю, особенно если человек был заинтересован в том, чтобы избежать этого. В действительности, сами обитатели этих мест не стремятся к встречам с чужаками, потому в окрестностях большинства их деревень обычно вывешены предупреждающие вымпелы, видимые издалека. Как-то раз, давно это было, я имел неосторожность проигнорировать такие предупреждения. С тех пор я здорово поумнел, и не намеревался повторять той ошибки. Воздушная разведка, а также пикеты и патрули косианцев, наверняка контролирующие границы дельты, могли принести мне куда больше неприятностей. Тем не менее, я сомневался, что кто-то будет завидовать тем парням, которые решились бы пойти в болота следом за мной. Спустя какое-то время, обильно пропотев, но всё ещё, что было достаточно странно, дрожа всем телом, я сбросил одеяло, чтобы посмотреть на луны. Больше ничего не мешало мне полюбоваться этим величественным зрелищем. Вторая волна мух прошла, но я не спешил оставлять относительную безопасность ренсовых зарослей. Теперь у меня имелся запас продовольствия, но моих способностей вполне хватило бы, чтобы суметь прожить на болотах пользуясь тем, что могла предложить природа. В конце концов, если бы у меня возникло такое желание, я мог бы оставаться здесь сколь угодно долго. Конечно, это был крайний случай, но я решил, что стоит побыть на этом месте, по крайней мере, ещё пару — тройку дней. Моему телу нужен был отдых. За последние дни мне пришлось нелегко, побои, недостаток пищи, тяжёлая работа и прочие прелести плена давали о себе знать. Ну и конечно — мухи. Лучше переждать период их роения, и двинуться в путь, когда большинство из них покинут дельту. Да и опухоли, весьма болезненные, кстати, к тому времени должны спасть. Вообще, один из самых опасных факторов для человека, оказавшегося на вражеской территории, является его же нетерпеливость. А в таких условиях следует проявлять крайнее, необыкновенное терпение и осторожность. Множество неплохих бойцов попались из-за своей небрежности, потери бдительности, поспешности, находясь не более, чем в нескольких сотнях ярдов от спасения. А потому, не стоит забывать, что последние сотни ярдов, завершающие долгие пасанги опасности, такие манящие, могут оказаться и самым опасным участком всего пути.

Я лежал на плоту и рассматривал висящие над дельтой луны. Я наслаждался, впервые за долгие недели, возможностью, лежать так, как мне хотелось. Наконец-то, после стольких дней, мои руки были свободны от наручников, а ноги и шея не привязаны к кольям. Я был сыт, одет и вооружён.

Луны были прекрасны.

Я думал. Через пару дней предстояло куда-то идти. Можно было пойти на север в Порт-Кос, где у меня остались друзья. Была мысль обогнуть залив Тамбер, наведаться в Порт-Кар.

Быстро подскочив на четвереньки, я подполз к краю плота. Успел. Меня вырвало. Потом я лежал на брёвнах и трясся в лихорадке. Хотелось кричать от мучительной боли, но я изо всех сил сдерживал себя. Я готов был соскрести с себя кожу ногтями, но я лежал неподвижно.

Я был рад.

А Луны были прекрасны.

Никогда прежде мне не приходилось так близко подбираться к такому. Раньше я даже представить себе не мог, настолько они огромны.

Прошло уже пять дней, с тех пор как я освободился от наручников, из них последние три я двигался на север, навстречу неспешному течению.

Внезапно, существо распростёрло свои крылья. Их размах, судя по всему, был, не меньше двадцати пяти — тридцати гореанских футов.

Я оставил плот в нескольких ярдах позади, приткнув его к другой отмели. Ренсовый челнок, который я прихватил у парней Ара, чтобы доставить свои трофеи, оказался гнилым насквозь, и затонул ещё до того, как я покинул те заросли ренса, в которых я первоначально прятался. Правда, я сохранил весло, но учитывая вес плота, толку от него всё равно не было никакого. Однако позавчера мне повезло найти оставленный кем-то шест, который в управлении плотом оказался для меня более полезным. Кстати, странный шест. Похоже, он когда-то был позолоченным, но позолота по большей части слезла, и в нескольких местах были заметны потемнения, словно он побывал в огне.

Ещё издалека я заметил, как это существо кружило над болотом, а потом, сложив крылья, снизилось и село здесь, пропав из виду за стеной ренса. Признаться, мне стало любопытно, и я направил плот к этому месту. Почти сразу я услышал женский крик, долгий, жалобный, полный ужаса и безнадёжности. Однако я не стал безоглядно спешить к источнику звука, поскольку мне показалась мудрее, проявить в данном случае разумную осторожность. Нет, я нисколько не сомневался в том, что ужас женщины был подлинным, как не думал, что это может оказаться девушка-приманка, которая была обучена изображать ужас в своём крике. Однако, с другой стороны, я не исключал того, что это запросто может оказаться девушка-наживка, привязанная или прикованная к столбу охотниками ренсоводов, как верр, чтобы привлечь опасную добычу, например, тарлариона. Понятное дело, что для подобных целей они не используют своих собственных женщин, предпочитая других женщин, обычно рабынь. Между прочим, были в том крике, помимо ужаса, нотки кое-чего ещё, очень специфичного. Я бы назвал это беспомощной мольбой, или умоляющей беспомощностью, кому как нравится. Эти нотки, как бы намекали, что женщина не просто привлекала к себе внимание охотников, отчаянно извещая их о присутствии добычи, но скорее о том, что в округе могло не быть вообще никаких охотников, или, по крайней мере, никого о ком бы она знала. Соответственно это позволяло предположить, что она, действительно могла быть в одиночестве. Поверьте, есть большая разница, между тем как кричит девушка-наживка, которая знает, что охотники поблизости, просто они хорошо замаскированы, и их опыта хватит, чтобы защитить её, и тем как кричит та, кто ни о какой помощи даже не догадывается. Разумеется, на охоте бывает всякое, и у любого охотника случаются промахи, именно поэтому ренсоводы не используют своих женщин, или точнее своих свободных женщин, в качестве наживки. Так что, возможность оказаться привязанной к столбу наживкой на тарлариона, является дополнительным стимулом для рабынь ренсоводов, прилагать максимум усилий, чтобы оказаться особенно полезной своим владельцам. Такие рабыни прилежны и старательны. Впрочем, это отличительная особенность всех гореанских рабынь. В конце концов, каждая из них знает, что может быть убита за то, что не окажется таковой.