Капитан так часто слышал это выражение в Сарагосе, что иногда в трудные минуты оно приходило ему на память. Он переводил его почему-то как «Иди к черту!»

Пюшо пустился рысью в сторону особого эскадрона, который состоял из шести десятков офицеров разных полков, одетых в плащи, меховые шапки, украшенные султаном треуголки. Император готовился отправиться в Оршу по дороге, которая шла через болота и несколько крупных рек, но задачу облегчали несколько уцелевших деревянных мостов. Итальянцы вице-короля Евгения уже освобождали проезд от штатских и отбившихся от своих полков солдат.

В Красном Даву ожидал маршала Нея, о котором до сих пор не было никаких известий. Слышались выстрелы одинокой пушки. Заняв линию обороны вдоль оврага, красные уланы и португальцы Мортье сдерживали наступление войск Кутузова. Д’Эрбини позавидовал тем, кто попал в такую бойню. Он представил себя бегущим следом за Мортье — герцогом Тревиз, высоким бесхитростным малым с небольшой головой на несоразмерно крупном теле, преданным императору и готовым идти за него под огонь русских пушек. Но почему пули все время обходят его стороной? Почему надо без конца сражаться и кому-то повиноваться? Впервые в своей жизни капитан задавал себе четкие вопросы. И от этого все перевернулось в его голове.

В задумчивости он толкнул дверь избы, которую занимали его драгуны, и скомандовал построение; но солдаты, не успевшие отдохнуть, ответили капитану недовольным ворчанием. На построение вышли только самые стойкие.

Картины из прошлого плыли перед глазами капитана: он увидел лицо послушницы Анисьи, которую похоронил в Москве, ее умоляющие глаза и нежную улыбку, ее маленький золотой крестик, который он с тех пор носит на шее; потом он увидел живые изгороди, луга Нормандии, небольшие, простирающиеся до горизонта долины, коров, горшки со сметаной, рынок в Руане, постоялые дворы, свой дом в деревне, о которой Полен не мог говорить без волнения в голосе.

Однако где же он? Полен! Драгуны его не видели. В одиночку этому болвану не выкрутиться! Полен! Капитану недоставало слуги, несмотря на то, что во время отступления у того не было работы. Во всяком случае, не надо было чистить сапоги. Чистые сапоги, надо же такое придумать!

Д’Эрбини потуже затянул шнурки, которые стягивали обмотки на ногах, встал во весь рост и принялся раздавать своим воякам тумаки, чтобы загнать упрямцев в строй. Трубач нервно засмеялся, а д’Эрбини вырвал у него из рук инструмент и, ужасно фальшивя, изо всех сил принялся дуть в него.

В Орше, где Днепр был шире, чем под Смоленском, чуть потеплело. Быстрое течение реки играючи несло льдины, которые выглядели ослепительно белыми в темной воде. Из-за внезапной оттепели снег стал таять и, смешиваясь с землей, превращался в черную вязкую жижу, в которой люди вязли по щиколотку. В непролазной грязи застревали экипажи, и ее продолжали месить ногами тысячи беженцев, переполнивших этот забытый Богом провинциальный городок.

Люди набивались в избы, как сельди в бочки, и им не хватало места, чтобы прилечь и вытянуть натруженные ноги. Скорчившись в тесноте, самые изнуренные засыпали сидя, и их не беспокоила ужасная вонь давно не мытых человеческих тел, которой, казалось, были пропитаны сами стены. Ставшие неуправляемыми, люди возвращались к животному состоянию.

По стоявшим на постах гренадерам можно было судить, где среди скопления домишек из плохо отесанных бревен разместилась резиденция императора. Чтобы сапоги, багаж и архивы его величества не испачкались в грязи, саперы разобрали стоявшую по соседству лачугу и проложили дорожки между жильем императора и экипажами. По этим дорожкам сновали слуги, таская ящики с документами и домашней утварью. Себастьян, наблюдавший за их работой, увидел, как заляпанные грязью жандармы подвели к крыльцу мужчину, похожего на русского купца. У него были пышные висящие усы, а из-под круглой шляпы без полей выглядывали длинные светлые волосы. Часовые скрестили перед ними штыки.

— Капитан Конопка, — представился мнимый купец. — Прибыл из Литвы от губернатора Вильно герцога Бассано с сообщением для императора.

— Ты не русский?

— Поляк!

— Я доложу его величеству, — сказал Себастьян.

Он вошел в комнату с дымящей печкой, где Наполеон, сидя в походном кресле, с мрачным видом слушал доклад начальника штаба о численности войск и потерях.

— У нас осталось не более восьми тысяч солдат, сир. Мы потеряли двадцать семь генералов, сорок тысяч человек попали в плен, шестьдесят тысяч погибло. Мы были вынуждены бросить на дороге пятьсот орудий…

— А резервы?

— Удино все еще в Литве.

— Пусть идет на соединение с нами. Сколько у него штыков?

— Пять тысяч.

— А у Виктора?

— Пятнадцать тысяч.

— Тоже пусть присоединяется. Как дела у Даву?

— Сегодня утром он покинул Красное.

— Вместе с Неем?

— Нет, сир.

— Кто отдал такой приказ этому ничтожеству?

— Он сам так решил.

— Но ему было приказано дождаться Нея!

— Он идет к Орше и сжигает за собой мосты.

— Выходит, что мы потеряли Нея?

Бертье не ответил, и тут император заметил стоящего у входа Себастьяна:

— Что надобно этому простофиле, который в отчаянии ломает себе руки?

— Сир, — заговорил Себастьян, теряясь под сердитым взглядом Наполеона, — польский офицер просит принять его. Он прибыл из Литвы…

— Так пригласите же его, недотепа!

— Сир, — начал свой доклад капитан Конопка, держа шапку в руке, — русская армия направляется к Вильно.

— А что герцог Бассано?

— Он обеспокоен и послал меня, чтобы предупредить вас.

— Пусть держится!

— Сможет ли он?

— Это его долг!

— Ситуация опасная, мне пришлось переодеться, чтобы пробраться сквозь ряды неприятеля.

— Так они повсюду, эти дикари?

— Везде.

— Какое расстояние до Вильно и Немана?

— Сто двадцать лье по безлюдной местности.

— А переправы?

— Из-за оттепели остаются только мосты.

— Через Днепр лучше переправляться здесь?

— Да, сир.

— А что потом?

— Есть еще один мост на притоке Днепра в Борисове.

— Сколько понадобится времени, чтобы добраться туда?

— Около недели.

— Русские могут оказаться там раньше нас?

— Да, сир, но это единственный выход.

— Река, о которой вы говорите, широкая?

— Не очень, около сорока туаз[11].

— Как она называется?

— Березина.

Двое гвардейских гренадеров вышли из монастыря, где расположилась интендантская служба. Обойдя стороной людный центр, где их могли обчистить голодные грабители, они с огромным узлом провизии для своего батальона шли к месту расположения части. Неожиданно солдаты увидели молодую женщину в грязной, донельзя обтрепанной одежде, которая стояла, прислонившись спиной к стене покосившейся лачуги. Солдаты поняли, что она искала клиентов: ее длинные черные волосы были распущены по плечам, а ангельское личико никак не вязалось с вызывающей позой. Орнелла играла роль доступной женщины.

Гренадеры остановились и заговорили между собой:

— Как ты думаешь, она говорит по-французски?

— Говорит или нет; какая разница…

— Действительно, мы ведь хотим уложить ее на спину, а не болтать по пустякам.

— Я парижанка и хочу есть, — сказала Орнелла, поглядывая на них с вожделением.

— Это надо обсудить, — сказал гренадер.

— За это надо платить, — ответила она.

— Что ты можешь предложить нам за сухари?

— Вы не будете разочарованы! — бросила она, исчезая внутри лачуги.

Гренадеры стояли в нерешительности.

— Иди первым, ты же сержант.

— Не спускай глаз с пайков.

— Будь спокоен, — ответил его товарищ, заряжая пистолет.

Сгорая от нетерпения, сержант вошел в темные сени лачуги.

— Ты где?

— Проходи.

Сержант на ощупь двинулся вперед.