Красавица Комати,
С бровями, сходящимися,
Как два полумесяца,
С красиво набеленным лицом,
Чьи бесчисленные шелковые платья
Заполняли целые залы, благоухающие кедром?
Комати
Я написала стихи на нашем наречии И на наречии иного суда.
Хор
Та чашка, что она держала на празднике,
Точно луч луны, блестела на рукаве ее.
Где же теперь ее очарование,
Зачем белизна зимы
Увенчала голову ее?
Где прекрасные локоны, дважды закрученные,
Черные, как гагат?
Жалкие пучки, остатки волос
Редеют теперь на голове ее.
А брови! Не крутые, не соболиные,
Не похожи уже на изгибы далеких холмов.
«Так скрой же меня от яркого света зари.
Да не увидит никто
Эти седые космы,
Что локонами были когда-то.
О, скрой же меня от моего позора».
(Комати скрывает свое лицо.)
Хор (за Священника)
Что в той суме, что у тебя на шее?
Комати
Сегодня смерть может настигнуть, а завтра — голод. Горсть бобов да лепешка из проса — Вот что в моей суме.
Хор
А в заплечном твоем мешке?
Комати
Старое платье, покрытое пылью да потом.
Хор
А в корзине что ты несешь?
Комати
Белые и черные стрелы.
Хор
Рваный плащ,[85]
Комати
Драная шляпа…
Хор
Не скроет она лицо свое от наших глаз;
И болят все члены ее
Комати
От дождя и росы, инея и снега?
Хор (за Комати, которая изображает описываемые хором действия)
Нет такой тряпки, чтобы стерла слезы с моего лица!
И вот, брожу я по дорогам,
Прошу подаяние у прохожих.
Если ж откажут мне,
Злой дух, сумасшествие овладевает мной.
Даже голос мой меняется.
Горе мне, горе!
Комати (тычет шляпой в лица священников и умоляет)
Священники, дайте мне что-нибудь, дайте… О-о!
Священник
Чего же ты хочешь?
Комати
Отпустите меня к Комати.[86]
Священник
Ты же говорила, что ты Комати. Что за чушь ты теперь несешь?
Комати
Нет, нет… Комати была красавица.
Много писем получала она, много посланий —
Больших, точно капли с летнего грозового неба.
Но не отвечала она, ни слова от нее не было.
И вот в наказание она состарилась,
Прожила уже сотню лет.
Но я люблю ее, о, как я люблю ее!
Священник
Любишь Комати? Скажи же, чьим духом ты одержима?
Комати
Многие отдавали ей свои сердца, Но был среди них один, Кто любил ее больше всех, — То был Сёсё, Сии-но Сёсё, Родом из селенья Густой Травы.[87]
Хор (за Комати, т. е. за дух Сёсё)
Колесо бежит назад; и снова Я проживаю весь круг моих несчастий, Снова иду я к священной скамье. Солнце… Какой час оно показывает? Вечер… Один в лунном свете иду я.
Грозные стражи стоят на пути моем, Но нет для меня никаких преград!
(Помощники одевают Комати в шляпу судьи и дорожный плащ Сёсё.)
Смотри, я иду!
Комати
Подниму я белый шлейф придворного платья,
Хор (за Комати, которая в одежде своего возлюбленного жестами показывает его ночное путешествие)
Натяну на голову высокую шляпу,
Завяжу сверху рукава дорожного плаща,
Скрою глаза от людей.
В лунном свете, во тьме,
Сырыми ночами шел я; ветер свистел,
Листья мелькали; зимою мело,
Комати
А вода стучала по крыше — кап, кап…
Хор
Быстро, быстро, приходит, уходит, приходит, уходит… Вот одна ночь, вторая и третья, и десятая (ночь урожая)… Так и не увидел я ее, хоть шел долго; Верным был, точно петух, что зарю своим криком встречает, На скамье оставлял я зарубки. Так сто ночей принужден был провести я; Мне не хватило одной…
Комати (чувствуя агонию Сёсё)
Глаза мои закрыла пелена. О, как больно, как больно!
Хор
О, боль! О, отчаяние! Последняя ночь не настала, А Сии-но Сёсё уж нет.
(за Комати, которая больше не одержима духом Сёсё)
Его ли духом я была одержима, Его ли гнев сломил мои силы? Если это так, дай мне помолиться за его будущую жизнь,
Ибо только там есть успокоение.
Поднимусь высоко в песках,[88]
Пока не стану я золотой,[89]
Смотрите, я подношу свой цветок Будде,[90]
Держу его обеими руками.
О, да направит он меня путем Истины,
Да поведет меня путем Истины!
IV
Дзэн и юмор
Считается, что изображение Хотэя (Пу-тая), веселого бoгa благополучия, и сопровождающая рисунок надпись выражают состояние духа самою Сэнгая. Стихотворение представляет собой знаменитую цитату из «Изречении Конфуция» и и вольном переводе Судзуки точно выражает дзэнский дух мятежника Сэнгая.
Будда Шакьямуни ушел.
А бодхиеаптза Майгрея еще не здесь.
Это из-за них мы вечно чем-тo заняты.
Ах, как сладко вздремнул я!
Ну разве эта сладость сравнится с Конфуцием?
Предисловие
Нельзя представить себе антологию дзэн без раздела о юморе, потому что острое словцо — одна из тех характерных примет дзэн, которые отличают его от всех остальных религий. В дзэн шутки не только разрешаются — они обязательны. «Можно читать Библию с серьезным лицом и изучать Коран, не усмехаясь. Никто еще не умер от смеха и при чтении буддийских сутр. Но произведения дзэн изобилуют шутками, заставляющими покатываться со смеху. Просветлению часто сопутствует трансцендентальный смех, который можно назвать смехом радостного одобрения».[91]
В дзэнской литературе можно найти множество историй, наподобие следующих.
Монах пришел к мастеру, чтобы тот помог ему найти ответ на один из классических вопросов дзэнской диалектики: «В чем смысл прихода Бодхидхармы с Запада?» Мастер предложил монаху перед тем, как они приступят к решению, склониться в низком почтительном поклоне. Монах не замедлил выполнить указание, но тут же получил чувствительный пинок от мастера. Это освободило монаха от нерешительности, в которой тот пребывал. Почувствовав удар наставника, он мгновенно достиг просветления и потом рассказывал всем: «С тех пор, как Ма-цзу пнул меня, я смеюсь не переставая».[92]
Интерес многих западных людей к дзэн начался с чтения этих удивительно смешных, забавных коанов, или абсурдных диалогов между учителями и учениками. Вот разговор между мастером Сэккё и одним из монахов:
