«Полковница» тоже слушала сводки. Маленький черный репродуктор, висящий на улице у входа в клуб, собирал вокруг себя по вечерам все население совхоза. В тяжелом молчании люди выслушивали горькие вести, а потом шли на работу и набрасывались на нее с таким неистовством, словно хотели сразу уничтожить последствия тяжелых событий на фронте.

Не так слушала госпожа Жулавская. Крепко сжав тонкие губы, с непроницаемым лицом, она переживала свое торжество. Всего худшего она желала им, этим большевикам. Они завезли ее сюда, в эту дичь и глушь, только за то, что она была помещицей и тещей полковника. Но теперь неизвестно, кому хуже будет. Куда-то они побегут, когда их припрут с двух сторон гитлеровцы и англичане? Союзники… Конечно, англичане ведь не такие глупые. Помаленьку, потихоньку они дождутся случая и покажут им. Недаром генерал Андерс перевел свою армию именно в Иран…

Но мысль об Иране снова напоминала Жулавской польскую делегатуру в местечке и обиды, нанесенные соотечественниками. Никто что-то не приезжал из польского представительства извиняться, приглашать Жулавскую обратно в местечко… С ней не посмеют так обращаться, когда придут англичане! Культурные люди поймут трагедию покинутой женщины, сумеют надлежащим образом позаботиться о ней. И этого недолго ждать. По всему видно, что развязка приближается. Ведь немцы уже дошли почти до Волги!

Ни посланцы Лужняка, ни сам Лужняк не приезжали в совхоз. Но в один прекрасный день Жулавскую вдруг навестил Малевский. Сперва она подумала, что он явился с официальным поручением, и приняла его сухо, холодно, с достоинством. Однако он сразу развеял ее иллюзии.

— По правде сказать, я с этим Лужняком никаких отношений не поддерживаю…

— Почему?

— Да что ж… — поморщился он. — Ярый сторонник Сикорского!.. Да и вообще там своя братия, и не подступишься… Я просто так заехал, осмотреться, узнать, что они тут думают.

— Кто? Большевики?

— Да. Видите ли, надо на что-нибудь решаться. Самое время! Немцы продвигаются, теперь уже каждому дураку ясно, что войне скоро конец, тут и говорить не о чем. Я сам, черт меня возьми, немного просчитался: был бы в андерсовской армии, теперь бы здесь и след мой простыл… Сидел бы себе за границей. Но кто ж его знал? Сомнительно, конечно, это было, а все же думалось: вдруг и в самом деле пошлют на фронт? Ну уж, думаю, дураков нет! А оказалось, что они взяли да ушли, и остальные, кто еще остался, тоже уйдут, говорят. Но теперь поздно, больше они никого не принимают, вот я и сижу на бобах. А тут, черт его знает, что еще может быть…

— Что вы имеете в виду?

— Да что ж… В один прекрасный день возьмут эти казахи ножи в зубы, да и начнут резать большевиков. И спрашивать не станут, кто не казах — под нож! А с нами что тогда будет?..

— Неужели это может быть, боже мой!..

— А что же? Уж они-то воспользуются случаем. Только нам от этого не легче, потому что и нам попадет. Лес рубят — щепки летят.

— И вы думаете, что действительно…

— Да как же может быть иначе? Легко было в мирное время держать их в ежовых рукавицах. А сейчас чекистов на фронт взяли, так что, как начнется резня, так и пойдет и пойдет… Здесь что об этом говорят?

— Здесь? Я ничего не слышала… Они здесь все еще верят в победу, — растерянно ответила госпожа Жулавская. И вдруг почувствовала злобную радость. И пусть, пусть их всех вырежут. Ради этого она согласна, чтобы зарезали и ее. Лишь бы им пришел конец!

— Но только правда ли это? — вдруг забеспокоилась она. — Ведь вот сюда приезжает Канабек…

— Какой еще Канабек?

— Казах из колхоза. И вроде ничего… В хороших отношениях с директором, разговаривает с ним. И в самом совхозе казахи работают — и тоже как будто все в порядке.

Малевский задумался.

— Эх, знаете ли, это еще ничего не значит. Азиаты коварны. Тихонько, тихонько, ничего по ним незаметно, а потом — как дадут! Это даже лучше, что они так притаились. По крайней мере те ничего не заметят.

— Но как же? — не понимала «полковница». — Ведь и те тоже азиаты?

— Кто — «те»?

— Ну, большевики.

— Ах, да ведь это так только говорится… Ну ладно — все они в общем азиаты. Но эти-то казахи — это уж самые настоящие азиаты, понимаете?

Она кивнула головой, хотя ничего не поняла.

— Но вы вполне уверены, что так будет?

— Да что вы! Как дважды два четыре. Уже вспыхнуло восстание в Башкирии, восстание под Казанью, восстание на севере…

— Правда?

— Это абсолютно достоверные сведения. Абсолютно достоверные. В любой день может начаться, должно начаться и здесь. Известно, конгломерат разных диких племен, энкаведе соединяло это в одну кучу, но теперь — фю-ю — и кончилось… Сейчас главный вопрос: как нам вывернуться из всего этого, как спастись? У меня нет ни малейшего желания пойти на жаркое этим дикарям…

Жулавская задумалась.

— Потому что перейти границу вряд ли удастся, — говорят, здорово ее охраняют, риск большой. Я хотел посмотреть: что тут? Главное — где-нибудь притаиться, переждать, пока англичане не придут. Тогда уж все будет в порядке. Я думал, может, здесь?.. Но если этот Канабек…

— Он сюда по разным земледельческим делам приезжает. К директору — советоваться.

Малевский лукаво прищурил глаз.

— И вы этому верите? По земледельческим… Уж я знаю всех этих казбеков! Приезжает по земледельческим делам, а сам небось так и шныряет глазами, так и высматривает! Наверно, у них уже весь план готов.

— Дорогой мой, но что же мне в таком случае делать?

— Вам? — удивился он, словно все, что он говорил, касалось только его и не имело к ней ни малейшего отношения. — Вам? Ну что ж…

Она молитвенно сложила руки.

— Возьмите меня с собой! Умоляю вас!..

Он остолбенел.

— Кто? Я? Новое дело! Да куда я вас возьму?

— С собой… к англичанам!

— Где еще они, эти англичане… И как я вас заберу? Всякий должен думать о себе.

— Да что же я, старая женщина, могу придумать?

— А может, для вас и лучше, что старая, — может, казахи вас еще и не тронут. Во всяком случае это шанс. Вы говорите, они тут работают?

— Работают, — беззвучно ответила она, мысленно созерцая разверзшуюся под ногами черную пропасть. — Так, может, я лучше вернусь в город?

— Тоже выдумали! там ведь будет хуже. Как раз на город они в первую очередь бросятся, огонька подпустят. А как же, города они в первую очередь захотят занять…

— Значит, нет никакого выхода?

— Почем я знаю! Что вы все меня спрашиваете? Сам выхода ищу. Что ж вы думаете, я столько часов трясся на машине, только чтобы вас навестить? Не те времена… Знал бы я, что делать, вы бы меня здесь не увидели… Да не ревите вы, поможет это теперь, как же! Надо было получше зятька держать, вот и сидели бы теперь в лондонском ресторане да ели омара в майонезе, а не большевистскую гороховую похлебку…

— Как вы смеете!

— А так вот и смею… Просто правду говорю: бывает, не спохватишься во-время — и пиши пропало. Одни евреи выиграют на этом, — заключил он настолько неожиданно, что Жулавская позабыла о собственной обиде.

— Как?

— А так… Что бы ни происходило, они всегда выигрывают… Всегда из всего вывернутся. А человек должен страдать и страдать… А вы как думаете с этим Сикорским, с этим договором с большевиками, это как? Тоже евреи… Уж у них всюду свои есть, они уж умеют сообразить, как им выгоднее…

К вечеру он уехал обратно на попутном грузовике, а Жулавская явилась к ужину мрачная, как ночь. Мрачность свою она так старательно выставляла напоказ, что госпожа Роек не могла не спросить ее, что случилось.

— Что случилось? — Тонкие губы сжались в узкую прямую линию. — Да ничего… Покамест ничего.

— А я уж думала бог весть что стряслось.

«Полковница» страдальчески улыбнулась.

— Нет, нет. Что же могло случиться?.. Покамест…

И она принялась за картофельный суп, не переставая думать, что это, быть может, последний суп в ее жизни. А те все ничего не понимают, едят, разговаривают о фронте, будто, кроме фронта, ничего на свете уже не существует. А то, что их, может, всех через минуту вырежут…