Почти целый год наше войско стояло под стенами непокорного Бурханпура. Мой муж, мой любимый Кхуррам, неистовствовал. Он пришел принудить к подчинению местного раджу-хитреца. Но понял, что перехитрили-то, пожалуй, только его самого. Крепость стояла на горе, окруженной непролазными джунглями. К ней вела единственная дорога, вся перегороженная завалами из срубленных деревьев. Хитрец раджа велел переплести поваленные деревья живыми лианами. Когда горстка храбрецов из нашего войска пыталась подойти, убрать эту преграду, на них обрушивался град стрел, которые посылали в их сторону ловкие, как мартышки, бурханпурские лучники. Сами же жители города, разумеется, знали в джунглях тайные тропки и даже дороги. Во всяком случае, недостатка в питье и провизии они не испытывали.

Так или иначе, но взять город с первого натиска, как надеялся мой любимый Кхуррам, не получалось. Однажды вечером он пришел в мой шатер в самом мрачном расположении духа.

— Этот раджа со своим крохотным войском может опозорить меня, повелителя огромной империи! — воскликнул он, страстно (как и семнадцать лет назад) обнимая меня. — Признаюсь тебе, услада очей моих, любимая Hyp-Махал, сегодня я впервые подумывал об отступлении!

— Не вздумай это делать, любимый мой! — воскликнула я. — Посуди сам! Ты вступил на престол меньше года назад, после смерти твоего великого отца Джахангира, Грозы Мира! Ты принял имя Шах-Джахан, что значит Повелитель Мира! Почти все князья и раджи надеются на то, что ты, несмотря на имя, окажешься слабым властителем. Некоторые из них даже осмелились бросить тебе вызов, мой сладкий повелитель!

— Они считают меня изнеженным сосунком, за которого принимает решения любимая жена! — вспыхнул мой повелитель, гневно вскочил и стал расхаживать по шатру.

— Но ведь это не так! — со смехом воскликнула я. — И ты это знаешь. И докажешь это всем своим недругам! Если ты сейчас отступишь, то раджи взбунтуют окраины всей империи! Те же Деканские княжества напоминают сейчас бочку с порохом, которой достаточно маленькой искорки, чтобы взорваться! Ты захватишь этот несчастный Бурханпур, казнишь раджу и его советников так же жестоко, как это сделал бы твой отец, великий Гроза Мира!

— Да! — воскликнул мой любимый мужчина. — Я сделаю это!

А потом он обнял меня. А его поцелуй оказался таким же страстным, как и семнадцать лет назад, когда моему любимому Кхурраму только исполнилось двадцать лет.

Над войсковым лагерем в джунглях сгущалась тьма, полная стрекотания из джунглей, криков зазывал-торговцев. Над склонами ближних гор бушевала гроза. И даже ее отзвуки были настолько сильны, что сотрясали наш шатер, как кукольный домик. В эту зловещую ночь в объятиях самого сильного мужчины мира, который безраздельно принадлежал мне, мы зачали нашего четырнадцатого ребенка.

— Это будет мальчик! — сказал мой император, гладя меня по щеке. — Он станет олицетворением нашей с тобой победы над мятежниками. Он появится на свет в Дели!

— Нет, — сказала я (мне не нравилась новая могольская столица). — Я хочу родить в Агре. Твой отец тоже любил этот город и даже построил себе там дворец.

— Да будет так! — воскликнул мой император.

…Мы верили в Аллаха, да будет благословенно имя его. Наши противники-язычники поклонялись другим, многочисленным и страшным многоруким богам. И эти боги тоже существовали (хотя я, как мусульманка, не могла признать этого вслух). Нашим врагам помогал многорукий разрушитель Шива. Самый страшный из языческих богов. Он помогал защитникам крепости в джунглях отражать атаки императорского войска, заряжал сердца недругов доблестью, А наш военный лагерь трижды смывало мощными не по сезону ливнями. Воинов преследовали болезни. Моему императору удавалось поддерживать в войске высокий дух, но все больше солдат и даже их командиров переговаривались о том, что Шива не допустит того, чтобы крепость пала, и что наше войско постигнут неисчислимые беды, если мы не отступим.

Время тянулось медленно. Прошло девять месяцев. Мой любимый император исходил бешенством. Но, наконец, и ему улыбнулась удача.

Милость Аллаха заключалась в том, что в этой местности настала засуха. Обмельчали реки (а некоторые так даже превратились в сухие русла), вышедшие из леса хищники теснились у водопоев рядом со своими жертвами, соблюдая водное перемирие. Но главным было то, что джунгли полностью высохли.

Я посоветовала моему любимому Шах-Джахану поджечь их. В такую засуху они вспыхнут легко, как вязанка хвороста. Мог сгореть и город. Пускай! Мятежники так или иначе будут преданы своей страшной участи.

В тот день я чувствовала, что наш четырнадцатый малыш уже готов к тому, чтобы появиться в этом мире. Я сказала об этом своему императору.

— Сегодня я возьму Бурханпур! — заявил он. — Это будет хороший подарок ко дню рождения моего сына!

Мужчины часто бывают хвастливы. Но самые сильные мужчины мира очень часто выполняют даже свои самые невероятные обещания.

Я улыбнулась и кивнула Кхурраму. Мое тело слабело с каждым часом этого томительного, невыносимо жаркого дня. Крепкий младенец толкался во мне своими ножками.

Император отдал приказ поджигать джунгли. И тут-то из Дели — имперской столицы — с отрядом всадников прибыл Аурангзеб, мой сын. Он родился третьим (после нашей общей любимицы Джаханары-бегам и красавчика Дары), сейчас ему не исполнилось еще шестнадцати. Он был дерзок, храбр, не по-юношески мудр и прозорлив. Я знала, что, науськиваемый хитрыми царедворцами, мой сын замышляет недоброе, мечтает когда-нибудь свергнуть отца и воцариться над всей Индией. Я советовала Шах-Джахану быть с ним очень осторожным. Но благородный император не смел даже думать, что когда-нибудь его сможет предать родной сын. И что ему, интересно, потребовалось в войске?

Потом я поняла, что доносчики (кто-то из тех, кто курсировал между войсковым лагерем и Дели) сообщили ему, что на сегодняшний день намечен штурм. И мой сын Аурангзеб приехал для того, чтобы покрыть себя славой. Он был так уверен в своем успехе, что даже решился на своевольный поступок — он покинул столицу и прибыл в расположение войска (хотя отец и строжайше запретил ему это делать).

— Я не могу рисковать твоей жизнью! — заявил ему Кхуррам. — Ты сможешь посмотреть на битву издали!

— Но папа! — воскликнул Аурангзеб.

Но мой император, такой милый со мной, даже с собственными детьми был непреклонен и строг.

— Ты останешься в лагере! — велел он.

Знал бы он, что только на это его сын и рассчитывал!

Хотя я и ожидала наступления схваток, начались они, как всегда, неожиданно. Стоило лишь мне отвлечься на приятную мысль о том, как победит мой любимый император. Теперь-то, знала я, торжества над врагами не миновать!

И вот мой четырнадцатый долгожданный ребенок стал появляться на свет. Рожать мне было тяжело и больно, словно в самый первый раз. Около меня уже давно суетились служанки и двое деревенских подозрительных повитух, не понимавших наречия, на котором разговаривали в Дели и даже в Агре.

Я лежала в шатре, на пальмовом ложе. Я слышала шум начавшегося недалекого сражения. Имейте в виду, я рожала в четырнадцатый раз и умела командовать родами. Одна из служанок утирала мне пот, другая подносила бетель, третья — питье. У лона сторожила появление младенца повитуха. Была еще и служанка по прозвищу Гора. Ее предназначение состояло в том, чтобы держать меня, когда мне станет совсем невыносимо больно.

И Гора скоро понадобилась. Это мужчины-лжецы говорят, что рожать больно только в первый раз! Нет, поверьте мне, в четырнадцатый — тоже очень больно!

Вдруг около моего ложа, растолкав служанок и повитух, появился Аурангзеб. Он протягивал мне кувшин. Я хотела спросить его, что он делает в этом шатре? Неужели он потерял всякий стыд? Но от боли просто не могла говорить.