Александр после разговора с женой сразу уехал из дому. Винцуня на закате стояла среди рощи одна, обхватив руками стройную березу и прижимаясь к ее белой коре вздымающейся от волнения грудью; бледная и заплаканная, она тоскливо смотрела в ту сторону, где находилась погруженная в спокойную трудовую жизнь тополинская усадьба.

Снова наступила зима. По дороге между Тополином и городком, звеня колокольчиком, мчались сани, запряженные парой резвых лошадей. В санях сидел мужчина, закутанный в шубу. В чистом морозном воздухе издалека отозвался другой колокольчик, и другие сани, повернув с проселка на дорогу, поравнялись с первыми. В них тоже сидел мужчина, закутанный в лисью шубу.

Оба путника взглянули друг на друга и, приподняв барашковые шапки, тепло поздоровались.

— Вы откуда, доктор? — спросил громко первый седок.

— Из Неменки! — ответил другой, стараясь перекричать звон колокольцев.

Первый седок встрепенулся.

— Из Неменки? — спросил он. — Там что-нибудь случилось?

— Ребенок у Снопинских захворал.

— Что с ним?

— Сильный жар, пока еще не знаю, но кажется, скарлатина… Девочка у них слабая, хрупкая, выдержит ли…

Сани скользили бок о бок, слова были хорошо слышны, но ответа на них не последовало. Первый седок нахмурился и опустил голову.

— А вы куда путь держите, пан Топольский? — немного погодя спросил врач.

— В N., к чиновнику, дело есть, — очнувшись от оцепенения, ответил Болеслав. — Скажите, доктор, а как пани Снопинская?

— В отчаянии! — кратко сообщил врач.

— Бедная! — произнес Болеслав и замолчал.

Когда подъезжали к городку, Топольский спросил:

— Как вы думаете, доктор, она выживет?

— Кто? Дочка Снопинских? — переспросил врач и, подумав, ответил: — По правде говоря, надежды мало, но я сделаю все возможное, чтобы ее спасти. Отец сразу же, когда я еще был в Неменке, поехал в городок за лекарством.

На том расстались. Болеслав приказал ехать к чиновнику, к которому у него было дело. Тот был в шубе, собираясь куда-то.

— Я вижу, вы торопитесь. Я вас долго не задержу, — сказал Топольский и вкратце изложил цель своего визита.

— Думаете, мне очень хочется тащиться невесть куда в такую стужу? Но ничего не попишешь! Эти молокососы-гуляки понаделают кучу долгов, даже налоги не платят, а потом мне приходится ездить да описывать их имущество!

— Кому же сегодня такое везение? — спросил Болеслав.

— Да вот этому шуту гороховому Снопинскому. Всего пятый год он владеет Неменкой, а уж так задолжался, что придется пустить ее с молотка.

— Значит, вы едете в Неменку? — мрачно осведомился Болеслав. — А у Снопинских ребенок смертельно болен… Пожалейте их, отложите свой неприятный визит до лучших времен.

— Не могу! Рад бы! Весьма рад бы вам угодить, но, ей-Богу, это не в моей власти! — стал оправдываться чиновник. — Мне и самому жаль пани Снопинскую, но что поделать? Это моя обязанность. У Снопинского за два года налоги не уплачены, и кроме того, Шлёма-корчмарь на него жалобу подал: просит взыскать долг.

Болеслав задумался.

— Послушайте, нельзя же добивать людей, когда они и без того в отчаянии, — сказал он чиновнику. — Я уплачу налоги за Снопинского, а он мне потом вернет деньги.

Чиновник хохотнул.

— Не видать вам тогда ни в жизнь своих денежек. Репутация у пана Снопинского самая недвусмысленная. Так сказать, печально известная. Но если вам угодно, я приму деньги. По мне, лишь бы казна получила сполна, а от кого — неважно. Но ваша щедрость напрасна, потому что Неменку все равно опишут за долг Шлёме.

Болеслав нахмурился.

— А если Шлёма откажется от своих притязаний? — спросил он.

— Если откажется, я останусь дома и поеду в Неменку разве что выразить соболезнование Снопинским.

— Пожалуйста, повремените с поездкой всего один час, — попросил Болеслав и достал из кармана бумажник.

— Я весь к вашим услугам, — вежливо ответил чиновник; он пересчитал ассигнации, вручил Топольскому квитанцию об уплате налогов за Неменку и с улыбкой сказал: — Видно, вы все еще не забыли прежнее, если так заботитесь о благополучии пани Снопинской.

Болеслав холодно посмотрел на чиновника, дав понять, что не допустит разговоров на эту тему.

— За четыре года я всего лишь дважды видел пани Снопинскую, — сказал он медленно и спокойно.

Чиновник молча поклонился.

Через несколько минут Болеслав уже входил в трактир Шлёмы. Хозяин сидел за столом, уткнувшись носом в толстую книгу, и вполголоса бормотал молитву.

При виде Топольского Шлёма радостно вскочил.

— Ну, гость! — воскликнул он. — Какой редкий гость! Вы уже несколько месяцев к нам не заглядывали.

— Некогда, — ответил Болеслав, — да и сегодня я к вам по делу.

— По какому делу? — спросил с готовностью еврей. — Я всегда к вашим услугам.

Болеслав положил руку на плечо трактирщику.

— Послушайте, пан Шлёма, — промолвил он. — Скажите правду, сколько вам должен Снопинский?

— Разве я это скрываю?

И он назвал довольно значительную сумму. Болеслав помрачнел.

— И вам эти деньги срочно нужны?

— Срочно — не срочно. Слава Богу, не на последние гроши живем. Если бы деньги находились в надежных руках, можно было бы и подождать. Но Снопинский без конца залезает в долги, а что это значит? Это значит, что у него долгов будет больше, чем состояния, и я могу лишиться своих денег.

— Пан Шлёма, — произнес Топольский. — Возьмите обратно свое прошение, хотя бы на время. У Снопинских серьезно болен ребенок, они в отчаянии.

Как бы в ответ на эти слова из залы донесся дружный гогот, сопровождаемый стуком бильярдных шаров. Шлёма усмехнулся и погладил бороду.

— Вы сказали, они в отчаянии, — с издевкой проговорил он. — А надо бы сказать: она в отчаянии, а не они… потому что он находится там…

Трактирщик указал на дверь в залу.

Болеслав весь вспыхнул и метнул взгляд туда, куда указал Шлёма, из уст его вырвался возглас негодования. Опустив голову и тяжело дыша от еле сдерживаемого гнева, он долго молчал. Наконец он провел рукой по лбу и обратил к трактирщику лицо уже спокойное, хоть и глубоко опечаленное.

— Пан Шлёма, — сказал он, — если бы у меня была под рукой нужная сумма, я бы тотчас вернул вам долг Снопинского, но таких денег у меня сейчас нет, и в ближайшие две-три недели не будет. Поверьте моему слову, если Снопинский за это время не вернет вам долга, то я его вам верну.

Корчмарь подумал немного.

— Что ж! — сказал он. — Ваше слово лучше всякого документа… но… вы понимаете, что значит уплатить долг Снопинского… Это значит бросать деньги на ветер…

Болеслав загадочно усмехнулся.

— Пан Шлёма, вы же знаете, что я один как перст, семьи у меня нет; жениться я не собираюсь, а состояние мое не уменьшается, а увеличивается. Аренда, которую я два года назад взял у графини, приносит немалые доходы, в Тополине тоже все идет как по маслу, так что долг Снопинского меня не разорит. Значит, согласны? Мы можем это официально оформить.

— Зачем же официально? — запротестовал еврей. — Я вам и так на слово верю. Раз вы говорите, что я получу мои деньги, то я сейчас же пойду и откажусь от моей жалобы.

— Даю вам честное слово! — заверил Болеслав, подавая руку Шлёме.

— Ну, тогда и говорить не о чем! Раз вы дали честное слово, я тут же иду забирать жалобу, потому что у вас честь не на кончике языка, как у некоторых, а в душе, вам я верю…

Корчмарь взял шапку и двинулся к дверям. Топольский тоже последовал за ним; на пороге они столкнулись лицом к лицу с пареньком, в котором Болеслав тут же узнал дворового из Неменки.

— Михась, как ты сюда попал? — спросил Топольский, отвечая на его вежливый поклон.

— Хозяйка послала меня за лекарством для больной девочки. Хозяин еще с утра за ним поехал, но до сих пор не вернулся. А девочке все хуже…

Печально-ироническая улыбка появилась на смышленной физиономии Михася. Такая же улыбка скользнула по губам Шлёмы, который с шапкой в руках все еще стоял на пороге.