Он начал напевать песенку, в которой часто повторялось имя Винцуни, и так с песенкой и спать лег.

Последнее, что Александр увидел, засыпая, был образ девушки в розовом платье; в полутьме она стояла у порога, он держал ее руки в своих, а она тихо говорила:

— Люблю и буду твоей.

Вглядываясь в это чудное виденье, Александр уснул с блаженной улыбкой на устах.

На другой день утром Винцуня стояла в своей комнате у открытого окна, там, где накануне она так долго размышляла и боролась с собой. Лицо ее и вся поза выражали твердую решимость. Молча водила она глазами за теткой, которая быстро и нервно шагала из угла в угол. Очки у пани Неменской взъехали на лоб, в руке она держала носовой платок, которым отчаянно размахивала, платье было криво застегнуто, чепец сбит набок, — словом, весь ее вид свидетельствовал о сильнейшем волнении и растерянности.

— Матерь Божия Остробрамская! — восклицала она на ходу. — Что я ему скажу? Как я посмею ему сказать об этом? Ну и заварила же ты кашу, Винцуня! Кто мог подумать? Столько лет знакомы, дружны, а тут — прямо обухом по голове! Послушай, Винцуня, — воскликнула она вдруг, остановившись перед племянницей. — А может, ты еще передумаешь? А?

Винцуня медленно покачала головой.

— Нет, милая тетя, — ответила она твердо, — если бы я могла, это случилось бы вчера.

— Так скажи ему об этом сама, когда он придет! — крикнула Неменская, взмахнув платком. — Выйди к нему и скажи: «Я за вас не пойду, потому что люблю другого!» — и кончено!

— Нет, сама я ему никогда не скажу, не смогу, сил не хватит! — воскликнула Винцуня, сжимая руки.

— Вот видишь, а меня заставляешь. Мне тоже трудно. Это раньше могло показаться, что легко; сказала: «Будь здоров!» — и дело с концом! Но когда наступает решительный момент… нет, я не знаю, что делать! С чего начать? Как сказать ему это? Иисусе милостивый, спаси и сохрани, я, кажется, сойду с ума!

Она все ходила по комнате в большом волнении, затем снова остановилась перед Винцуней и спросила еще раз:

— А может, ты все-таки передумаешь?

Страдание выразилось на лице Винцуни.

— Тетя, миленькая, — воскликнула она, — не задавайте больше этого вопроса, у меня от него сердце болит. Вы, тетя, не знаете, сколько я страдала, как боролась с собой… Неужели вы думаете, что я не ценю Болеслава? Что не чувствую, как скверно поступаю, обманув его и причиняя ему боль? Но, Боже, Боже, не могу я иначе… не могу…

Слезы не дали ей договорить. Неменская подошла к своей любимице и стала гладить ее по щеке.

— Знаю, знаю, кисанька, тебе это тоже очень тяжело, а я тоже виновата, сама же и помогла заварить эту кашу. Слепота! Слепота! Надо же мне было приглашать Снопинского в Неменку! Но кто мог подумать? Я была уверена, что ты любишь Топольского, и скорей бы поверила, что ночью взойдет солнце, чем ты захочешь с ним когда-нибудь расстаться. Какой это человек! Другого такого днем с огнем не сыщешь! Мне ли не знать? Золотое сердце!

Старушка печально покачала головой и украдкой утерла слезу.

— Ну что ж, — сказал она погодя, поправляя очки, может быть, для того, чтобы скрыть от племянницы непрошеные слезы. — Ничего не поделаешь. Свершилось! Молодое сердце потянулось к молодому, что же тут удивительного. Снопинский всем взял — и собой хорош, и хорошо воспитан, и, кажется, честная душа. Наверно, ты будешь с ним счастлива, и я ничего против него не имею, только жаль мне славного Болеслава! Боже, Боже, как я ему это скажу? Как я ему скажу?..

И снова она ходила по комнате в ужасном смущении и расстройстве.

Вдруг Винцуня отскочила от окна и закрыла лицо руками.

— Иисусе, Мария! Что с тобой? — воскликнула испуганная Неменская.

Винцуня, дрожа, схватила тетку за руку и прошептала:

— Болеслав идет! Если он меня увидит, он со мной заговорит. Идите, тетенька, идите!

Действительно, Болеслав был уже во дворе, он вошел со стороны поля, по-видимому, кончив хозяйственный осмотр. У колодца вертелись двое парней.

— Эй, Адась, — окликнул одного из них Болеслав, — запряги мерина да отвези жнецам бочку воды, а то становится жарко.

Подходя к крыльцу, он бросил взгляд на Винцунино окно и ускорил шаг.

Неменская схватилась за голову.

— Иисусе, Мария, что мне делать, несчастной? Как я ему это скажу? — повторяла она.

Шаги Болеслава послышались в соседней комнате.

— К Твоей защите прибегаю… — шептала старушка, стоя у двери, — во имя Отца и Сына и Святого Духа, — договорила она, торопливо перекрестилась и со словом «Аминь!» отодвинула задвижку, вышла и быстро закрыла за собой дверь.

Винцуня стояла посреди комнаты, безмолвная, с опущенными руками, на лице ее застыло страдание. Несколько раз девушка поднимала глаза на образ, висевший над изголовьем кровати, но странное дело, глаза тут же опускались, словно изнемогая под бременем стыда и печали.

— Добрый день, пани Неменская, — раздался приветливый голос Болеслава. — Я осматривал поля и вот зашел, стосковался уже по вас… Но что с вами? — прервал он вдруг. — Вы больны?

Дряблые щеки Неменской окрасились лихорадочным румянцем, сквозь очки на Болеслава смотрели глаза, полные слез.

— Что с вами? — повторил Топольский с растущим беспокойством. Внезапно он побледнел. — Где Винцуня? Может, она заболела?

— Нет, дорогой пан Болеслав, не то, — ответила старушка дрогнувшим голосом. — Винцуня не больна, но плохо с ней, очень плохо!

— А! — вскрикнул Болеслав. — Так что же с ней? Где она? Я хочу ее видеть!

Он рванулся было к двери Винцуниной комнаты, но Неменская преградила ему путь.

— Не ходите туда, не ходите, дорогой пан Болеслав, — взмолилась она, — пойдемте лучше в сад, там я вам все объясню!

Страшная, должно быть, догадка мелькнула у Болеслава, на лице его появилось угрюмое выражение.

— Почему вы не хотите сказать мне здесь, сразу? — глухо спросил он, но Неменская уже семенила к двери, ведущей из дома в сад; Болеслав следовал за ней.

Половину аллеи прошли молча. Неменская мяла в руке платок.

— Так что же с Винцуней? — заговорил наконец Болеслав, чувствуя, что больше не в силах выдержать эту пытку.

— Дорогой пан Болеслав, — начала старушка, глядя в землю, — право, сама не знаю, как вам все это объяснить. Не сердитесь на нас… не посчитайте за обиду… мы знаем и помним, сколько вы для нас сделали, мы вас любим, уважаем, но кто мог предвидеть?.. Винцуня так молода, и он молодой, и такой красивый, милый юноша…

Она смешалась и не знала, что говорить дальше.

Болеслав остановился как вкопанный.

— Ради Бога, выражайтесь ясней! — проговорил он тихо, опираясь спиной на дерево.

— Эх, — воскликнула Неменская, собравшись наконец с силами, — во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь, и да свершится воля Господня! Скажу сразу все как есть! Винцуня влюбилась в молодого Снопинского и вчера дала согласие выйти за него замуж!

Короткий, глубокий стон вырвался у Болеслава, словно в груди у него что-то оборвалось. Со смертельно побледневшим лицом он смотрел на Неменскую безумными глазами.

— Что вы сказали? — спросил он. — Мне кажется, я плохо расслышал.

Неменская, испуганная его бледностью и странным взглядом, схватила Болеслава за руки.

— Мой хороший, мой золотой, мой дорогой пан Болеслав, — говорила она торопливо, а слезы ручьем лились из ее глаз по горящим щекам, — не огорчайтесь вы так, не отчаивайтесь, найдете себе другую! Видно, Винцуня слишком молода для вас, вот ее сердце и потянулось к более молодому. Видит Бог, как мне это больно, да и она, бедная, страдает, ведь она вас любит, любит как брата, как друга, но что делать!.. В того она влюбилась без памяти и говорит, что жить без него не может. Что делать? Сердцу не прикажешь! Пойдемте, дорогой пан Болеслав, в беседку, там мы с вами обо всем поговорим…

Болеслав слушал, склонив голову на грудь и уставившись в землю стеклянным взглядом. У него был вид человека, который не понимает, что с ним творится, и не может собраться с мыслями. Он машинально пошел за Неменской и сел с ней на скамью.