— Да вот они идут! — перебил Алфеев, — Братцы! Смотрите, что это у них такое? Не пойму никак.

Все трое бросили работу.

— Лодку что ли нашли? — Сказал Деревяшкин, приставляя руку козырьком к глазам.

— Тоже придумает. Откуда еще лодка? — огрызнулся Алфеев, — Там, где вода, непременно и лодка должна быть?

— Идем навстречу, — предложил Бураков. — Что бы они не нашли, а толкать перед собой эту штуку верно нелегко…

Они побежали навстречу темной колыхавшейся массе, двигавшейся впереди Коврова и Комлинского.

— Эй! Что там у вас? — крикнул Деревяшкин.

— Э-го-го! — звонко ответил Комлинский. — Гостей ведем! Гостей!

Эхо подхватило его крик.

Появление механиков вызвало такой бурный восторг, что за несколько минут эхо в ущелье поработало, вероятно, больше, чем в течение нескольких столетий до этого. Однако восторженный прием нисколько не изменил печальной участи, ожидавшей «гостей». Туши их тут же начали свежевать. Так как никто не умел этого делать как следует, то провозились довольно долго. Несколько туш пришлось даже сложить в кладовую неразделанными.

В импровизированном лазарете было тревожно. Рюмин, как сиделка, выбыл из строя. Жуков и Осинский обессилели и впали в уныние. Закутанный в одеяло Марин настойчиво порывался освободиться и требовал «допустить его к управлению дирижаблем, так как иначе все погибнут». Степанов тоже бредил, бессвязно бормоча что-то непонятное; язык его не слушался, лицо горело и, накрытый несколькими одеялами, он все же трясся в ознобе.

Когда в лазарет ввалились вернувшиеся с работы — возбужденные, с радостными вестями — разница в настроении здоровых и больных начала быстро сглаживаться. Два физических тела разной температуры, приведенные в соприкосновение друг с другом, производят обмен теплом до тех пор, пока температура у обоих не станет одинаковой. Так и две группы узников ледяной тюрьмы в несколько минут незаметно приведи к одному среднему уровню свои настроения, которые формировались у каждой группы раздельно в течение нескольких часов.

Пришедшие сразу сбавили мажорный тон первых шумных восклицаний и впитали в себя часть озабоченности больных санитаров, а последние заразились бодростью и радостным возбуждением пришедших. Особенное впечатление произвели трофеи, которыми потрясал, высоко подняв над головой руки, Деревяшкин — свежие тюленьи печёнки.

Пришедшие быстро распределили между собой работу: Бураков и Ковров взялись за больных, а Деревяшкин энергично принялся за приготовление печёнок. О плодотворности его трудов красноречивее всяких слов свидетельствовал запах; разносившийся из кастрюли. Но Деревяшкин при всем своем желании не мог оставаться безмолвным более пяти минут. Поэтому он, ни к кому в частности не обращаясь, живописно комментировал ход своих кулинарных операций, что вместе с ароматом кухни производило чрезмерную обработку аппетита аудитории. Комлинский с Алфеевым, взявшие на свою долю труд по информированию обитателей лазарета о событиях дня, вначале повествовали с большим жаром. Но вскоре оба докладчика вынуждены были признать, что конкурировать с Деревяшкиным, несмотря на животрепещущий интерес сообщаемых ими подробностей охоты, они в настоящий момент не могут. Первым сдался Алфеев.

— Эй, ты, кухарка! Или выкатывайся со своим нарпитом из лазарета, или давай есть. Я уже говорить не могу. У меня язык в слюне утонул.

— А ты помолчи немного, отозвался Деревяшкин, — тебе и легче будет. Оно конечно, не дело в лазарете стряпать. Но вот переберемся на новую квартиру, там этих безобразий не будет. Ну, готовьте стол!

После еды речь зашла о тюленях. Алфеев всех рассмешил, образно рассказав, как они встретили стадо животных, представлявших собой на первый взгляд нечто среднее между искалеченными коровами и сказочно гигантскими улитками, а Деревяшкиным принятые даже за лодку.

— И чего они так ходят чудно, эти тюлени? Него звери какие-то, него рыбы… — удивлялся Деревяшкин.

— Тюлени, конечно, не рыбы, — сказал Жуков. — Ближе к истине Алфеев, сравнивая их с коровами. Это — млекопитающие животные. Они родят живых детенышей и кормят их своим молоком. По устройству скелета и зубов тюлени очень похожи на хищных животных, особенно на выдр. Поэтому полагают, что их далекие предки были хищниками, обитавшими на суше и охотившимися в воде. Постепенно они приспособились к жизни в воде, и соответственно этому изменилось и строение их тела. Сейчас у тюленей вместо ног наружу выступают одни ласты, наподобие рыбных плавников. Но эти ласты у тюленей — видоизмененные ноги. Все кости, которые имеются обычно в ногах, есть и в ластах, но они утратили свою первоначальную форму, укорочены и большая часть их спрятана внутри туловища. То, что у тюленя называется ластами, представляют выступающие из тела длинные пальцы, соединенные перепонками. Ходить на таких неустойчивых «ногах» тюлень конечно не может и вынужден ползать как гусеница. В воде тюлень теряет свою неуклюжесть и ловко гоняется за рыбами и моллюсками. Тюлень грозен лишь для морской мелкоты, а в общем — это очень мирное, безобидное и добродушное животное с развитым инстинктом общественности. Открытое вами стадо вероятно никогда не сталкивалось с человеком, но напугать его недолго. Если не соблюдать известной осторожности во время охоты, тюлени очень скоро при одном вашем приближении будут бросаться в воду. Не забудьте, что охотиться можно будет лишь до наступления зимы. Не говоря о полярной ночи, охота зимой станет невозможной еще и потому, что тюлени целыми стадами, как и птицы, переселяются в более южные широты. До конца полярного лета надо во что бы то ни стало заготовить около трехсот тюленьих туш. А это даст и мяса, и жира с избытком на всю зиму. Жир можно будет использовать и для питания, и для освещения, и для согревания, как это делают жители полярных стран. Шкуры пригодятся и для жилища, и для одежды, и даже в качестве строительного материала. Эскимосы, например, только и живут тюленями, ухитряясь использовать тушу целиком, без отбросов. Не говоря о шкурах, в которые они одеваются, из которых делают лодки и сани, они используют кости, из которых делают лопаты, иглы, оружие и инструменты; используют жилы, из которых делают нитки и веревки; используют в качестве стекол промытые, разглаженные и высушенные кишки; из тюленьей крови варят суп или едят ее в замороженном виде. Мы, конечно, сумеем не менее рационально использовать наших гостей. Не будь их, нам грозила бы голодная смерть. Чтобы пробиться наружу, нам потребовалось бы, насколько я понял, не меньше года.

— Ручным способом, пожалуй… Но мы попробуем механизировать работу, — сказал Ковров.

— Так или иначе, тюлени — наше спасение, — продолжал Жуков. — Не надо забывать, что выбраться из ущелья — это значит лишь сделать первый шаг. Там, наверху, необходимо еще преодолеть большой и опасный путь к ближайшему жилью: мы забрались далеко — на 81 параллель около Земли Франца-Иосифа! Да и лето подходит к концу, надо перезимовать так или иначе. В путь раньше весны не пустишься. Упорно и настойчиво выгрызаясь наверх, мы заодно подготовимся и к дороге. Главное — пища, а пищи у нас будет достаточно. Тюленей мы используем не только не хуже эскимосов, но даже лучше — в этом я уверен. Ну, скажите пожалуйста, зачем нам освещать и согревать наше помещение таким примитивным способом, как это делают дикари? Неужели мы будем сжигать по-эскимосски жир в плошках, страдая от вони и копоти и утилизируя лишь ничтожную долю заключенной в жире энергии? Разве мы не сможем наладить лампы и печи более совершенные? А потом, ведь у нас есть динамо, аккумуляторы, электрические печи, электрические лампочки. В чем же дело? Жир будет источником энергии. В сущности, безразлично, сожжем ли мы этот жир в каком-нибудь специально сконструированном аппарате, чтобы освобожденной таким образом энергией привести в движение электромотор, или сожжем его в нашем организме, проще говоря — съедим. Пищеварение в конце концов тот же процесс горения. Вводя в организм жир, мы освободим известное количество энергии, которая даст нам возможность произвести мускульную работу. Мы и вручную можем привести динамо в движение, а потом уже для любых целей пользоваться полученным таким образом электричеством. Может быть мы при помощи электричества начнем сверлить, пилить и ломать стены нашей ледяной тюрьмы. Поэтому я предлагаю заготовить не триста тюленьих туш, а больше, сколько сумеем.