Товарищ его сделал тоже и занес кинжал над ложным Иоанном.

— Кому теперь помолишься: Богу или нам?

— Дьяволы! Ни вам, ни Богу! — произнес, задыхаясь Эол, — мне не о чем просить!

Пустите, злодеи!.. Дайте мне еще вздохнуть свободно и сказать правду!.. Пустите! Я ваш! Слышите ли, ваш, низкие души!.. Слышите ли слово Эола? Оно вернее ваших кровавых рук!

— В последний раз верим тебе, говори! Все равно, спасения нет!

— Думаете вы, что мне нужна жизнь, царство, власть, богатство, сон, прах, блеск? Нет, малодушные! Нужна мне была свобода, независимость, пространство, которое не имело бы пределов, время, которое не тяготило бы меня ни часами, ни днями, ни изменчивостью своей; солнце, которое светило бы постоянно; ум, который бы не заблуждался; чувства, которые бы не ведали горя; глаза, которые бы не знали ни слез, ни ночей, ни сна; тело, которое не испытывало бы усталости; женщина, которая стоила бы взоров, чувств и молитвы моей; друг, который бы не учил, а понимал меня!.. Но ни здесь, ни в целом мире, ни во всей жизни, нет того, чего искал я!

Низкие души! Что мне в царстве, когда и вы, презренные, встали выше меня и можете попирать меня ногами!

Эти блестящие оковы, эта алмазная темница, прозванная чертогами; эта гранитная скала, подавляющая человеческие силы, названная державою; эта страшная зависимостью, называемая властью — я проклял их в то мгновение, когда взошел на первую ступень невозвратного восхода, ведущего на поднебесную высоту, от которой до бездны один только шаг! На этой высоте одного только жаждал я: я хотел повергнуться в бездну… Эолом!

Слышите, низкие души? — я хотел умереть Эолом! И потому искал и вашей смерти, чтоб ни вы, ни случай не открыли: кто я, и не лишили бы меня последнего земного блага: снять самому недостойную личину, которою Эол покрыл себя! Или не верите мне? Вот вам рука моя!

С сими словами, Эол сорвал со стены меч, сбросил ножны, отсек одним размахом кисть левой руки своей, а правою сжал её и остановил хлынувшую кровь.

Эвр и Нот, пораженные удивлением, молчали; казалось, что в них возродились чувства, которые испытывает слабый пред сильным.

— Еще говорю вам, — вскричал Эол, — вот рука моя! Теперь вы можете дать клятву, что я не завладею вашею долею. Вот вам и золото, рабы! Кажется, я откупил у вас жизнь свою до завтра! Приходите же в полдень на площадь: там покажу я вам и всему народу, где у меня сердце. Там повторю я, что лучший плод данный мне жизнью, есть смерть!

Идите, рабы! Вот лежит золото и камни; они чище души человеческой, но также, как человек, готовы быть злодеями!

Постойте! Скажите женщине, которую вы почитали за мать мою, что я не сын её…

Там есть Мери, скажите ей, чтоб она благословила дочь мою Лену! Но нет! Вам эти слова не понятны! Вы не будете уметь пересказать их!

Ступайте! Вот царский лист; с ним вы можете пройти все царство и забрать все золото в казнохранилищах. Ступайте!

Пораженные поступком Эола, Эвр и Нот взглянули еще раз на него и вышли молча; уста их сковались удивлением, они не могли произнести — прощай — бывшему начальнику Стаи Нереид.

Все жители острова Св. Георгия столпились, смотреть на пойманного Эола. С радостным криком и с проклятиями провожали они носилки, на которых несли мнимого врага в дом правителя острова. Вслед за ним вели бесчувственную Мери и плачущую Лену.

По слухам, Эола не воображали человеком:

— А! морской дьявол, попал! Вечная честь и слава острову Св. Георгия! Целый свет избавил от разбойника Эола! Где он, где? Покажите, дайте посмотреть на его крылья! Это дракон! Верно весь в железной чешуе!

Так кричал народ, сбежавшийся смотреть Эола.

Но восторги, обезображивающие людей, эта безумная радость, когда они смотрят на волю и силу лишенных свободы, исчезли при взгляде на беспамятного пленника, которого воины несли на носилках.

Душа женщин добрее, сердце чувствительнее, взоры светлее. С первого взгляда они лучше нас умеют понимать наружность и черты, выражающие душу и сердце. Доброта ближе к ним, по природе. Они узнают ее везде как родную. Они верят истине, что «за ясным небом не скрываются громы».

— Неужели это Эол? — раздавались женские голоса со всех сторон.

— У него на устах улыбка! Добрая наружность! С этим спокойствием на лицо мог ли он быть злодеем?

— Это что за женщина?

— Говорят, жена его.

— Пираты не женятся!

— Неужели? Но все равно, он любит ее. Да за что ж ведут и ее как преступницу? А дочь — посмотрите, как идет она за матерью, как слезы текут из глаз её!

— Боже мой, как хороша она собою! О, верно она не была участницею злодейств своего мужа!

— Как должна она страдать за него?

— Она его страстно любила!

— Она, может быть, и не знает, что он пират.

— Верно, не знает. Если бы и узнала, так уже поздно; любовь хуже честного слова, назад не возьмёшь!

— Что будет с ними?

— Отправили гонца к Властителю, что прикажет.

— Неужели казнят?

— Я бы не казнила, а дала бы им дом, прислугу и содержание; они бы стали жить мирно, счастливо.

— Да, верно, бедность причиною, что они ездили по морю, да искали насущного хлеба.

Так говорили несколько женщин, следуя за мнимым Эолом, Мери и Леной.

Когда неизвестного принесли к дому Правителя, он вышел на крыльцо взглянуть на Бича морей. Носилки поставили на землю; беспамятный, лежал он на них как Александр, поражённый стрелою на стенах Оксидрага. Мери, слабую и почти бесчувственную, придерживали воины; Лена прижалась к ней, смотрела на все со страхом, слезы падали из глаз её.

— Наконец и Эол, этот злодей, достиг к концу своего поприща! Так наказует судьба преступников! — сказал правитель острова, приближаясь к пленнику. Он хотел говорить далее, но слова замерли на устах его, взоры остановились на неизвестном; долго рассматривал он черты его.

При слове Эол, Мери очнулась: она окинула всех взором.

— Где Эол? — вскричала она, и обвела снова взглядами окружающих её и тихо произнося: — Его здесь нет! — и опять впала в бесчувствие.

— Это не Эол! — произнес Правитель тихо — кто ж это? Обманывают меня глаза мои, или память моя? Не Эол!

— Внесите его в дом мой, — продолжал он. — Пошлите за врачом; раненому должно скорее подать помощь. Женщину с её дочерью также отведите ко мне; её положение и судьба кажется стоят сожаления.

Мнимого Эола внесли в особенный покой. Вскоре пришёл врач, он осмотрел рану, пуля ударила в левый бок над сердцем; удар был силен, но пуля пролетела почти вскользь, только прилив крови к сердцу был опасен. Врач объявил, что рана ничтожна, и после небольшого кровопускания, больной очувствуется и будет совершенно здоров. Слова его сбылись прежде времени.

Неизвестный пришел в себя, окинул взорами все окружающие его предметы.

— Где я? — спросил он.

— В надежных руках, — отвечал врач.

— Пираты разбиты?

— На твою беду.

— Жива ли девушка Мери, которая была на их корабле? И с нею ли малютка Лена?

— Они здесь же, в доме Правителя острова.

— Как этот остров называется?

— Остров Св. Георгия.

— Я имею необходимость говорит с самим Правителем острова; прошу вас, сказать ему это.

— Все настоящие твои необходимости известны теперь мне. Когда поставлю тебя на ноги, тогда Правитель острова будет знать, что тебе необходимо, а теперь нужно пустить только кровь из левой руки.

Неизвестный посмотрел на врача, и удержался от слов негодования. Чрез несколько минут принесли инструменты для кровопускания; но он отвергнул требования лекаря протянуть руку.

— Э, приятель, на все есть средства! — сказал врач, — от внутренних болезней лекарства внутренние, от наружных наружные; но твою внутреннюю болезнь можно, я вижу, вылечить наружными только средствами. Не протянешь руку— протянут! Позовите сюда несколько человек стражи! Из тебя много крови должно выпустить, чтоб унять горячку в языке!