Однажды я оттолкнул ее от себя как привидение сдавившее мою грудь. Слезы её были ужасны, как слезы безнадёжной страсти!.. Страсти к кому же?..

Но это не все! Судьба жестоко казнила меня! Отец её, возвратившись на Скирос в надежде обнять жену и дочь свою после долгой разлуки, нашёл только то место, где сбылся мой адской замысел.

Отчаяние сгубило его. Он пошел в пираты под именем Севера. Он стал жить близ дочери своей, он не узнал ее, он полюбил ее за сходство с Лорой, он просил у меня ее в жены.

Не думаете ли вы, что эту просьбу его было мне легко слышать?

Я увлек отца Мери с собою из острова Цитереи, чтоб отдалить его от дочери, чтоб не отвечать за его преступление своей душою, своей совестью!

Что еще остается сказать мне здесь? Какого еще признания требует совесть? Жизнь одного человека урок ли целым поколениям?

Корабли мои собирались около Лемноса; но Иоанн вырвал из рук моих все будущие мои надежды, мои покой на оконечностях земного шара, мою славу в потомстве!

Он разбил меня, а я приехал мстить ему в Босфорании.

Нужно ли говорит о чудном внешнем сходстве нашем?

Нужно ли говорить о новой страсти моей к Клавдиане. Босфоранцы и она внушили мне новую страшную мысль, и я погнался за исполнением её, как заносчивый охотник, который видит перед собою только серну, а не пучины, не скалы, не воды и не горы!

Я выведал слабую струну Иоанна, узнал о сношениях его с Галлией, и нетерпеливое ожидание известий. Трудно ли обмануть доверчивость!

Север, Нот и Эвр были со мною, в долине охоты мое намерение увенчалось неожиданным успехом.

Иоанн уединился в своем гроте. Оставив Севера на стороже, я с Нотом и Эвром вошел в грот, и перервал задумчивость Иоанна насилием.

Накинув на себя Властительскую мантию, я забыл обо всем; разоблаченный Иоанн остался в руках у Нота и Эвра, а я вскочил на коня его и помчался в Босфоранию, как ночная птица на гнездо горлицы.

Но мои глаза не были способны видеть дня, я боялся его; только во время ночи мог я различать предметы.

Воображая взлететь на высоту, я упал, чтоб не вставать.

Дело не мысль!

Судьба наказала дерзновение, избрав его же быть самому себе мстителем.

Тщетно желал бы я выйти из бездны; с падением моим в нее, она накрылась гробовой доскою.

Обстоятельства восстали на меня, как насекомое, я опутался в паутине; но как человек, я узнал, что не разорву уже оков своих, и мне оставалось торопиться вырвать хоть чувства свои из рук мстительных людей.

Возьмите труп Эола, казните его! Но, бедные безумцы, это уже не Эол, это не преступник, который возмущал собою все, что только сила и воля человеческая могли возмутить!

Возьмите же вместо преступника земное рубище! Рвите его на части! Эол уже далеко от вас».

(Дворец Властителя).

Иоанн.

Евфалия! Вот участь человека, довременно перенесенного воспитанием в другой мир. В нем, до самой смерти, борется он с жизнью, как утопающий посреди океана борется с волнами.

Евфалия.

Ужасно! Но еще ужаснее для меня судьба бедной, ангела Мери! Кто преступник: случай или она? Если б, она узнала эту бедственную тайну, она не пережила бы откровения её.

(Входит Князь Любор).

Кн. Любор.

Властитель, остров Цитерея взят; там найдены только семейства пиратов, и двое из них, один дряхлый старик и другой раненый; они привезены сюда.

Иоанн.

Привести их ко мне.

(Час спустя).

(Иоанн, Евфалия и подле нее Мери, печальная и бледная).

(Вводят скованного пирата старика).

Иоанн.

Имя твое?

Мери.

Исаф!

Исаф.

(всмотревшись в Мери).

Она правду сказала; эта девушка знает меня.

Иоанн.

Я тебя знаю: ты свободен; глубокая старость искупила вину твою пред людьми; совесть накажет тебя, если ты был преступником.

Исаф.

Я был кормчим на корабле, купленном Эолом. Вот мое преступление.

Иоанн.

Освободите старика. Введите ко мне раненого пирата.

Может быть раскаяние его даст мне другой случай снять оковы с виновного.

(Вводят пирата, бледного и окованного цепями).

Пират.

(окинул всех исступленными взорами, и вдруг остановил их на Мери; оковы на нем затрепетали).

Мери.

(вскрикивает и закрывает глаза руками).

Иоанн.

Пират, твое имя?

Пират.

У меня два имени; одно известно ей (показывая на Мери): оно очернено собственными моими делами; другое имя заставили меня сбросить люди: оно очернено соблазнителями моей Лоры, похитителями моего блага, моей дочери…

Мери.

(смотрит на него, готовая воскликнуть, но голос умирает на устах её).

Пират.

Моей слепой Мери….

Мери.

(падает без чувств).

Отец!

Иоанн.

(вскакивает с места, к страже).

Стой!.. выведите его! Помогите Мери!

Пират.

(рвется из рук стражи).

Отец… сказала она… постойте!.. Нет, ведите меня, на груди моей лежит уже совесть!.. Крепко прижалась она к сердцу!.. Подле него нет уже места ни для Лоры, ни для Мери…

(выбегает).

Русский писатель, историк, фольклорист. Родился 8 (20) июля 1800 в Петербурге, сын шведского дворянина, в 1786 принявшего российское подданство. Учился в Благородном университетском пансионе, в 1816 окончил пансион братьев Терликовых, в 1817 — Московское училище колонновожатых. В 1818–1830 служил в Бессарабии военным топографом. В Кишиневе сблизился с В.Ф. Раевским и А.С. Пушкиным (высоко ценившим юмористические стихи Вельтмана, высмеивающие кишиневское общество, — Воспоминания о Бессарабии Вельтмана, частично опубл. в периодике 1837 и 1893; Вельтман изобразил Пушкина в рассказе Илья Ларин, 1847, и повести Не дом, а игрушечка! б.г.). Был свидетелем греческого восстания 1821; получил орден за храбрость, проявленную в русско-турецкой войне 1928–1829. Увлекся изучением археологии, этнографией и историей края, опубликовал многочисленные научные и научно-популярные работы (Начертание древней истории Бессарабии, 1828; О господине Новгороде Великом, 1835; Аттила и Русь IV и V в., 1858; Первобытное верование и буддизм, 1864, и др.). С 1831, выйдя в отставку в чине полковника, жил в Москве. По протекции М.Н. Загоскина стал помощником директора, с 1852 — директором Оружейной палаты. С 1854 — член-корреспондент Академии наук.

Оправдывая характеристику современника, филолога и этнографа И.И. Срезневского («добр, прост, окружен книгами, беспрерывно работает, чем и живет»), Вельтман издал за 40 лет литературной работы огромное количество произведений. В их числе романтические поэмы Беглец (1825), Муромские леса (1831; Что затуманилась, зоренька ясная — из нее стала народной песней), драмы Ратибор Холмоградский (1841), Колумб (1842), Волшебная ночь (1844, по мотивам Сна в летнюю ночь У. Шекспира), роман Странник (ч. 1–3,1831–1832) — одно из лучших творений Вельтмана, где писатель, иронически обыгрывая приемы известных литературных путешествий (Л. Стерна, Ксавье де Местра и др.), совмещает подлинность фактографии с комической условностью, а реальные описания — с воображаемым, по географической карте, путешествием («Итак, вот Европа! Локтем закрыли вы Подолию…») и, переходя в калейдоскопической непоследовательности от прозы к стихам и обратно, дает редкий образец «романтически-лирического повествования» (Ю. Манн). Интерес к славянской старине, сплав исторических и мифологических элементов национального сознания, при явной идеализации патриархального бытия, отразились в романах Кащей Бессмертный (1833), Светославич, вражий питомец. Диво времен Красного солнца Владимира (1835), в повести Райна, королева Болгарская (1843), а также в разворачивающемся на фоне Отечественной войны 1812 романе Лунатик (1834). Размышления о прошлом и будущем человеческой цивилизации явились основным импульсом к созданию «экспериментальных» фантастических романов МММСDХLVIII год. Рукопись Мартына-Задека (1933) и Предки Каломероса. Александр Филиппович Македонский (1836), в которых доминирует мысль о вечном повторении, круговороте общественных структур, человеческих пороков и заблуждений, нравственных и умственных исканий. Критики усматривали поверхностную сатиру на Наполеона в романе Вельтмана Генерал Каломерос, в романах же Виргиния, или Поездка в Россию (1837), Новый Емеля, или Превращение (1845), повестях Эротида (1835), Аленушка (1836), Ольга (1837) и др. — апологию «простодушного», невольно разоблачающего фальшь и лицемерие «цивилизованного» общества (стойкая традиция европейской литературы). Наивному и чистому «простаку» Вельтман противопоставляет расчетливого прагматика, цепкого и хваткого «делового» человека (повесть Карьера, 1842) из того буржуазно-«накопительного», чиновничье-бюрократического мира, который был решительно чужд сентиментально-славянофильскому духу Вельтмана и который писатель обличал в манере как иронически-фантастической, полусказочной (роман Сердце и думка, 1838), так и реалистической (повести Неистовый Роланд, др. назв. Провинциальные актеры, 1835; Приезжий из уезда, или Суматоха в столице, 1841; романическая эпопея Приключения, почерпнутые из моря житейского, кн. 1–4, 1846–1864, в которой особенно выделяется первый роман, Саломея). Приключения — самое известное и масштабное произведение Вельтмана, где выведено более ста представителей разных сословий, демонстрирующих с позиций превосходства «старинных нравов перед нынешними» (В.Г. Белинский) вырождение аристократии, моральное разложение купечества, алчность и цинизм промышленников, деградацию мещанства. Характерный для художественного мира Вельтмана сплав бытовой конкретности в описании антуража и отдельных образов с условностью сюжета, приводящей к мистификациям и недоразумениям, проявился в романах Чудодей (1856), герои которого случайно «поменялись» судьбами, Воспитанница Сара (1862) и отчасти Счастье-несчастье (1863). «Экспериментальные» произведения Вельтмана, полные загадочных, фантастических и сказочно-потусторонних персонажей, авантюрных приключений, анекдотических неурядиц, насыщенные каламбурами, эпатирующие гротеском и многокрасочной стилизацией, вызывавшие и признание («оригинальный игривый талант»), и критику («археологический мистицизм»), в силу переизбыточности, неправдоподобности, утомительной многословности его повествования не стали классикой отечественной словесности. Однако, во многом опередив свое время, они оказали влияние на Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, П.И. Мельникова-Печерского и далее на И. Ильфа, Е. Петрова, М.А. Булгакова, Вс. В. Иванова, Е.Л. Шварца. Заслуживает упоминания и литературно-просветительская деятельность Вельтмана, в т. ч. как составителя несколько раз переизданной книги Начальное чтение для образующегося юношества (1837), автора вызвавшего интерес Пушкина стихотворного перевода Слова о полку Игореве под назв. Песнь ополчению Игоря… (1833), переводчика фрагментов древнеиндийского эпоса Махабхарата и средневекового германского героического эпоса Песнь о Нибелунгах.