— Ломит, ломит и прочь тряпки! Прочь крылья! — раздалось вдруг несколько голосов на палубе. Порыв вихря взнес корабль на огромный вал, как на скалу, и, сбросил оттуда в бездну. Как будто со Скардонского порога упали яростные воды на палубу Альзамы, и матросы онемели.

— Народы! — раздался повелительный голос.

— Ветры! — повторил тот же голос.

— Кажется, голос Эола. Пойдем, здесь делать теперь нечего, работа кончена.

Несколько человек бросились в каюту. Там Мери лежала без чувств, на шее её повисла маленькая Лена. Кормчий плавал на полу в крови, а мнимый Эол, показывая на него рукою, сказал к вошедшим:

— Не хотел повиноваться! Бросьте; его в море, там он будет волен!

Молчаливо и быстро как цейлонский тигр, который бросается на свою жертву и влечет ее в логовище, пираты схватили труп кормчего и повлекли на палубу. Там дали они свободу и языку и чувствам своим, которые пробудил в них неожиданный конец кормчего и ужас бури, угрожающей общей гибелью.

В мраке тучи вспыхнула молния; громовая стрела пронеслась над Альзамой и осветила страшное лицо покойника.

— Вот он, наша зеница! Только его и видели!

— Прощай, друг! Упился смертию, опохмелится на том свете!

— Прощай, приятель! В широком море, не в могиле — велик простор!

— Ступай, брат, восвояси, будь здоров! Вечная память, вечная память, вечная память!

— Ну, дорогу, товарищи.

С сими словами альзамцы раскачали кормчего и хотели перебросить чрез обвод корабля, но налетевший вал ударил в корабль, волна хлынула, окатила всех, и выбила покойника из рук; он грянулся о помост.

— Море не принимает!

— Не легок!

— Ну, еще!..

— Раз, два, три! Ага!.. Теперь пошел на всех парусах!

— Где-то ему будет пристань?

— В какую ни попадет, везде один прием!

Долго стояли еще они, придерживаясь за палубный обвод; когда вспыхивала молния, всматривались они в пенистые валы, чтоб взглянуть еще раз на труп кормчего, в белой одежде, облитый кровью и перепоясанный красною шалью.

Не веря чужим предрассудкам, не молясь, и не считая покойника жертвой принесенною разъяренному морю для спасения жизни всех прочих, они однако же удивились, заметив, что море стало утихать, а на востоке небо отделилось от моря.

— Смотрите! — вскричал один из них, — не даром море не хотело принять его: налег на море… и притихло! Ай, друг!

— Чу, идет!

Мнимый Эол показался на палубе.

— Опасность, кажется, прошла? — спросил он громко. — Кто из вас может заступить место кормчего?

— Только один и был у нас на помощь ему, вот он!

— Кормой править, пожалуй, а звезд считать не умею! — отозвался тот, на которого показали.

— Мы обойдемся без звезд, берег близко. Готовьте паруса! В первой пристани я найду, кем заменить кормчего.

— Сбудешь с рук голову, другую не скоро наживёшь! — говорили шепотом между собою альзамцы.

Прояснившееся с востока небо осветило отдаленный остров, лежавший прямо на север. Корабельщики всматривались в берег, который был виден.

— Это, кажется, Георгий, нижняя островская караульня!

— Ну, здесь молча не пройдешь!

— Выбирай, что честнее: или схватку на чья взяла, или прячь железо и свинец под спуд, да под пестрым флагом объявляй себя торгашом!

— Оружие под спуд и выкинуть купеческий флаг! — сказал неизвестный, вслушавшись в слова корабельщиков.

Все с неудовольствием посмотрели друг на друга.

— Начальник! — сказал один из матросов, — чтоб наша Нимфа нас не выдала; она не похожа на купеческое судно. Не лучше ли пройти мимо, или наплевать в глаза Босфоранским морякам: двадцать четыре ядра закачены в дуло пусть просвистят им в уши, если вздумают запрашивать: кто и откуда!

— Что приказано, то исполнять! — отвечал он, и сошел с палубы.

— Этого с нами не случалось прежде: Омут не водит дружбы с домовым и с лешим.

— Чего доброго, пожалуй еще потребуют за проезд платы.

— В моем кошеле, кроме железной полосы ничего нет!

— Если пристанут, то и пущу в ход свинцовую монету!

Так толковали между собой отчаянные альзамцы, нехотя сдвигая орудия, скрывая заслонами корабельные амбразуры, и снося орудия под спуд.

Между тем Альзама, на легких, медленно приближалась к острову. Выставленный боковой парус стал склонять ее в сторону, по направлению к острову Зее. Пираты хотели лучше пройти остров Георгий мимо, нежели назвать себя купцами. Но покушение их было уже поздно: с острова заметили Альзаму, и военный полет плыл к ней на встречу.

С полета подали знак для переговоров выстрелом.

— Выставьте купеческий, да отвечайте!

Громкий выстрел из орудия потряс Альзаму; ядро просвистело и впилось в полет, высланный с острова.

— Ну, чорт его дери, улетело! Я и забыл, что орудие заряжено на бой! Холостыми сроду не стрелял, даром пороху не жег! — сказал стрелец.

Островской сторожевой полет принял выстрел за вызов. Тремя выстрелами отвечал он; с острова двинулся военный корабль ему на помощь.

— Ну, заварилась! — вскричал палубный. — Выдвигай орудия! Доставай клад из-под спуда! Да якорь в море! Крепче стоит, вольнее рукам!

Между тем как альзамцы распоряжались по обычаю, сообразно с обстоятельствами, неизвестный возвратился в каюту. Мери уже очувствовалась, припадок прошел; она была спокойна. Лена, не зная, как выразить свою радость, ласкала ее и обнимала.

— Мери, скоро будем мы под надежным кровом — сказал неизвестный, — где ограждено спокойствие каждого любовью и честью; там я поручусь, за счастие Мери, если воля её рассудка сильнее, навыка к ложной причине слез, и если, в память отцу и матери, она хочет исполнить желание их, чтобы Мери была счастлива.

— Если счастие одно для всех, то я исполню их волю; если ночная птица может любить день, я буду счастлива! — отвечала Мери.

— Мери, — сказал неизвестный, — привычки и наклонности человека есть приобретение, сделанное им в продолжении жизни; кто ж запретит ему сбросить с себя эту ношу, если она тяготит его и лишает спокойствия.

— И память есть приобретение; но эту ношу не сбросить с себя!

— В памяти, как в зеркале, отражаются те предметы, на которые оно наведено. Отклони его от ложной цели.

Вдруг раздался выстрел.

— Мы вступили в пристань!

Новый выстрел с корабля потряс стены его; в след за сим еще несколько выстрелов; слышно было, как ядра гудели в воздухе.

Неизвестный остановился в недоумении.

— Что это значит? — спросила беспокойно Мери.

— Боюсь! — закричала маленькая Лена.

Шум, стук и всеобщее движение на Альзаме заглушилось громом новых выстрелов с корабля.

— Это встреча с каким-нибудь из моих кораблей! Тем лучше!.. Если счастие будет благоприятствовать, то мы спасены. Будь спокойна, Мери!

Он хотел идти, но Мери удержала его за руку.

— Помни, что ты не Эол! — вскричала она.

— Я очень помню, кто я! — отвечал он, сорвал со стены пистолет и палаш, и выбежал на палубу.

Там уже царствовал беспорядок.

— Ну! Кончено! — кричали несколько голосов на Альзаме, — последнюю надежду вашу перебило ядром!

— Не подарим же жизни своей!

— Готовь багры! Бросай лапы! Притягивай воротом!

И вот, корабли царские сцепились с Альзамой. Как львы бросились альзамцы на неприятелей, битва загорелась. Неизвестный, в толпе сражающихся не наносил удары, но только отражал их. Он подобен был Ясону, выброшенному на берет Делиона, принятому в мраке ночи за врага, и сражающемуся с союзником своим, для того только, чтоб не наменять закону чести, который повелевал скрывать свое имя во время битвы.

Но он уже утомился; царские воины окружили его.

— Друзья! — вскричал один альзамец. — Сюда! На помощь начальнику!

Несколько человек бросились на воинов и отбили его; но пуля впилась в неизвестного и он упал.

Альзамцы дрались как непобедимые; но число превозмогло: большая часть из них была уже перебита, несколько человек раненых должны были отдаться в плен.