Но вот моя кожа меня заинтересовала. Она стала такой же бледной, как у вампиров. Вены под кожей совершенно не просматривались, совсем как у Эдварда. Я попробовала нащупать пульс – и не смогла его найти. Тут до меня дошло, что всё это время я не слышала своего сердцебиения. Раньше я всегда его слышала, но так привыкла к этому равномерному стуку, что перестала замечать. А сейчас моё сердце больше не билось. Я отмела мелькнувшую было мысль, что у меня просто стал слабее слух – я прекрасно слышала мышку, которая копошилась в своей норке под корнями сосны. Слышала, как какие-то букашки грызут древесину, забравшись под кору. Так что слух у меня даже обострился, хотя и до этого был очень чутким. Единственный возможный вывод – моё сердце перестало биться. Для полной уверенности я куснула себя за палец. Мой клык с трудом, но всё же прокусил кожу. Никакой крови. Просто ямка, того же цвета, что и кожа. Прямо на моих глазах она стала уменьшаться и вскоре исчезла без следа. Это меня не удивило – такое случалось со мной и раньше, а вот отсутствие крови привело в некоторую растерянность.
Не то чтобы я была шокирована – у меня перед глазами были примеры существ, у которых не билось сердце, и не текла кровь, но при этом они были живыми. Но я-то не была вампиром, так почему вдруг стала настолько похожей на них? Не внешне, конечно, разве что цветом кожи, а тем, что постороннему глазу не заметно. Очередная странность. Я уже устала удивляться, на меня напала какая-то апатия. Все свои «нововведения» я воспринимала как данность, просто констатировала изменения, но довольно спокойно. Ничего похожего на тот ужас, что я испытала, когда у меня впервые появились клыки, или ту растерянность и шок, когда впервые «проявились» мои «экстрасенсорные способности», а я ещё не знала, что всего лишь временно перенимаю чей-то дар. Просто констатация факта: да, у меня когти и крылья, исчезла кровь, и остановилось сердце. Ну, так что же теперь делать? Вот такая я необычная, и что? Не вешаться же теперь из-за этого? Тем более что у меня и не получится.
Я всегда подсознательно понимала, что во мне заложено нечто необычное и странное, а возможно, и страшное, то, что рано или поздно прорвётся наружу. И слишком долго боялась своего второго я, слишком много ужасного себе нафантазировала, так что когда это, наконец, произошло, после первоначального шока я испытала что-то, похожее на облегчение. Верно говорят – лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Теперь я знаю, кто я и что я такое, и как бы страшно это ни было – хуже уже не станет. А с тем, что я в итоге получила, вполне можно существовать. К тому же, моя другая ипостась, несмотря на свой ужасный облик, всё же помогла мне спасти моих близких от гибели. Как бы я ни бодрилась утром перед Эдвардом, как бы ни убеждала его, да и себя, что всё будет хорошо, но в глубине души понимала, что шансов у нас практически нет, и спасти нас сможет только чудо. Что ж, это чудо произошло. И мы все живы, целы и невредимы. Так что разлука с семьёй – не самая большая цена за их жизнь. Пускай я не смогу быть с ними рядом, но зато я буду знать, что они в безопасности. И не обратись я в «крылатого монстра», мы все уже были бы мертвы. И в любом случае, я была бы разлучена с Эдвардом, поскольку в загробную жизнь совершенно не верю.
Кстати, об обращении. Это слово натолкнуло меня на мысль, что у меня есть кое-что общее не только с вампирами, но и с оборотнями. Как и у них, у меня два облика, две ипостаси. Вот только оборотни, в отличие от меня, прекрасно умеют управлять своими превращениями, в то время как я представления не имела, как мне вернуть мой привычный облик. Жаль, что я не могу расспросить их об этом, может, им известен какой-то секрет?
Так, с когтями разобрались, с клыками тоже. Теперь – ноги. В целом стопы остались прежними, подъём, пятка и подошва имели обычный вид. Вот только пальцы изменились до неузнаваемости. Я пошевелила ими, сжала «в кулак» – они прекрасно меня слушались. Усевшись поудобнее и прислонившись спиной к стволу для упора, я схватилась ногой за небольшую веточку и отломила её, потом пальцами другой ноги общипала с неё все иголки. Немного мешали когти, с непривычки они сталкивались между собой, но постепенно я приспособилась и к этому. Это было так забавно, что, несмотря на обстоятельства, совершенно не располагающие к веселью, я захихикала. Постепенно смех перешёл в хохот, а потом во всхлипывания. У меня явно начиналась истерика. Хотелось разрыдаться, но у меня не получалось. Сдавленное горло издавало нечто похожее на всхлипы, но глаза при этом оставались абсолютно сухими. Теперь я поняла, как плачут вампиры. Ещё кое-что общее. Просто невероятно, что именно теперь, когда стёрлись последние различия между нами, я не могла быть рядом со своей семьёй. В отчаянии, я сжалась в комочек, обхватив голову руками, пережидая, когда же закончится этот сухой плач.
Постепенно успокоившись, я обнаружила под ладонями нечто непривычное. Пощупав более тщательно, я поняла, что это мои собственные уши. Вот только раза в два больше, чем обычно, оттопыренные и заострённые сверху, как у эльфа. Эти сюрпризы когда-нибудь закончатся? В отчаянии, я несколько раз ударилась затылком о ствол сосны, к которой прижималась спиной. И сломала её. С громким треском макушка отломилась и рухнула вниз, но до земли не долетела, запутавшись в нижних ветвях. Прекрасно! Просто великолепно! Крушу единственный дом, который у меня остался. Решено – лицо своё я трогать не стану. Неизвестно, какой там окажется сюрприз, и как я на него отреагирую, а мне в этом лесу ещё жить.
Итак, с изменениями в теле я разобралась. Изменения в лице знать не хочу. Осталось одно, но самое важное. Не просто изменение, а скорее уж дополнение, поскольку ничего похожего у меня раньше просто не было. Это мои крылья, в данный момент сложенные за спиной и окутывающие меня чёрным мягким плащом. Впрочем, мне всё сейчас казалось мягким, в том числе и толстая ветка, покрытая бугристой корой, на которой я в данный момент сидела. Я встала в полный рост – теперь мне ничего не мешало это сделать, макушки-то у сосны больше не было. А потом попыталась расправить крылья. Они слушались меня, словно ещё одни руки. Мне не пришлось прилагать каких-то усилий, чтобы ими управлять – это было не сложнее, чем поднять руку или моргнуть. Размер крыльев впечатлял, он был не менее четырёх метров. Слегка взмахнув ими, я поднялась в воздух и, перелетев на соседнее, пока ещё целое дерево, ловко скользнула в крону. Надо же, мне даже не приходилось задумываться, какие совершать движения – всё происходило само собой, инстинктивно. Я вспомнила, как на поле боя, даже ещё не зная о появлении крыльев, а лишь поняв, что могу летать, я перемещалась по своему желанию куда хотела, совершала виражи и кульбиты, ускорялась и замедлялась, поднималась ввысь и опускалась к земле. Точно так же, впервые очнувшись на поляне, я просто встала и пошла, не думая о том, как нужно передвигать ноги, как их ставить, под каким углом сгибать. То же самое происходило и с крыльями – я просто умела летать, вот и всё. И приняла бы это умение с восторгом, если бы оно не стало символом моей второй ипостаси, приведшей, в итоге, к разлуке с дорогими мне людьми.
Чтобы как-то себя занять, я стала обустраиваться на новом дереве. Выбрала в кроне местечко погуще, и стала сооружать что-то вроде гнезда. Для этого мне очень пригодилась сломанная мною ранее макушка сосны. Обломав с неё ветки, я стала плести из них нечто вроде донышка корзины, соединив более толстые как спицы у колеса и проплетая их по кругу более тонкими и гибкими. Получившуюся конструкцию я закрепила в выбранном месте, вплетя в получившуюся площадку ветви дерева. Наконец, убедившись, что конструкция не рухнет и спокойно выдержит мой вес, я устлала получившееся гнёздышко лапником. Возможно, для обычного человека было бы жёстко и колко, но меня это вполне устраивало. Хотя бояться мне было некого, но я всё же не хотела спать на земле. А так – хоть какое-то ощущение дома, хоть гнездо, да моё.
