Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Была у нас необычайно упрямая и очень своенравная медведица Галька. Этот хитрый зверь нередко ставил всех нас в тупик. На репетициях Галька безотказно выполняла все, что от нее требовалось, а во время выступления частенько срывала работу - отказывалась делать тот или иной трюк, очевидно, инстинктивно понимая, что в присутствии публики ее не обидят. На этом трудном животном я и задумал испытать свои способности дрессировщика. Кроме этого желания, действовало и другое: хотелось лучше отработать номер, сломить упрямство Гальки.

На арене с Гошей - _000039.jpg

                                                                                               Сегодня Гоша старается особенно

И вот однажды поздним вечером, после представления, когда артисты и весь обслуживающий персонал уже ушли из цирка, а ночной сторож, проверив и закрыв все двери, удалился на свое постоянное место дежурства - к центральному входу,- я, тихонько отодвинув заблаговременно оторванный щит, пробрался на конюшню*и спрятался в одной из пустых клеток. Вскоре от главного входа до меня донесся крепкий храп.

*(Конюшней в цирке именуется не только помещение для лошадей, но и для любых животных.)

"Приступил к исполнению своих обязанностей", - подумал я о стороже, выходя из укрытия.

На арене с Гошей - _000005.jpg

Не теряя времени, я тут же на конюшне установил параллельные брусья, вывел Гальку и приступил к репетиции. Полусонная, в совершенно непривычной обстановке, она, хотя и недовольно урча, все же выполнила весь комплекс упражнений. Но когда я вторично потребовал от нее пройти по брусьям в стойке на передних лапах, раздраженная медведица громко зарычала. Услышав это, сторож проснулся и с ружьем в руках кинулся на конюшню. Я же решил спрятаться, полагая, что, увидя зверя, он быстро ретируется.

Каково же было удивление сторожа, смешанное с ужасом, когда глазам его представилась такая картина: пустая раскрытая клетка и злобно рычащая медведица на брусьях...

Сильно перетрусив, сторож вскинул ружье и принялся палить вверх, по крыше цирка. Напуганная стрельбой, Галька в два прыжка очутилась в клетке, ища в ней спасения. А сторож тем временем бросился вон из цирка. Воспользовавшись этим, я быстро закрыл дверцу и запер клетку, куда забилась медведица, а потом тем же путем, каким проник на конюшню, торопливо удалился, не забыв при этом закрыть щитом отверстие в заборе.

Между тем на выстрелы к цирку сбежались милиционеры. Стоя неподалеку, я слышал, как сторож необычайно красочно расписывал им свой отважный подвиг, уснащая его такими подробностями, от которых, вероятно, кровь леденела в жилах этих видавших виды людей. Тут были и лапы, якобы тянувшиеся к его горлу, и ощеренный рот, и много других подобного рода страшных деталей.

- Но,- хвастливо сказал он,- я его быстро заставил убраться в клетку. Чай, не первый день на цирковой службе. И не такое видел...

И пошел, и пошел хвастаться.

Вызвали директора цирка, Сидоркина и его помощников, среди которых был и я. Сторож вновь повторил свой рассказ, изложенный на сей раз уже в менее ярких тонах. Когда же все мы пришли на конюшню, то тут выяснилось, что клетка заперта, а в глубине ее тихонько лежит успокоившаяся к тому времени Галька.

Сторожу - а он давно уже снискал себе дурную славу пьяницы - сильно тогда влетело. Мне, признаться, стало его жаль, и я уже совсем было собрался сообщить, как все произошло, но, вспомнив его всегдашний богатырский храп на посту и его непомерное хвастовство, решил промолчать. Ведь попало ему, хоть и не совсем за то, но в общем-то по заслугам.

Был в Ашхабадском цирке другой сторож, старательный, добросовестно выполнявший свои обязанности. Старик этот обладал плохим зрением. С ним у меня все проходило совершенно просто. После представления, как только работники цирка уходили, я переодевался в репетиционный костюм Тимофея Ивановича (так как брюки его были мне слишком широки, приходилось подкладывать разное тряпье, чтобы несколько увеличить живот). Затем спокойно репетировал в присутствии сторожа. Он удобно усаживался во втором ряду и, сильно сощурив глаза, с явным удовольствием наблюдал за трюками медведей. Иногда восхищенно говорил:

- Скажи, пожалуйста, какой умный!..

Принимая меня за Сидоркина, он, конечно, не только не чинил мне никаких препятствий, но был очень доволен, что имел возможность так приятно и не в одиночестве коротать томительные часы ночного дежурства. А когда я глубокой ночью уходил, старик, добродушно пожимая мне руку, неизменно говорил:

- Спасибо вам, Тимофей Иванович, очень интересно у вас получается, ей-бо... Ну, спокойной ночи.

Я от всей души в свою очередь стискивал руку доброго, милого старика, стараясь отвечать очень тихо, чтобы голос не выдал поддельного Тимофея Ивановича.

Однажды, уже в другом городе при другом стороже, я ночью вывел гималайского медведя Саву, чтобы порепетировать с ним. Предварительно надо было надеть на него костюм: пестрый, цветастый сарафан и такую же косынку. Сава почему-то ужасно не любил эту одежду - Ирина Сидоркина утверждала, что в нем возмущалась мужская гордость. Так вышло и на сей раз. Едва я развернул сарафан и начал напяливать его на медведя, как тот, недовольно сопя, стал отталкивать меня лапой. Я, конечно, не уступал. И пошла у нас довольно шумная возня...

В тот момент, когда мне наконец удалось завершить процедуру одевания, раскрылась дверь и появился сторож. Он с ходу накинулся на меня:

- Это что ж такое? Ежели каждый начнет медведей репетировать, где ж тут дисциплинка? Утром все как есть доложу и директору, и Тимофею Ивановичу, а то никакого сладу нет...

Он долго еще шумел. А потом успокоился, уселся и стал смотреть нашу репетицию.

Меня часто обуревало желание во всем сознаться, но решиться на это я не смог - боялся, что уволят. И тогда - прощай мои мечты...

Теперь я, конечно, сознаю, что не следовало мне вести себя таким образом. Ведь Тимофей Иванович сам всемерно помогал мне постигать сложнейшее искусство дрессировки животных. Совершенно ни к чему было это мое ночное кустарничанье. К тому же оно могло, как мне теперь ясно, принести немало бед: зверь есть зверь, и оставаться с ним один на один, при очень еще недостаточном опыте... Непоправимое несчастье могло произойти в любую из этих ночей, когда в пустом цирке, подобно ребенку, я по сути дела играл в дрессировку. Именно как ребенок, с той лишь разницей, что забава эта была не столь уж безобидной и только по счастью не завершилась трагически.

Ни о чем не подозревавшие, Сидоркины по-прежнему очень хорошо ко мне относились, всячески поощряя мое стремление к овладению мастерством.

Если не считать этих тайных ночных репетиций, я им, конечно же, никогда ничего дурного не делал. Изо всех сил я старался способствовать тому, чтобы каждый их выход на манеж имел настоящий большой успех у зрителей, надеясь и сам когда-нибудь заслужить такое же одобрение публики.

Медвежонок

На арене с Гошей - _000040.jpg

                                                            После исполнения передних кульбитов. Ну как, недурно работаю?

Шел 1954 год - третий год моей работы в цирке. Наш аттракцион гастролировал в Сибири. Приехали в Иркутск. И вот однажды, а точнее 30 мая, едва закончилась утренняя репетиция, в цирке появилась невысокая старая женщина, назвавшаяся женой таежного охотника. Она предложила Сидоркиным приобрести у нее двух-трехнедельного медвежонка, добытого ее мужем.

- Купите, может, вы его к цирку приспособите, а нам он ни к чему.

9
{"b":"577981","o":1}