Но особенно ему пришлись по душе съемки сцены, в которой они вместе с Колей празднуют присвоение дрессировщику звания заслуженного артиста. Тут Гоша прямо-таки превзошел себя, что называется выкладывался. Он съел ведро супа и столько же манной каши, пил вино, словом, пиршествовал вовсю настолько, что на следующий день съемку пришлось отменить: медведь, закрыв глаза, лежал с туго набитым брюхом и тихонько стонал. Видать, переусердствовал накануне...
Спустя девять месяцев после начала съемок "Король манежа" вышел на экран. Это был, по-моему, симпатичный подарок к пятидесятилетию советского цирка. И зрители, и печать положительно оценили картину. И мне это доставило большое удовлетворение. Очень порадовало, что Гоша мой был особо отмечен. Так, рецензия на фильм в нашем профессиональном журнале "Советская эстрада и цирк" даже самим заголовком прямо выражала ему одобрение. Статья так и называлась: "И на манеже и на экране - молодец!" Вот что в ней отмечалось:
"Мы, зрители, ни на секунду не замечаем "руку" Кудрявцева, мы теряем ощущение сыгранности на экране и принимаем закадровый голос актера, раскрывающий "мысли" животного, за подлинный "духовный мир" медведя, мы сопереживаем".
И дальше критик пишет: "В задачу фильма не входило раскрытие секретов дрессуры, и остается поражаться поистине неисчерпаемым возможностям победы человека над зверем".
Заканчивается рецензия так: "Очень жаль, если этот чудесный медведь скоро покинет арену, покинет нас, зрителей, так щедро аплодирующих ему. Возможно, мы не скоро увидим такое яркое дарование, как Гоша. А фильм о нем будет жить".
После выхода картины на экран и студия "Мосфильм", и режиссер Ю. С. Чулюкин, и я получили множество писем от самых различных людей, делившихся с нами своими мыслями, навеянными "Королем манежа". Одни интересовались деталями профессии дрессировщика, другие спрашивали, где можно научиться этому делу. Но больше всего было вопросов о дальнейшей судьбе медведя - героя фильма, о том, что с ним стало, нашелся ли он наконец?
"Разрешите приехать к Вам во время каникул,- писала мне группа школьниц из Ижевска,- чтобы помочь найти нашего любимого Гошу".
В этом потоке писем одно показалось мне особенно интересным, и я позволю себе познакомить с ним читателей. Автор его, жительница Харькова Татьяна Бонд, пишет: "С того времени, как я прочла Вашу книгу "На арене Гоша" (1965 г.), я с большой любовью отношусь к Вашему Гоше и с чувством глубокой симпатии и признательности к Вам за Ваше бережное и доброе отношение к нему.
На днях мы посмотрели фильм "Король манежа". Гошу я, к сожалению, никогда не видела на арене. В цирке я бываю очень редко, дрессированных животных никогда не смотрю. Мне кажется, что в дрессировке есть жестокость. Недаром Вы сами пишите, что слово "укротитель" Вам глубоко антипатично, значит, Вы меня поймете. Как мы ждали фильм с Гошей в главной роли! С каким восторгом шли на него! И какое разочарование, более того, горечь! Ну зачем Гошу - милого, радостного мишутку сняли так! Он, безусловно, чудесно "играет", снят фильм прекрасно, но к чему эта горькая сентиментальность? Почему у нас боятся счастливого конца? Если уж постановщики и Вы решили показать, согласно рассказу "Тедди", что Гоша остается на воле, которой он, кстати, не хотел, так как привык к людям, то зачем же этот безнадежно грустный конец? Театр, где демонстрировался фильм, огромный, зрителей было очень много, и на лицах всех, кого я видела (а я специально наблюдала), были грусть и разочарование".
Думается, что автор письма ошибается в самом главном, самом принципиальном. Ведь если картина вызывает у большинства зрителей такую душевную боль за Гошу, значит, она пробуждает в людях самые светлые, самые добрые, гуманные чувства, укрепляет их любовь к животным, к "братьям нашим меньшим", как выразился Сергей Есенин. Этого-то и добивался наш творческий коллектив. Нам хотелось, чтобы зритель, пусть даже со щемящей болью в сердце, но непременно вышел из кинозала более просветленным, душевно более чистым, чем вошел в него - ведь именно в этом, думается мне, высокое предназначение настоящего искусства. И пусть зритель обязательно задумается над участью бессловесных животных, так или иначе сопутствующих каждому из нас всю жизнь.
Выступление перед земляками в кинотеатре 'Россия' после просмотра фильма 'Король манежа', г. Ижевск
Добродушный увалень?
Очень широко распространено представление о медведе как о безобидном, добродушном увальне, чуть ли не домашнем животном. Таким он изображается во многих литературных произведениях. Таким он воспринимается малышами, когда их угощают вкусными конфетами "Мишка" или когда им рассказывают сказки, где медведю обычно отводится роль разумного, справедливого существа, всецело преданного человеку. Представление это, не имеющее под собой никакой почвы, не только глубоко ошибочно, но и чрезвычайно вредно, так как сплошь и рядом порождает беспечность, особенно у детей, нередко чреватую очень тяжелыми последствиями.
Иногда несчастья происходят даже с опытными, знающими людьми. В пятидесятых годах семья артистов советского цирка была потрясена трагической гибелью на манеже во время представления заслуженного артиста Литовской ССР А. Кличиса. Он стал жертвой своего любимого медведя Андрика, которого воспитывал, как говорят, с пеленок и с которым выступал ни много ни мало - двенадцать лет.
Даже в моей сравнительно еще небольшой практике были настораживающие случаи. Однажды в Хабаровске, когда шло уже наше выступление, я за кулисами внезапно получил от Гоши сильный удар лапой. Упав на пол, я тут же был подхвачен им и стиснут в железных объятиях. Неизвестно, чем бы завершилось это, не услышь он в то же мгновение пронзительный женский крик:
- Не смей, Гоша, сейчас же пусти!
Моя жена, хоть и была напугана, но не потеряла присутствия духа и громко крикнула на зверя, зная, что он, как все медведи, довольно-таки пуглив. Услышав ее резкий возглас, Гоша оставил меня и кинулся на манеж. Там он быстро схватил самокат и начал кружить по арене, демонстрируя ничего не подозревавшей публике трюк за трюком. Он работал исключительно четко и легко, видимо, чувствуя вину за только что совершенный проступок, едва не закончившийся катастрофой.
Вот другой, куда более тяжелый случай. Во время школьных каникул в 1974 году в числе большой группы артистов цирка и эстрады я участвовал в представлении в Московском Дворце спорта в Лужниках. Работали мы, как всегда в такое время, много и напряженно. Когда наступил последний день, решено было после заключительного представления устроить товарищеский ужин для всего коллектива. Так и сделали. Порядком уставшие, но с чувством успешно выполненной серьезной работы уселись мы в тот поздний зимний вечер за длинный, хорошо сервированный стол.
Было весело и шумно. Кто-то предложил тост за нас, цирковых. С тем же добрым чувством наши товарищи подняли бокалы за друзей-эстрадников. И тут одна из них вдруг воскликнула:
- А отдельно предлагается тост за чудесного, талантливого медведя Гошу!
Все дружно захлопали в ладоши.
А через каких-нибудь пять минут раздался чей-то взволнованный возглас:
- Кудрявцев! Скорее за кулисы, беда!..
Я и два моих ассистента бросились за кулисы.
Оказалось, что той самой молоденькой артистке, предложившей тост за Гошу, взбрела в голову идея тотчас же побаловать Гошу. Она подбежала к его клетке и, схватив лежавший тут же пучок моркови, просунула руку, намереваясь угостить медведя.
