«Тому, кто сам уже оставил впрок…» Тому, кто сам уже оставил впрок Предтечей речи путаницу строк, Тому, кто знал приметы одичанья В загоне от молчанья до звучанья, Тому, кто сам бывал себе законом, Нередко – спящим, изредка – бессонным, Тому, кто ведал то, к чему влечёт Душа, к чему судьба приволочёт. Стеченье обстоятельств не считай Счастливым ни для мыслей, ни для стай Пичужьих, то летящих на чужбину, То чувств нежданных вызвавших лавину В родных пределах, где и так в избытке В любую пору милости и пытки, — Не с миру ли по нитке собирать Надежды на покой и благодать? И потому – конечно, потому, Что быть, как все, несладко одному, Да и вдвоём, и целою плеядой, Пусть непохожесть явится отрадой Для сердца, – эти строки адресую Тому, кто чует истину, кочуя, Тому, кому сейчас не по себе, Тому, кто завтра сам придёт к тебе. 10 февраля 1992 «Что же мы видели, глядя сквозь пламя?…» Что же мы видели, глядя сквозь пламя? — Семя проросшее? новое знамя? И в зеркалах отражались мы сами Вроде бы вниз головой, — Всё бы искать для себя оправданья, С грустью бесслёзною слушать рыданья, Строить в пустыне, как зданье, страданье — Пусть приютится живой. Новое знанье и зренье иное, К сроку пришедшие, ныне со мною, Время прошедшее – там, за стеною, Имя – и здесь, и вдали, — Выпал мне, видимо, жребий оброчный, Вышел мне, стало быть, путь непорочный, Выдан в грядущее пропуск бессрочный — Не оторвать от земли. 10 февраля 1992 «Привыкший делать всё наоборот…» Привыкший делать всё наоборот, Я вышел слишком рано за ворота — И вот навстречу хлынули щедроты, Обрушились и ринулись вперёд, Потом сомкнули плотное кольцо, Потом его мгновенно разомкнули — И я стоял в сиянии и гуле, Подняв к востоку мокрое лицо. Там было всё – источник бил тепла, Клубились воли рвенье и движенье, Земли броженье, к небу притяженье, Круженье смысла, слова и числа, — И что-то там, пульсируя, дыша, Сквозь твердь упрямо к миру пробивалось, — И только чуять снова оставалось, К чему теперь вела меня душа. Бывало всё, что в жизни быть могло, И, как ни странно, многое сбывалось, Грубело пламя, ливнями смывалось Всё то, что к солнцу прежде проросло, — Изломанной судьбы я не искал — И всё, как есть, приемлю молчаливо, Привычно глядя в сторону залива, Где свет свой дар в пространстве расплескал. 17 февраля 1992 «Как мученик, верящий в чудо…»
Как мученик, верящий в чудо, На острове чувства стою — И можно дышать мне, покуда Всего, что могу, не спою. И вместо кифары Орфея В руке только стебель сухой — Но мыслить по-своему смею, Затронутый смутой лихой. И кто я? – скажи-ка, прохожий, Досужую выплесни блажь, — У нового века в прихожей Ты места спроста не отдашь. А мне-то жилья островного Довольно, чтоб выстроить мост К эпохе, где каждое слово Под звёздами ринется в рост. И всё-таки зренье иное Дарует порою права На чаянье в мире земное, Чьим таяньем почва жива. 17 февраля 1992 «Ты думаешь, наверное, о том…» Ты думаешь, наверное, о том Единственном и всё же непростом, Что может приютиться, обогреться, Проникнуть в мысли, в речь твою войти, Впитаться в кровь, намеренно почти Довлеть – и никуда уже не деться. И некуда бросаться, говорю, В спасительную дверь или зарю, В заведомо безрадостную гущу, Где всяк себе хозяин и слуга, Где друг предстанет в облике врага И силы разрушенья всемогущи. Пощады иль прощенья не проси — Издревле так ведётся на Руси, Куда ни глянь – везде тебе преграда, И некогда ершиться и гадать О том, кому радеть, кому страдать, Но выход есть – и в нём тебе отрада. Не зря приноровилось естество Разбрасывать горстями торжество Любви земной, а может, и небесной Тому, кто ведал зов и видел путь, Кто нить сжимал и века чуял суть, Прошедши, яко посуху, над бездной. 21 февраля 1992 «Всё дело не в сроке – в сдвиге…» Всё дело не в сроке – в сдвиге, Не в том, чтоб, старея вмиг, Людские надеть вериги Среди заповедных книг, — А в слухе природном, шаге Юдольном – врасплох, впотьмах, Чтоб зренье, вдохнув отваги, Горенью дарило взмах — Листвы над землёй? крыла ли В пространстве, где звук и свет? — Вовнутрь, в завиток спирали, В миры, где надзора нет! Всё дело не в благе – в Боге, В единстве всего, что есть, От зимней дневной дороги До звёзд, что в ночи не счесть, — И счастье родного брега Не в том, что привычен он, А в том, что, устав от снега, Он солнцем весной спасён, — И если черты стирали Посланцы обид и бед, Не мы ли на нём стояли И веку глядели вслед? 23 февраля 1992 |
