— Надо бы проверить… — ни к кому прямо не обращаясь, бросил в повисшую тишину подошедший к основной группе Тосканец.

— Надо, — согласился Роберто Бергман, передал свою винтовку Курту Хенигу и, вытащив из-под куртки револьвер, пошел к машине.

Шел он осторожно, так, словно опасался, что земля провалится под ногами. И все остальные тоже чувствовали себя не в своей тарелке и, забыв обо всем, смотрели только на командира. Не потерял хладнокровия только Тосканец. Вот он — быстро перезарядил винтовку, и теперь следил "за всем вокруг". А Бергман дошел на медленных тяжелых ногах до авто, дернул ручку задней двери, и та со скрежетом распахнулась, позволив навалившемуся на нее телу выпасть из автомобиля. От неожиданности командир вздрогнул и отступил назад, едва не выстрелив в мертвеца, упавшего на дорогу.

И вот он — лежит перед ними. Большой грузный человек в черном гражданском пальто с перепутавшимися ремнями кобуры револьвера и планшетки. Знаменитый берет сполз набок, обнажая залысины, но рассмотреть лицо убитого невозможно. Его заливала кровь.

— Он? — спросил Тосканец.

— Он, — подтвердил Бергман, узнавший покойника по двойному подбородку и характерным мохнатым бровям.

— Он, — подтвердил вышедший на дорогу Янек, хорошо помнивший комиссара по работе в Париже. — Он…

Газета "L'HumanitИ", 9 января 1937

Центральный Комитет Коммунистической партии Франции, секретариат Коммунистического Интернационала с глубоким прискорбием извещают о безвременной кончине видного деятеля международного коммунистического движения, члена ЦК ФКП, секретаря Коминтерна, товарища Андре Марти.

Перестало биться сердце верного сына Французской компартии, пламенного борца с мировым империализмом, целиком отдавшего все свои силы и саму жизнь сражениям за дело рабочего класса не только во Франции, но и во всём мире. Его жизнь, подло оборванная на пути к победе всемирной Коммуны пулей фашистских убийц, наёмников самых реакционных и мракобесных сил испанской контрреволюции, вечно будет служить примером для живых товарищей.

Ещё в годы Гражданской войны в России, он, воодушевлённый идеями пролетарской солидарности, не страшась смерти, поднял восстание на французском флоте…

Арест, суд, каторга — ничто не могло сломить железную волю товарища Марти. Томясь в застенках…

… в сплочённые ряды ФКП в 1923 году, товарищ Марти сразу же проявил себя талантливейшим организатором, неуклонным сторонником линии Коминтерна, беспощадным как к левому, так и к правому уклонам.

Логика современной революционной борьбы…

… использовал депутатский мандат и трибуну парламентского зала заседаний как средство агитации, как способ донести марксистское, коммунистическое учение до народа, одурманенного империалистической и религиозной пропагандой, поднять его на борьбу за свои права.

Неиссякаемая энергия и верность идеалам марксизма-ленинизма сделали товарища Марти одним из самых выдающихся и авторитетных вождей французских коммунистов… Несгибаемая твёрдость в вопросах революционной тактики…

Рука убийцы вырвала из наших рядов самого верного, самого стойкого бойца… Подлый удар в спину… В ответ на ужасающее преступление, мы — коммунисты только теснее сплотим наши ряды и воздадим кровавым буржуазно-фашистским палачам стократ. Никто из поднявших руку на нашего верного товарища — Андре Марти — не уйдёт от заслуженного возмездия. Стальной кулак пролетариата поднимется и прихлопнет шайку грязных преступников, наёмных убийц на службе реакции…

Газета "Contre le Courant", 11 января 1937

…Марти не исключение, это почти собирательное имя сталинских верноподданных, — опор режима…

Мы — коммунисты — всегда были и остаемся последовательными противниками индивидуального террора. Тем более возмутительными представляются попытки руководства КПФ и КПИ обвинить в убийстве товарища Андре Марти оппозицию…

…забывать и о том, какого рода деятельностью занимался в Испании посланец Коминтерна. Волна жестоких репрессий, обрушившихся на бойцов и командиров интербригад, сопоставима разве что с теми преступлениями, которые творит в настоящее время Сталинская клика в СССР. Московские процессы с очевидностью показали…

"Собаке собачья смерть!" — листовка ПОУМ, распространенная в Барселоне 12 января 1937

… нет и не будет прощения убийцам и предателям коммунистических идеалов. Кровь мучеников не стереть газетными статьями и не прикрыть фиговым листком революционной риторики. Андре Марти был революционером, когда поднимал восстание на крейсере "Жан Барт", он стал "Мясником Альбасете", когда отдавал приказы о расстреле интернационалистов, прибывших в Испанию, чтобы бороться с фашизмом!

2. Майкл Мэтью Гринвуд, Фиона Таммел. Турин, Королевство Италия, 8 января 1937 года

От проявления ярко выраженных мужских реакций на новость о гибели "кузины Кисси" Степана спасло только постоянное присутствие Фионы. В опасной — или, напротив, желанной, хотя одно и не противоречило другому — близости от его "внутреннего пространства". В гостиничном номере, такси, салоне самолёта до Парижа, в купе курьерского поезда, на котором они прибыли в Турин — везде она находилась настолько близко, что для одиночества не оставалось ни места, ни паузы. Точно так же не оставалось ни единой возможности отпустить на волю эмоции, вызванные острым чувством потери близкого человека…

"Друга…"

Их ведь пятеро. То есть, было пятеро. Разных… очень разных, но это-то и замечательно, как понял вдруг Степан. Каждый — личность, а может быть — и не одна. Срастались-то со своими реципиентами все по-разному. Но вместе получилось явно больше, нежели простая сумма частей.

"И девчонки очень удачно вписались в нашу старую во всех смыслах компанию…"

То есть, конечно, Ольга немножко выбивалась… Это все чувствовали, ну, кроме, разве что, влюбленного по уши Олега.

"Немножко выбивалась… — повторил он мысленно и мысленно же покачал головой. Как же! "Немножко!"

Ольга — если, разумеется, это все еще была Ольга — вела себя временами как последняя стерва…

"Последняя? А вот это не про неё. Скорее — первая. Первая и единственная. На меньшее она не согласилась бы…"

И не поймёшь сразу — на счастье ли, на беду, но ежеминутная необходимость держать себя "в узде", скрывая огромное, не поддающееся осмыслению горе, смешалась для Матвеева с "впечатлениями" поездки, с мыслями о будущей операции, и конечно же с душевным трепетом от близости любимой женщины. Получившийся "коктейль" иногда пугал его, "расслаиваясь" в самый неподходящий момент. И помочь Степану не мог никто. Даже внутренний голос, по обыкновению ехидно-ироничный, кажется, тоже "взял отпуск" и сгинул в недрах подсознания. Приходилось надеяться только на свои силы — и откуда только они брались!

"Известно откуда… От одного очень милого и весьма непосредственного чуда, любимого и влюблённого. Так и тяну, как упырь, прости господи!"

Но всему есть предел. В том числе и душевным силам. Практически, с самого начала их пребывания в Турине, Степан несколько раз ловил на себе непонимающий, и даже испуганный взгляд Фионы, вызванный его странным поведением. На улице, в ресторане, в очередном соборе — "накатить" могло где угодно, в любой момент. И, разумеется, Фиона просто не могла не заметить его "отлучек", и реагировала соответственно. Да и как еще прикажете смотреть на человека — пусть любимого, самого лучшего — и прочая, и прочая, и прочая… — когда он вдруг прерывает разговор, "стирает" с лица улыбку и сидит, уставившись в одну точку. Пять минут, десять, двадцать. Будто проваливаясь внутрь себя, не реагируя ни на что, страшный и страшно чужой в своей "потусторонности".