Глава 4. Bloody Christmas in Salamanca

1. Ольга Ремизова, Торо, Испанская республика, 24 декабря 1936

На дорогах было неспокойно. Фронт все еще не установился, да и политическая ситуация в Испании, казалось, достигла высшей степени напряженности.

"Точки кипения она достигла, так вот!"

Гражданская война на то и гражданская, что ненависть ослепляет разум и отменяет культурную традицию, домашнее воспитание и свойственную людям — по мнению некоторых гуманистов — доброту нравов. Так или иначе, — будь это правдой или ложью — но здесь и сейчас, как, впрочем, всегда и везде во времена бедствий и смут торжествовали смерть и жестокость, жестокость и смерть. Третьего не дано, и поэтому в обеих частях страны: и у республиканцев, и у националистов — людей расстреливали, а иногда не только, или не сразу… И зачастую по таким пустяшным поводам, что об истинной виновности речь уже никоим образом не шла. Мотивы другие. Месть, ненависть, страх. Отомстить или запугать, или просто исторгнуть в окружающий мир сжигающий душу яд ужаса и гнева. Впрочем, неважно. Все это лишь праздные рассуждения "на заданную тему", а по факту остерегаться следовало всех: и своих, и чужих. Поэтому ехали с охраной, следовавшей на грузовике за их старым тяжелым "Паккардом", и почему-то не прямо на Саламанку, как следовало бы ожидать, а забирая все больше на север. Возможно, на то имелись и другие веские причины, помимо безопасности, но Кайзерина их не знала и вынужденно полагалась на начальника "конвоя" капитана Роберто и на своего "старого" знакомого — русского майора Пабло. Испанец сидел рядом с водителем грузовичка, а русский ехал в потрепанной легковушке метрах в пятидесяти перед "Паккардом" и показывал путь их маленькой колонне.

Погода уже несколько дней стояла холодная, но сухая. И это хорошо и даже замечательно, в наглухо закрытой легковушке впятером было бы не только тесно, но и душно. А так открыли форточки, и — с ветерком. Даже курили время от времени. Да и старый — двадцать девятого года — "Паккард" по праву считался достаточно вместительной машиной.

Неожиданно где-то впереди грохнуло так, что слышно стало даже сквозь шум работающего восьмицилиндрового двигателя.

Бу-ух!

Кейт вздрогнула и глянула в окно. Показалось, что не только грохнуло, но и над далекой купой деревьев — сад, роща? — что-то этакое проплыло. Клочья дыма или это "тень" дальнего разрыва?

И снова: Бу-уххх!

— Похоже на тяжелую артиллерию, — встревожено сказал Эренбург, вынимая изо рта трубку. — Слышите?

Бу-ухххх!

— Черт! — нервно выругался Боря Макасеев.

"Проклятая война!" — Кейт достала из кармана портсигар и закурила, невольно прислушиваясь к "звукам войны", но больше разрывов не случилось.

А еще через полчаса и к счастью, без приключений — они въезжали в пыльный городишко, носивший на вкус Кейт весьма многозначительное название — Торо.

"Торо…"

Но в Торо никому до них дела не было. На улицах оказалось неожиданно многолюдно, но "люд" этот, весь без исключения, состоял из тех кто в форме. Сплошные "человеки с ружьями", из гражданских — одни только разнопартийные товарищи. Население города, попряталось, по-видимому, еще, вчера или позавчера — от греха подальше. И неважно, военные тому виной или нет, — бардак в Торо наблюдался просто классический, так что колонну остановили только на главной площади, где в здании мэрии располагался штаб 14-й интербригады. Да и то, не столько "остановили", сколько ехать вдруг стало некуда. Улочка, которую они миновали, была узкая — грузовик едва прошел — а на площади, куда она вливалась, царила "суета сует и всяческая суета".

— Ничего себе! — по-русски сказал Кармен.

— Е-мое… — откликнулся Макасеев.

"Запорожцы пишут…" — усмехнулась Кайзерина, игнорируя реплики на "незнакомом" ей языке.

Не запорожцы это были, конечно, а бойцы-интернационалисты, и не писали они никому, а выясняли отношения.

Что это было? Кто виноват? И что делать?

"Ну, где-то так…"

Машины встали, и народ повылазил "на холодок". Вышла из автомобиля и Кейт. Закуривая очередную сигарету — пахитоски кончились, и достать их в нынешней Испании не представлялось возможным, — осмотрела площадь, и с удивлением обнаружила в "клубящейся", словно дым над пожарищем, гомонливой толпе пару знакомых лиц. На ступенях высокого крыльца мэрии стояли грузный и как бы "набычившийся" Андре Марти — известный Кайзерине, хоть и издалека, еще по Парижу, и невысокий, но крепкий и сухощавый генерал Вальтер — его она встречала в Мадриде. Говорили эти двое, похоже, на повышенных тонах, что интересно само по себе. Генерал ведь только числился интернационалистом, поскольку поляк, но на самом-то деле, насколько знали Кейт и Ольга, являлся командиром Красной Армии. А товарищ Марти представлял здесь Исполком Коминтерна, и сталиниста круче, чем он, не было, вероятно, не только во всей Испанской республике, но и во Франции тоже. Соответственно, возникал вопрос…

"И что же такое вы не поделили, голуби?"

Очевидно, что-то все-таки они не поделили.

— О, мой бог! Кого я вижу! Баронесса?! — говоривший отличался изумительно узнаваемым аристократическим "прононсом", да и сам выглядел настолько импозантно, что надо было знать его настоящую историю, чтобы оценить по достоинству и то (произношение), и другое (внешний лоск).

— Леди Кайзерина, я счастлив, — к ней сквозь толпу интернационалистов шел капитан Натан.

Несмотря на общую сумятицу и только что закончившийся бой — а то, что бой имел место быть, Кейт уже нисколько не сомневалась — капитан выглядел великолепно в отутюженной до невероятности офицерской форме, начищенных до зеркального блеска сапогах, и с украшенным золотым набалдашником стеком подмышкой. Ну, ни дать ни взять — английский офицер и джентльмен.

— Рада вас видеть, Джордж! — улыбнулась Кайзерина.

На капитана, и в самом деле, приятно было посмотреть. Высокий, худой, лощеный… И взгляд водянистых прозрачных глаз узнаваем до безумия. Но вот какое дело, Джордж Натан не являлся джентльменом в том смысле, который вкладывали в это слово настоящие английские джентльмены. Он был евреем, хотя и стал гвардейским офицером еще в Великую Войну. Теперь он командовал англо-ирландской ротой Ноль в батальоне "Марсельеза".

— Что здесь происходит? — спросила она, подавая капитану руку для поцелуя.

— Содом и Гоморра, баронесса, — усмехнулся капитан. — Война, мор и глад…

— А если быть не столь поэтичным? — подняла бровь Кейт.

— Мы атаковали Замору, это, разумеется, настолько очевидно, что не может являться военной тайной, — объяснил капитан Натан с кислой миной на узком, несколько лошадином, но, тем не менее, мужественном и даже интересном лице. — С некоторых пор все ищут шпионов и предателей… Не хотелось бы встать к стенке из-за неосторожного слова.

— К стенке? — переспросила Кейт, пытаясь понять, о чем, собственно, речь.

— Только что расстреляли капитана Ласаля, — судя по всему, сообщение это не доставило Джорджу Натану никакого удовольствия. Скорее, наоборот.

— Это тоже военная тайна? — поинтересовалась Кейт, обратив внимание на то, что Эренбург остался стоять рядом и внимательно прислушивается к разговору. Понимал ли он английский, Кейт не знала, но и в любом случае, никакой тайны содержание ее беседы с англичанином не составляло.

— Нет, это не тайна, — покачал головой Натан. — Атака захлебнулась. Французский батальон побежал… Мы потеряли Френка Райана. Вы помните, Кайзерина, ирландца Райана? Не то, чтобы я одобрял политику ИРА, но Френк был мужественным человеком и хорошим солдатом. Он, Ральф Фокс — наш комиссар, и молодой Джон Корнфорд… Мне кажется, вы говорили с ним о поэзии…