— Пять тысяч за провоз туфты? — не удержалась Мавра от жаргонного словечка, хотя акцент и ровность интонации выдержала.
— Ну… давайте откровенно. — Фридман откинулся в плюшевом кресле. — Ваша услуга безусловно стоит много меньше, но… я щедрый парень. Кроме того, хочу посмотреть, каким выйдет наш первый контрабандный блин…
Мавра вкрадчиво улыбнулась.
— Блин… говорите?
— Ага. Это игра слов на основе ну… не пословицы, а как там…
— Несу коньяк, — перебила Мавра. — А вы пока потанцуйте, подойдя к магнитофону, нажала клавишу. — Кстати, сейчас соображу кое-какую закуску…
Фридман протянул руку Марине — беззаботным, разбитным движением.
Испытывая сильнейшую досаду и нервную дрожь в ногах, Марина с трудом заставила себя ответить кавалеру, трижды ею проклятому в душе, призывной улыбкой. Прижалась к Фридману, взглянув на Мавру из-за его плеча.
Глаза подруги Мавры были лучисто-светлы от переполнявшей ее злобы и — от уже бесповоротно принятого ею решения…
Фридман-старший
Как полагал Семен, день выдавался удачным: пришло письмо из компании, торгующей типографским оборудованием, о перечислении посреднического аванса за подписанный в Москве под контролем братца Валеры контракт, Борис вылетал из Франкфурта, и, наконец, сегодня под высокий процент возвращался долг неким Дональдом Вайсом — человеком, ведававшим в Манхэттене проституцией.
Дональд — седобородый, с внешностью пожилого английского герцога, вылез из-за руля своего «порше» на условленном месте у ресторана «Одесса» на Брайтоне. Невзирая на ливший безжалостно дождь, гордо двинулся в своем ослепительно лощеном костюме к машине Фридмана и, присев рядом с ним, без предисловий о погоде и здоровье сказал:
— Семен, наличные в «порше», я в состоянии полностью рассчитаться, однако прошу об услуге…
— Необходима отсрочка, — понятливо продолжил Фридман за собеседника. — Дополнительные две-три тысячи гарантированы, так? Нет, Дональд, у тебя сплошные задержки, мне надоело.
— Сыграем иначе, — отозвался Вайс. — Кредит мне необходим на два дня. Оставляю залог: три фунта кокаина. Если опоздаю хотя бы на час с выплатой…
Наркотики. Фридман не раз сталкивался с этим бизнесом, брезговал им, да и побаивался, однако в данной ситуации риска не усматривалось, а выгода выходила очевидной: так или иначе он оказывает Дональду услугу, а Дональд — человек благодарный; ну а в случае чего, если заложенный кокаин придется продать, невозвращенный долг перекроется с лихвой…
— Качество? — спросил Фридман.
Дональд лишь укоризненно взглянул на него. Фридман в свою очередь оглянулся на двери «Одессы», на рекламные фотографии местного усатого сочинителя-песнопевца за оконным стеклом. Вечером сюда нахлынет публика с Брайтона в дешевых бриллиантах и шубах до пят; начнется музыкальная полублатная ностальгия с эстрадки… Вот мрак! А ведь он тут когда-то едва они не собирался посуду мыть или официантом за чаевые вкалывать… А о месте гардеробщика и мечтать не приходилось: надо же — с каждого клиента доллар чаевых!
Дональд вышел из машины, затем возвратился, положив на сиденье полиэтиленовый пакет.
Мягко хлопнула дверь. Подняв руку в прощальном приветствии, Семен тронул «кадиллак» с места, держа курс на заправку.
Решил подрулить к «Mobil» на Кони-Айленд-авеню перед съездом на скоростную трассу, а после заехать в итальянский ресторанчик у залива Шипсхед-Бей, там подавали отменные ракушки с лимонным соком и крупные креветки в нежном, густом соусе… Затем домой — взгреть Алика за хозяйственную недобросовестность ради профилактики, попить кофе в его компании, а напоследок же предстояла встреча в аэропорту с прибывающим из Германии Борисом.
На углу Кони-Айленд-авеню он притормозил, переведя рычаг управления передач в положение парковки; неожиданно захотелось бананов, гроздьями свисавших с одного из лотков овощной лавки…
Привычно осмотрелся. Парковка здесь запрещалась, но полицейских поблизости не было. Двое стояли под эстакадой сабвея за перекрестком у входа в магазинчик самообслуживания «Пас Мак» — оттуда все время что-нибудь воровали жуликоватые покупатели, так что полиция там паслась постоянно. Однако дистанция была велика, и опасности эти стражи порядка не представляли. Тележка-мотороллер с крытым верхом, на которой разъезжал писатель штрафных бумаг, только что продефилировала в поисках добычи вдаль, а потому Фридман, выйдя из машины, двинулся к овощному прилавку с вальяжной неспешностью. И — нос к носу столкнулся с полицейскими, шагнувшими навстречу ему из соседнего магазина, где, вероятно, отсиживались от дождя, но, узрев «кадиллак»-нарушитель, как пауки, ринулись к жертве…
«Сколько же вас, сук, на Брайтоне развелось», — подумал Фридман, спешно впрыгивая за руль, опуская рукоять передач в положение «D» и нажимая на газ…
Машина рванулась вперед, Фридман крутанул руль вправо, выворачивая на широкую Кони-Айленд-авеню, но подвела скользкая дорога: тяжелый автомобиль занесло, ударив левым задним крылом в параллельно идущий «форд», и носом развернуло к тротуару.
Двигатель заглох. Фридман не успел потянуться к ключам зажигания, как вдруг увидел нацеленные в него пистолеты, искаженные злобой и решимостью физиономии полицейских и уже через считанные секунды стоял лицом к стене у входа в копировальную мастерскую «Ксерокс», чувствуя, как его обыскивают опытные руки.
Какая глупость… Нелепость, идиотизм… Что бы ему грозило, не побеги он от этих ментов? Максимум — тридцатник штрафа. Нет, дернулся! Сработал эмигрантский инстинкт, когда за этот тридцатник он убивался на черной работе весь день… Сработал механически, слепо, и также слепо он шел несколько минут назад к злополучной банановой лавке, опрометчиво забыв о пакете с кокаином на переднем сиденье, который сейчас обследует с радостно-изумленным лицом полицейский в черном плаще с желтыми, должными фосфоресцировать в ночи полосами. И теперь доказывай судье, будто убежал вовсе не из-за того, что в машине находился наркотик, а из-за жалких тридцати долларов. Хорошо, на пакете нет отпечатков его пальцев, авось адвокат обыграет такой факт… Но как объяснить случившееся Дональду? И сколько тот заломит за пакет? И вообще… чем все закончится? А Боря?!.
— Да ты… серьезная штучка, парень, — донесся до него голос с характерным бруклинским акцентом. — Повезло… нам!
Фридман-младший
Он даже не понял, что, собственно, и произошло… Держал Марину за талию, чувствовал тонкий, прекрасный запах ее духов, видел, обмирая от любви и нежности к ней, чистую по-детски кожу щеки и шеи, и вдруг все поплыло в глазах, пришло осознание падения и бессилия перед этим падением… После — долгий провал. А затем вернулось сознание вместе с колко пульсирующей болью в голове, резью в кистях рук и лодыжках…
Он лежал на полу раздетый, туго связанный прочной капроновой веревкой, с нашлепкой пластыря на губах.
Расплывчатые пятна перед глазами постепенно оформились в лица…
Марина и Джейн. Сосредоточенные, даже угнетенные, однако во взглядах — одинаково мрачная целеустремленность. Попытался спросить: за что, почему, с ума вы, бабы, спятили? — но лишь глупо промычал через нос.
— Если слышишь нас, кивни, — мерно и отчужденно произнесла Джейн. Без акцента. — Ага, слышишь… Тогда так: хочешь жить, говори: где камни, которые брату послать должен? Учти, Валера, всерьез тебя спрашиваем, упираться будешь — пожалеешь… Утюг, которым ты по голове получил, сейчас уже греется, и щипчики есть для ногтей… А маникюр — вещь — ох, неприятная… Колись, Валера! Будешь тихо говорить, вежливо, без ора, тогда рот расклею… Будешь?
Фридман кивнул.
Пластырь оторвался вместе с кожицей губы. Валерий слизнул кровь, потекшую по подбородку.
— Отважные вы… дамы, — произнес еле слышно, неповинующимся голосом. — На такое решиться… Только ведь глупость морозите… Кстати. Как звать-то тебя, мисс липовая американка?
