— Ну, коли вертолеты есть, значит… — сказал я.

— Ничего не значит, — вздохнул Изик. — Натянут капроновые чулки на физиономии и жмут себе… Мы летим, они плывут. Снизишься не в меру, могут по бакам пальнуть народ отчаянный — большой риск, большие деньги. Да и море характер воспитывает; капризный у нас Каспий, штормы негаданно налетают, гибнет их, браконьеров, много — снасть-то ведь далеко ставится, километров за двадцать-тридцать, а ходят тянуть ее в ночь… Но я не о том. Тележку видишь?

Тележку… Лодка стояла на массивной, соответствующей ее размерам передвижной платформе. Колесами у платформы служили интересующие меня шасси от «Ту-154» — новенькие.

— Откуда резина, выяснили по номерам?

— Пока нет, но сегодня сообщат… Как, ничего работают, а?

— Да что им, покрышки от грузовой машины сложнее было достать? — в недоумении спросил я.

— Э-э, дорогой, — умудренно качнул головой Изик, — от грузовой машины не тот эффект. Во-первых, нагрузка: лодку, полную рыбы, на берег закатить надо, в укромное место, под крышу, а вес какой?

— А шасси, значит, браконьерам поставлял Лев Колечицкий?

— Он, — подтвердил Изик. — Опознали его наши подопечные. Икру у них брал, рыбу… В следственный изолятор сейчас поедем, сам побеседуешь.

По дороге в следственный изолятор Изик поведал мне интересную историю. Суть ее заключалась в том, что некто Султанов — молодой, но уже злостный браконьер — убил при дележе выручки за икру своего подельника. Убил на глазах свидетелей, сразу же сдался милиции и сразу же признался в убийстве. Дело скоренько передали в суд, а суд вынес суровый приговор: к исключительной мере… Тут-то случилось непредсказуемое: убийца — Султанов сделал заявление: он, во-первых, никакой не убийца, а лицо, взявшее на себя вину своего дяди, который воспитывал его с детства, в доме которого он жил; во-вторых, за признание в убийстве дядя обещал ему полмиллиона, досрочное освобождение и райскую жизнь в колонии с увольнениями на волю. В-третьих, обещания дяди подтвердили как небеспочвенные весьма уважаемые люди, и, наконец, в-четвертых, данный прецедент ссоры двух мелких браконьеров маскировал промышленный лов осетровых, промышленную их переработку и масштабную реализацию продукции налево.

После долгих проволочек, вполне естественных, ибо нелегко следствию и суду признавать ошибки, как бы ни оправдывались они объективностью обстоятельств, голову дурачка Султанова спасли. Дело пересмотрели. Миллионера дядю арестовали, выдал он ценности, сознался в убийстве строптивого «батрака», пытавшегося шантажировать его; поведал о созданных им бригадах рыбаков, о подпольном балычно-икорном цехе, завуалированном под филиал предприятия по ремонту судов на побережье… Убийство, по его словам, он совершил в припадке вспыльчивости, затмения, однако причина убийства, точнее — подоплека, была иной: полнейшая безнаказанность. К этому дяде, и не без оснований, все местные начальники на поклон ходили, искали расположения… Запугать и подкупить свидетелей, заставить заучить их нужные слова труда не составило. Полмиллиона племянничку он отвалил, не моргнув глазом, причем в присутствии некоего должностного лица, подтвердившего: иди, мол, в тюрьму с чистой совестью, не бойся, считай, зарабатываешь этим деньги, а уж там вытащим…

Вот такая история, полностью подтвержденная позеленевшим от пережитого ужаса и спертого воздуха камеры Султановым. Кроме того, в нашем разговоре всплыли детали, касающиеся дела, расследуемого мною. Покойного Колечицкого Султанов знал: пару раз по поручению дяди встречал его в аэропорту, а один раз перегружал из грузовой машины, на которой Лев приехал в Баку, шасси для тележки. Вот и все.

Дядя Султанова дал информацию побогаче: через Леву он поставлял множество вещей на Кубинку — черный рынок города; Лева же частенько брал оптовыми партиями балыки, икру…

Дядя вел беседу со мной очень откровенно — на откровенность, собственно, он теперь и рассчитывал — иного не оставалось… Но главного дядя сказать не мог, не знал: кто именно за Левой стоит.

— Его спроси! — горячо убеждал меня дядя. — Его, шакала, он меня подбивал… Риба, сказал, давай, большим людям надо! От самолет колеса достанут, мотор для лодка… Его спроси, нашалник!

Дядя рекомендовал верные действия, но неосуществимые, ибо должностное лицо, не дожидаясь ареста, решило уйти в мир иной от тюрьмы и позора.

Описание человека тем не менее дядя дал: невысокий коренастый блондин с серыми глазами, физически очень развитой («одын такой лодка без шасси в море затащит!»); лет сорока, одет по-спортивному, но изысканно, держится уверенно, неулыбчив…

Блондин этот, судя по соображениям дяди, подставлял Леву как самостоятельного скупщика, дабы избежать контактов с исполнителями.

— Рэфрижратор приехал, грузим, после — до свиданья. Номер фальшивый, вэрь! — убеждал дядя.

— Рефрижератор? — с тоской вопрошал я, представляя грядущий объем работы…

— Э, для отвод глаз рэфрижратор! — хитро щурясь, махал дядя рукой. — В военный часть тут же, в Азербайджан, а дальше самолет… Туркмения через море, Грузия через гора…

Вечером, ужиная в доме Изика, я поделился впечатлениями от допроса дяди: в частности, непрозрачными его намеками о самолетах «через море»…

— Бывает, — хмуро согласился хозяин, разминая сигарету. — Недавно до ворот части доезжаем, куда голубчики наши за минуту до того въехали, а в воротах — воин с автоматом наперевес. «Кто такие?» Прокурор, говорю, милиция. «А у меня, — отвечает, — приказ: никого не пускать. Что? Командир где? Занят. Политико-воспитательной работой. Опять же приказ: не беспокоить». И автомат поправляет… Ясно, конечно, в армии — не ангелы, потому и военная Прокуратура существует, но пока с ней свяжешься, глядишь — с аэродрома части самолетик поднялся… а-а! — Он в сердцах ткнул сигарету в пепельницу, переломив ее. — Ну, — сказал, — довольно о плохом. Воскресенье завтра, на дачу поедем, к морю…

Вначале он решил заехать в коммунальное логово: проверить, все ли на месте, кто звонил. «Сосед» Ванька Лямзин за четвертной в месяц исправно выспрашивал у абонентов, кто есть кто, получая, естественно, имена-пароли: Иваном Ивановичем мог быть Петр Петрович, но дело он делал, а Матерый уж знал, как распорядиться информацией.

По дороге он тщательно проверил: нет ли хвоста? Напряженно всматривался в постовых: не сообщают ли по рациям, глядя вслед его машине, указания другим постам? Впрочем, если до такого дошло, не спасешься…

В дверь «логова» позвонил, как условлено, четыре раза. Дверь открылась, предусмотрительно оказавшись замкнутой на цепочку: Ваня был человеком опытным, к тому же грешил самогоноварением…

После приветствии и пустых вопросов типа «Как жизнь, как дела?» Ваня услужливо передал Матерому листок абонентов: имя-отчество, день, час.

Матерый молча вытащил два четвертных билета.

— Спасибо, — кивнул коротко. — Сразу за текущий и за последующий месяцы.

— Советую, — Ваня поднял палец, — облегчиться еще на одну бумажку. За идею, которая эту бумажку стократ окупит.

— Чего-чего?

— Излагаю, — невозмутимо продолжил вымогатель. — Я, простите, многие превратности на себе испытал, так что с понятием, хотя в чужие вопросы и не суюсь… Итак. Представляем: приходят вдруг… нет, дел я ваших не знаю, не сочтите за грязные намеки…

— Ну, валяй-валяй… — сказал Матерый.

— Ну, а вдруг в натуре?! — повторил Ваня с вызовом. — Приходят люди в серых шинелях и в штатском барахле — и, что характерно, к вам… Я, естественно, могу пострадать за домашний алкоголь…

— По кумполу желаешь, темнила? — миролюбиво спросил Матерый.

— Буду конкретнее, — покорно согласился собеседник. — У вас — шмон, ко мне — вопросы; а что я вообще знаю, кроме таблицы умножения?.. Ась? Когда будет? Не докладывал… Ну, и так далее. Ушли посторонние лица, а я… тоже, вслед за ними. И когда из двери подъезда выходить буду… Впрочем, — Ваня задумался, — может, и не ушли… понимаете? Но я-то — личность свободная. Так ведь, надеюсь?