Однако ангел-хранитель, курировавший Борю, был бдителен, да и Борис не плошал.

Памятным вечером, возвращаясь после спортивной пробежки из лесопарка и неся в авоське спортивные трусы, майку и кило купленных по пути к дому помидоров, узрел Боря у своего подъезда желтую милицейскую машину и две черные «Волги» и замедлил шаг, тревожно прищурившись.

После позвонил по своему адресу из телефона-автомата.

— Алло? — ответил голос супружницы номер пять, и сказал Боря в ответ со вздохом:

— Понял.

«Алло», а не обычное «да», означало нахождение в квартире неизвестных лиц известной милицейской масти.

То, что виною всему Галина, Боря понял мгновенно, он умел выкристаллизовывать истину из сумятицы обстоятельств, а истина была хреновой: светило Боре с учетом следственных и судебных игр, двенадцать лет.

Отставив в угол кабинки телефона авоську со спортпринадлежностями и овощами и, косясь в сторону желтой и черных машин, Боря осмотрел бумажник. Тысяча триста рублей, техпаспорт «ауди», водительское удостоверение и — виза на выезд, ее он постоянно носил у сердца.

Далее прикинул Боря: завтра — воскресенье. Замечательный денек, когда отдыхают практически все граждане, включая сотрудников милиции и даже КГБ…

Рой смутных мыслей поднялся в голове Бори, всплыло американское лицо далекой будущей жены, вышки с часовыми, виденные им не раз, хотя и издали…

Сложно и путано мыслил Боря в сей момент, однако — верно. И, подхватив авоську, неспешно двинулся по улице прочь от дома обетованного с зареванной супружницей под номером пять, покуда не остановил такси.

— Шеф, «Шереметьево-два».

Истинно говорю вам: так было. То ли Борю любили женщины, то ли опять-таки подсобил Aнгел-хранитель, так или иначе, но всего за пятьдесят советских смешных рублей и букет роз уговорил красавец Боря некрасивую кассиршу продать ему билет «Москва — Вена», и был билет продан.

Продремав ночь в зале ожидания, предстал Борис перед таможенниками. В спортивном костюме, с авоськой.

— А имущество? — спросили строго.

— Это и есть имущество, — прозвучал кроткий ответ.

Мальчик-пограничник в стеклянной будке принял равнодушно визу и уткнулся в компьютер, проверяя подлинность документа.

Боря, испытывал слабость в тренированных ногах, вглядывался в лицо солдатика, постигая с несвойственным ему страхом, что ложится на это румяное лицо тень какой-то ненужной озабоченности.

Солдатик поднял на Борю холодные глаза и потянулся рукой куда-то в сторону, нажимая, видимо, на хитрую кнопочку, и тут же к будке подлетели еще два солдатика и капитан погранвойск, оттеснили Бориса от турникета, и, сладко улыбаясь, капитан поведал, что, дескать, произошло кое-какое недоразумение, а потому — пройдемте…

«Вот и начинаются мои двенадцать лет», — подумал Боря, но капитану сказал иное. Сказал, что на руках у него валютный билет, предупредил офицера об ответственности, о возможности разжалования и прочих бедах, но не смутился капитан, а, заулыбавшись еще милее, ответил, что за билет погранвойска заплатят, а за действия — ответят.

Через две минуты Борис уже находился на личном досмотре, а через час — в камере. Затворил дверь камеры тот же самый капитан, причем на лице его улыбка уже не светилась, улыбался он там, в праздничной суете аэропорта, а здесь, в своей стихии, вел себя естественно.

Каждая минута из последующих двух часов стоила Борису седого волоса. Думы одна мрачнее другой сталкивались в его голове, не высекая ни малейшей искры надежды.

А через два часа в камеру вошел полковник погранвойск и еще один тип в летной форме, но ясно, что не пилот.

— Ваша виза, — заявил полковник, — аннулирована.

— Почему? — возмутился Боря простодушно.

— Вот об этом мы вас как раз и хотели спросить, — заметил тип в летной униформе. — Ваша виза аннулирована… ОВИРом.

— А вы, наверное, командир корабля? — спросил Боря. — Что, рейс задерживается?

— Рейс улетел, — сказал тип в летном раздраженно. — Так может, вы соблаговолите объяснить, почему…

— Я?! — возмутился Борис повторно. — Объяснить? Я из-за вас потерял все… Билет, новую родину… и должен еще объяснять вам почему? Не угодно ли вам объяснить это мне?

Боря театрально гневался, сам же соображая: расчет на воскресный день оказался верен, комитетчики попросту не сумели созвониться с нужными людьми из милиции.

— Езжайте в ОВИР по месту жительства, — произнес полковник, возвращая Борису авоську. — И разберитесь там… Мы ни при чем.

«Благодарю за совет», — едва не сорвалось у Бори с сарказмом, но — удержался.

— А виза? — строго спросил он. — Не вижу визы.

— Зачем вам недействительная виза? — в свою очередь осведомился полковник.

— Это для вас она такова, — ответил Боря. — Для меня же виза — основной документ. Там фото с печатью, прочие атрибуты моей неповторимой личности. Вот выйду сейчас я на улицу, а ко мне — милиционер… — Он козырнул собеседникам. — Ваши документики, гражданин! Что, я ему буду рассказывать об аннулированной визе, а он будет меня слушать, тем более и слов-то таких не знает?.. Визу — вернуть! — закончил категорически.

Люди в разных форменных одеждах очень одинаково переглянулись. Во взглядах их читалась мысль: все равно документу грош цена…

И через пятнадцать минут, извлекши остаток денег из-за общественного аэрофлотовского унитаза, Боря бежал к стоянке такси, вынашивая на ходу спасительную, хотя и рискованную крайне идею.

Впрочем, о риске он теперь не думал. Игра пошла беспощадная, будь что будет! Так решил он, мчась на такси в центр Москвы, к одной из своих случайных знакомых дам, профессиональной машинистке, разглядывая возвращенный ему документик. На документике было, в частности, напечатано: «Выезд через Шереметьево-2».

Дама оказалась, к Бориному счастью, на месте, и под искомой формулировкой о выезде через «Шереметьево-2» Боря, воспользовавшись ее машинкой, подпечатал: «или через Брест». Машинописный шрифт несколько разнился, но… Боря уповал на ангела-хранителя.

Расцеловав подругу и обещая ей обязательно звякнуть не следующей недельке с целью свидания, Боря ринулся в поджидавшее его около подъезда такси, не забыв, правда, переговорить из телефона-автомата, находившегося в подъезде, с дружком Мишей Авериным, у кого держал все свои ценности, ибо супружницам доверия не было. Наказал Мише ценности хранить.

А через несколько часов Борис Клейн предъявлял пограничному стражу в городе Бресте свою замечательную визу.

Страж недоуменно разглядывал документ, впервые, видимо, встречаясь с отраженной в нем формулировкой выезда; порывался звонить начальству, совершая незаконченные телодвижения в сторону аппарата связи, но Боря попросту деморализовывал его наглыми выкриками с хамской, заметим, интонацией. Мол, и тут бюрократия… что, виз не видел, служивый? Или там роман детективный напечатан?

На остаток денег был Борей уже приобретен дефицитный железнодорожный билет «Брест — Вена», и все имущество беглеца ныне состояло из авоськи, широкой души и стремительно седеющих волос.

— Проходите, — процедил пограничник со злобой.

Свершилось! Боря оказался за границей, пока, правда, в сотрудничающей с советскими органами правопорядка Польше.

Когда же поезд пересек границу СССР с Чехословакией, Боря, трясшийся от страха и вагонных вибраций на верхней полке, всерьез раздумывал: а может, спрыгнуть? Может, на следующей границе с демократической Австрией его снимут с этого чудного рейса? Ведь кто знает этих чехов… А так — спрыгнул и — по лесам и пашням… Бегать Боря умеет, никакая овчарка не догонит.

Однако оборвал Боря безумные мысли, закусил подушку крепкими зубами и вновь доверился ангелу-хранителю. И правильно сделал, ибо вскоре гулял уже по прелестной Вене с товарищами по общему счастью эмиграции.

Большая удача сопровождалась удачами малыми: в частности, удалось Боре наткнуться в столице расчетливого капиталистического государства на бесплатный, а вернее, дефектный уличный телефонный аппарат, из которого позвонил в столицу покинутого отечества подлой предательнице Галине.