— Ты меня уже так замучил, что я тебя сейчас сама убью, как-нибудь, — Леро заплакала. — Где здесь твой объективный риск? — она вытерла слезы, размазав по щекам розовое пятно. — Ты пень.

— Я не обиделся, — сказал Кламмат и поднял ствол к голове. Огонь излучателя замерцал теплыми бликами на черной панели стереомата. — Потому что я пень, это правда. Но это все из-за тебя. Один я рисковал бы, конечно, сильнее.

— А я тебе говорила — брось меня на фиг... Я и так уже мертвая... Таскаешься с трупом...

— Отставить! Мы это уже обсудили. Я не брошу тебя.

Он взял Леро за руку, поднял, подвел к краю стены, затем дернул влево в полумрак тоннеля. Треск, белый призрак огня, тошнотворная вонь — Кламмат помчался по тоннелю вперед, волоча за собой Леро мешком — та сбилась с ног при первом же шаге. Ответный разряд Кламмата ушел сразу. Впереди, метрах в пятидесяти, больно ударив в глаза, полыхнул жесткий белый огонь. На карабине Кламмата замигал злой красной звездой разряженный накопитель. Кламмат на мгновение замер, затем помчался — добежал до края очередной пирамиды, и замер снова. Леро наскочила на него, привалилась, вскрикнула, задев ссадиной на виске кольцо такелажа.

Какое-то время Кламмат молчал и не шевелился. Затем — красный огонь сменил цвет на зеленый и перестал мигать — снова схватил Леро за руку. Снова рванул, снова помчался по коридору — сфера защиты снова треснула белым огнем, — проволок Леро сквозь новую вонь и устремился по коридору — навстречу невидимому стрелку.

Никто не стрелял. Они, не покидая прикрытия, добежали до крайней каменной пирамиды, за которой расстилалась долина с трещиной, растворяясь по сторонам в тумане. Кламмат снова замер у кромки стены, прижавшись плечом к влажной поверхности. Он огляделся, поднял стереомат на шлем, вытер ладонью брови.

— Если бы он не удрал, мы бы остались на том перекрестке, — Кламмат обернулся назад, в глубину коридора. — Допустить разряд в интервал накопления...

— Даже не сосунок с третьего курса, — засмеялась-закашлялась Леро.

— Так точно, — сказал Кламмат, вернув на нос стереомат. — Сейчас он ушел, потому что мы вышли в долину. Где будет ждать теперь — пока не представлю. Скорее всего, до реки он в зоне и не появится. Такой ландшафт он, разумеется, не прогадит. Ландшафт что надо — ускориться и за рекой контролировать приоритет. А это особенно важно потому, что там — преимущественно низина. Вперед.

* * *

Идти по этой долине, вдоль бесконечной трещины — которая, по мере того как день разгорался и становилось теплее, стала густо парить, — было легко и даже весело. За пятеро суток Леро вытерпела столько боли, что места для новой уже, наверное, не осталось — очередные порезы, ссадины и ожоги Леро просто перестала отчетливо воспринимать. Когда кончалась очередная капсула, очередная боль наливалась тупым оцепенением, в котором все ощущения были перемешаны, смазаны, сдавлены — не разберешь.

Леро только смотрела на новую кровь и старалась не плакать, представляя, сколько шрамов и пятен на коже останется, когда (если вообще когда-нибудь) это все заживет. Кламмат сказал, что если они успеют вернуться на борт за семь-восемь суток и обработать кожу как надо, шрамов и пятен не будет. Только Леро, оглядывая бескрайний камень и неисчислимые веретена кустов, уже не верила, что от этого нескончаемого кошмара можно уйти, как-то избавиться — даже за две недели, даже за месяц, за год.

Идти, тем не менее, было нетрудно; приходилось лишь огибать эти причудливые кусты, разбросанные тут и там мотками ржавой колючей проволоки. Буро-черные ветки пестрели бледно-лимонными треугольничками цветков, неестественно беззащитных среди вязкой беспросветности камня и туч. Цветки были такие милые и домашние — Леро хотелось остановиться и насобирать охапку, чтобы просто смотреть на нее и забыться... Но Кламмат спешил и спешил.

Вскоре ландшафт изменился. Слева массив пирамид и конусов стал забирать в сторону и вскоре ушел на север. Справа за дымящей пропастью каменный лабиринт стал также отодвигаться дальше, и вскоре пропал из вида. Леро и Кламмат вышли на уступчатое плато — оно скатывалось к востоку, растворяясь под горизонтом. По правую руку расселина, покинув расступающуюся долину, теряла напряженный бег и расходилась широкой ложбиной с осыпающимися краями. Было видно, что вдалеке она полностью уплощалась, а черная лента реки расходилась в несколько рукавов.

По плато были рассыпаны группы камней — почти так же, как с южной стороны кряжа, которого сейчас почти не было видно в тяжелой дымке, но здесь камни были крупней, раза в два, и не темно-серые, а матово-черные. Они были похожи на огромные толстые лепестки, словно опавшие с каких-то волшебных растений и застывшие вертикально, сгруппированные по простору плоскости в неком хитром порядке. Расстояние между кучками групп было большим и позволяло наблюдать плато до самого горизонта. Почва плато была пепельно-черной — как видно, песок, образовавшийся от эрозии каменных «лепестков»; он мерцал под фиолетовым небом как перламутр. Леро оглядывала огромный простор и вдруг схватила Кламмата за руку — ей показалось, что впереди, метрах в двухстах, в черно-фиолетовой обманчивой перспективе, одно из пятен сдвинулось с места и поползло.

Кламмат сцепил стереомат и дал Леро. Она надвинула на нос прибор — тот сейчас же удобно аккомодировался, так, что не хотелось снимать, — поймала в поле обзора черную точку. Прибор выделил движущийся объект и вывел увеличение. Леро даже подпрыгнула. Это была огромная — стереомат определил три метра — шестиногая черепаха. Она неторопливо брела по своим делам, передвигая конечности в своем алгоритме, мерцая черным полированным панцирем, сонно вращая сплюснутой головой.

Леро с восторгом разглядывала диковинное животное. Панцирь был так похож на черные камни, что, казалось, из него же был выточен — только блестел полировкой и тем самым производил несокрушимое впечатление. Лапы и голова сверху имели привычный здесь фиолетово-серый оттенок, но снизу были палево-серые — очевидно, такое было и брюхо под панцирем. Лапы и голова были покрыты узором из черных крапинок и полосок; на голове — две черные бусины глаз. Черепаха была ужасно милая; Леро смотрела и не могла оторваться; ей хотелось догнать это восхитительное существо, приласкать, поиграть как с котенком — даром что котенок был трех метров в диаметре.

Кламмат забрал стереомат; они вышли из долины и направились по плато.

* * *

Несколько часов они шли с прежней скоростью. Затем уступчатый спуск прекратился; плато вылилось в плоскость, продавленную плоскими впадинами. Группы черных камней на время кончались, затем, после плоскости впадин, продолжали пестрить до самого горизонта. У края ближайшей впадины Кламмат остановился и стал оглядываться.

— Привал? — Леро доковыляла до Кламмата, уткнулась щекой в плечо.

— Дело плохо, — сказал Кламмат, подняв стереомат на шлем и утирая брови. — Разбросанные группы объектов на базе блюдчатой плоскости — хуже ничего нет. Желторотик, который позволяет себя увлечь в такой антураж в одиночку, до сосунка... До третьего курса не доживает.

— То есть? — Леро захлопала ресницами.

— Не пройдет ни одного теста, — Кламмат улыбнулся. — Это тип антуража с фактором два. Приоритет сразу двойной, — он указал на дно впадины, — и, что главное, мелкомасштабный. Намного выгоднее, — ответил он на вопросительный взгляд, — чем, например, просто стоять на холме и контролировать окружение. Здесь постоянно есть точка, с которой получаешь общий приоритет высоты. Только правильно перемещайся и учитывай группы, — он поднял ствол на ближайшее скопление черных камней.

— Ничего не поняла... Только — что пойдем по гребням? — Леро смотрела на плоскость неглубоких кратеров.

— Там дальше есть несколько мест, где так или иначе придется спуститься. Но меня беспокоит не это.

— Геомагнитная?

— Да. Моей схеме четверо суток. А тэ-гэ-эс не живет больше трех. Теоретически может держаться неделю, и больше, но практическая гарантия — трое. Поэтому все операции рассчитаны на этот срок. Падаешь на точку с проверенной свежей схемой и, пока она дышит, работаешь.