— Они пошли через эти трущобы, — Хайдег обвел стволом карабина скалы. — А ход на восток только здесь.

— Замечательно, — хихикнул Камбетэ, водя стереоматом по основанию скал. — Они выбираются в точку, а нас тут раз — и трое.

— Замечательно? — усмехнулся Хайдег. — Я уже понял, какой ты мастер ландшафтного боя, там... — Хайдег указал стволом за спину, на бесконечную ленту скалы. — Гуммо давно не в счет... Они выбираются в точку, а я тут раз — и один. И с единственным преимуществом — у меня приоритет антуража.

— Так это и здорово?

— Камбетэ, ты все-таки дегенерат. Я не знаю, какая у него батарейка и сколько еще под крышкой. Это как минимум. Особые, Кам, — это Особые. У них даже батарейки особые, не сомневаюсь. А экстраполировать система не может. Неизвестно, сколько у него было с нуля. И неизвестно, сколько он мог потратить вне зоны. Может быть, где-нибудь накопал новую батарейку? У вылупков про Особых целая мифология. Особым даже батарейки телепортируются... Хотя, как видишь, у них иногда даже тухлая схема. В том плане, что нелокальная...

Хайдег долго вглядывался в желтый туман.

— Так что, Камбетэ, пусть счет сейчас девять-одиннадцать в нашу пользу, это не говорит ни о чем. Даже с учетом того, что пять у нас — на двоих! Ты способен это понять, двоечник? Тэ-эл-бэ начинается на втором, ты еще должен был это застать. И сдать как минимум первый контроль... Или ты «физику в туалете слушал»? Был бы на твоем месте хотя бы немного вменяемый человек... Я бы объяснил ему, что в таких случаях делается...

Хайдег замолчал, оценивая конфигурацию антуража в стереомате.

— А так... Буду использовать тебя как автоматическую установку, без головы. Видишь, проем вон там? — он указал стволом. — Сядешь там и будешь сидеть.

— Тупо сидеть? — хихикнул Камбетэ без обычного оживления. — И долго?

— Пока взрослые не скажут, что можно уйти. Пошел, — Хайдег ударил Камбетэ в плечо прикладом.

Камбетэ полез назад, продрался сквозь выжженную в мотке кустарника-проволоки дыру. Помешкал, обогнул веретено усыпанных треугольниками-цветами ветвей, быстро перебежал открытое место, юркнул в нужный проход под нависшими стенами скал.

— На месте, — раздался в шлеме напряженный голос. — И что?

— Повернись... — Хайдег переключился на стереомат Камбетэ. — Не верти головой! Смотри вперед, не дергайся... Нет, что за кретин! Просто сиди и смотри, говорят!

— А мне что делать?.. — простонал Гуммо, скорчившийся ничком рядом с Хайдегом. — Мне куда... Что делать...

— Тебе — быстрее сдохнуть. Лежи и заткнись. И если будешь так громко кряхтеть, я тебя сейчас и убью. Пока не подставил нас всех... Видишь камень?

— Похожий на задницу?..

— Да, Кам, да. Похожий на задницу. Садишься на камень, и все.

— Просто сижу?

— Просто сидишь, кретин. На этой заднице.

— А он точно меня не... Тут со всех сторон — ничего!..

— Вот это и нужно, кретин. Потому что теперь у меня двойной приоритет антуража. А у него только один комплект. И теперь, Кам, слушай внимательно. Видишь, еще булыжник? И видишь, вон та стена, и за ней — пространство?

— Похожее на...

— Да, Кам, да. Как только он появляется в зоне, твой комплект работает первый. Я сразу получаю прогноз и...

— Прогноз? Погоды?

— Нет, Кам. Пэ-эр-эс — прогноз развития ситуации. Ничего, Камбетэ, не спрашивай, только слушай... Я сразу получаю прогноз и говорю куда переместиться. За этот булыжник, или за эту стену. Чтобы не потерять приоритет антуража. От этих объектов зону, куда они выпадают, ты видишь первый. И если, Кам, ты не обосрешься и сделаешь все как скажу... То все будет чики-пуки. Только двигай куда скажу! Был бы на твоем месте хотя бы сосунок с третьего курса, нормальный... И видишь, листья? Не трогай! Там кислота.

— И что теперь? — отозвался Камбетэ через пару минут.

— Все. Сидишь, молчишь, ждешь.

— И сколько?

— Пока взрослые не скажут, что можно уйти.

Они стали ждать — Хайдег в огромном кусте, в середине плотного веретена ветвей, Камбетэ — в проеме между зубьями каменных пирамид, в серо-фиолетовом полумраке под низким тяжелым небом. Вязкую тишину у подножия скал нарушал только ветер, шуршащий в черном фиолете травы, и Гуммо — он лежал, скрутившись в клубок, стонал, бессвязно ругался, звал Хайдега и Камбетэ, проклинал, ворочался, стонал и ругался, снова и снова, снова и снова.

* * *

За кряжем идти было легче — во-первых, было меньше мелких острых камней; во-вторых, идти было под гору. Уклон был удобный; не слишком пологий — ноги шагали сами, можно было расслабиться, дать отдых каким-то мышцам; не слишком крутой — шаг сдерживать не приходилось, можно было расслабиться по-другому и дать отдых другим мышцам. Пока спускались, Леро таким образом даже удалось отдохнуть. Она рассеянно ступала за Кламматом — тот черной дырой двигался впереди, следуя всем многочисленным поворотам, которые заставлял крутить навигатор, выбирая курс в каменном лабиринте.

Курс часто приходилось менять, так как постоянно попадались камни, какие нельзя было ни перелезть, ни как-нибудь обойти. Протискиваться в щели между такими камнями и стенами лабиринта было также нельзя — из-за росы, которая выпадала концентрированной кислотой. Почти голая Леро, в своем изодранном платьице, несколько раз зацепила покрытый лоснящейся пленкой камень, добавив таким образом к многочисленным порезам и ранам несколько жгучих ожогов.

Однако, по мере того как они опускались, концентрация кислоты в воздухе уменьшалась, дышать становилось легче — Леро почти перестала кашлять, крови на ладонях, когда она отнимала их ото рта, становилось меньше. Леро несколько раз пыталась окликнуть Кламмата, но поняла, что говорить не может — горло внутри горело, больно было просто глотнуть. Как хорошо, что у Кламмата есть эти капсулы... Тот шел, время от времени оборачиваясь и проверяя, все ли в порядке.

Вскоре Леро заметила, что грандиозный калейдоскоп звезд и туманностей в бездонной черноте неба стал меркнуть — надвинулись утренние облака. На востоке занялся грязно-желтый рассвет. Бесформенным мутным пятном он растекался по низкому небу, фиолетово-медными бликами рисуя ландшафт — мягкие спины камней; каньоны бесконечного лабиринта, размытые перспективой в медно-жемчужный туман; под светом матово-жирной пленкой мерцает роса... Тени играют с пространством так, что было неясно, как далеко в стороне каменная стена — или десять шагов, или протяни руку — коснешься... И как далеко впереди очередной поворот — или десять шагов, или полкилометра... А там, в неясном тумане, — неясный серый абрис, за которым новый и новый; они уходят в смутную даль угасающей чередой, и им нет конца... Сверху над царством грязно-жемчужных призраков — облачное покрывало, тяжелое, густое, гнетущее...

Леро шла, озираясь на призрачный мир, и вскоре голова у нее закружилась, и она почувствовала, что сейчас упадет. Она держалась изо всех сил; но рассвет превратился в утро, свет и цвет вернулись к тому, к чему глаз здесь уже успел привыкнуть. Головокружение прекратилось; впереди надежным черным пятном двигался Кламмат, и было безошибочно ясно, что до него всего лишь три метра, которые можно было преодолеть в пару секунд и вцепиться в черную руку.

Леро давно потеряла счет времени. Утро закончилось, и расползался сонный полупрозрачный день, когда Кламмат остановился, и Леро снова чуть не уткнулась в черную спину. Она остановилась и тоже стала оглядываться.

Утомительный лабиринт закончился — они стояли на краю неширокой, метров не больше четырехсот, долины, за которой в тумане рисовались высокие каменные зубцы — пирамиды, конусы, узкие призмы. Они возносились ввысь и вонзались в плотность облачного покрывала. Грязновато-желтый жемчужный свет, казалось, вытекал из пробитых в покрывале прорех и стекал по каменным зубьям, растворяясь внизу медно-фиолетовым полумраком. Новый каменный лес поглощался туманом, и было трудно представить на сколько он простирался.