— Переведи это.
Толмачи усердно перевели. Японский чиновник улыбчиво закивал головой.
— То, что я скажу вам далее, будет сказано мною из чувства признательности к вам, японцам, за радушный приём. Россия вынашивает недобрые намерения в отношении страны Ниппон.
— Но это неверно, — запальчиво перебил Беньовского Степанов.
— Молчите, Степанов. Я говорю то, что надо сказать в этой ситуации. Да, Россия агрессивная страна. Она утвердилась на Курильских островах, построила там военные форты, завезла туда пушки, снаряды. Следующим шагом должно быть покорение Мацумая, а потом и всех остальных японских островов. Об этом мне говорили сами русские.
— Кто говорил? Враки же всё это! — снова воскликнул Степанов.
Беньовский не счёл нужным ответить ему.
— Считаю своим долгом предупредить вас, — продолжал Беньовский. — И мой добрый совет — внимательно следите за передвижением русских по островам Дальнего Востока. И принимайте меры для защиты ваших северных окраин. Вот и всё, что я хотел вам сказать. Переведи это, мой хороший.
Толмачи принялись за дело. Чиновный японец сидел с непроницаемым лицом и не выражал никаких чувств.
— Вот письмо, адресованное вашему правительству в Эдо, — сказал Беньовский, протягивая японцу пакет, когда толмачи кончили свой пересказ. — В письме я изложил более подробно всё сказанное здесь мною. Я пользовался латынью. Надеюсь, в Японии найдутся знатоки этого языка.
Японец опять не выразил никаких чувств, но письмо взял. Попрощался с хозяином сдержанно. Как только Лодка с японцами отплыла от судна, Степанов, гневно сжимая кулаки, обратился к Морису:
— Хотел бы объясниться с вами, господин Беньовский.
— Ах, понимаю... Вы же патриот своей родины.
— Да, чёрт возьми... Мне может не нравиться Екатерина с её царедворцами. Я никогда не был в восторге от моей камчатской ссылки. Но есть ещё Россия, родина, какая бы она ни была.
— Слова, слова...
— Вам этого, вероятно, не понять.
— Где уж мне, какому-то там не то поляку, не то венгру. Бусурманину, как вы говорите.
— Вот именно. Зачем вы затеяли этот недостойный, лживый спектакль?
— Только для того, чтобы завоевать доверие недоверчивых японцев.
— Оправдана ли цена? Вы сеете недоверие японцев к русским, разжигаете их подозрительность. А нужны добрые, сердечные отношения между соседними державами. Сколько усилий затратили русские купцы и мореходы, плавая к берегам Японии и безуспешно добиваясь права вести торговлю в японских портах!
— Вы утомили меня, Степанов. Продолжим как-нибудь в другой раз наш приятный спор. А сейчас оставьте меня.
В японских источниках можно найти упоминание о клеветническом письме Мориса Августа на имя правительства сёгуна с предупреждением о мнимой русской угрозе. Акция Беньовского никак не способствовала развитию русско-японских отношений, а, наоборот, сеяла в Японии недоверие и подозрительность к русским. Последующие попытки русских купцов и мореплавателей открыть Японию для торговых и всяких других контактов неизменно наталкивались на глухую стену холодной настороженности. Можно с полным основанием сказать, что месть Беньовского в определённой мере достигла своей цели. Малоизвестный у нас исследователь истории русско-японских отношений С. И. Новаковский, знаток японских источников, издавший в 1918 году в Токио содержательную книгу «Япония и Россия», пишет: «Интересная, но вместе с тем и печальная страница русско-японских отношений принадлежит бежавшему из Камчатки графу Морису Августу Беньовскому». История эта, по словам автора, имела печальные последствия. Что касается упомянутого здесь графского титула, то впоследствии Морис Август с той же лёгкостью необыкновенной стал называть себя графом, как прежде называл себя бароном. Тщеславие самозваного графа-барона с годами росло.
На пятый день пребывания в бухте Беньовский приказал подымать якорь. Это вызвало замешательство среди японцев в лодках, окружавших судно. Несколько островитян ещё оставались на борту галиота. Они не спешили уходить, несмотря на предупреждения команды. При первой попытке поднять якорь все они засуетились, замахали руками, загалдели. Один из японцев, более почтенного вида, чем другие, вероятно, какое-то должностное лицо, подбежал к Беньовскому и стал показывать жестами, чтобы якорь не подымали.
— Похоже, пытаются убедить нас оставаться на прежнем месте и не выходить в море, — сказал Беньовский Чурину.
— Это что, арест? — с тревогой спросил штурман.
— Откуда я знаю. Вели-ка команде выпроводить поскорее всех гостей вон.
Японцев выпроводили с борта судна. Когда же попытались поднять якорь, японцы с лодок ухватились за якорный канат, чтобы помешать его поднять.
— Это мне совсем не нравится, — сказал Беньовский. — Определённо, японцы имеют против нас дурной умысел.
Он приказал дать из пушки холостой выстрел в острастку японцам. Выстрел откликнулся гулким эхом. Это произвело на всех находившихся в лодках ошеломляющее впечатление. Сперва они упали и притаились на дне лодок, а опомнившись, поспешно поплыли к берегу. «Святой Пётр» поднял якорь и вышел в море.
А японцы повели себя так потому, что мятежный корабль вызвал у них серьёзное подозрение, и они не очень-то поверили в его голландскую принадлежность. Тот самый купец, который, побывал на Мацумае и жил среди айнов, бывал и в Нагасаки и встречал там голландских моряков и торговцев. По своей манере держаться, по одежде и речи эти загадочные люди с корабля никак не напоминали тех голландцев из Нагасаки. Своими подозрениями наблюдательный купец поделился с начальником поселения, знатным самураем, которому подчинялись администраторы соседних, более мелких населённых пунктов. Тот послал уведомление с рекомендацией внимательно наблюдать за чужестранным судном и его командой начальнику поселения соседней бухты, куда галиот как раз и направился, чтобы запастись водой. Информация Беньовского о мнимых агрессивных планах русских только усилила подозрение японцев. Они восприняли предупреждение Мориса Августа по-своему. Этот человек с корабля определённо русский шпион. И предупреждение его сделано вовсе не от чистого сердца в знак признательности за гостеприимство, а с единственной целью припугнуть японцев. Вот и было принято решение задержать русский корабль, чтобы потом поступить с его экипажем по всей строгости закона. Предупредительный выстрел из пушки, вызвавший смятение среди японцев, помешал им осуществить это намерение.
Ещё при подходе к Японским островам среди экипажа и пассажиров корабля открылась повальная болезнь. Этому способствовали скученность в каютах и трюме, плохая пища, несвежая вода и всё усиливающаяся жара. Многие заболели лихорадкой, другие ощущали общую слабость и не могли подняться с постели. Мейдер обходил больных, говорил ободряющие слова, чувствуя своё полное бессилие перед наступающими болезнями. У него не было никаких лекарств, даже нужной в таких случаях хины. Единственное лечение, которым пользовался лекарь, было кровопускание. Он и практиковал свой универсальный метод, подходя то к одному, то к другому больному с ланцетом и тазиком. Но после кровопускания многим из больных становилось ещё хуже — от потери крови люди совсем ослабели. Когда покидали негостеприимные берега Японии, почти третья часть экипажа и пассажиров оказалась лежачими больными.
К югу от Японии протянулась цепь небольших гористых островов и островков с пышной растительностью. Это был архипелаг Рюкю, который русские называли Ликейскими островами. В ту пору они ещё не принадлежали Японии, а составляли королевство, находившееся в вассальной зависимости от Китая.
20 июля галиот подошёл к довольно значительному острову и стал на якорь в удобной бухте. Тотчас к судну подплыло множество лодок с местными жителями, приветствовавшими прибывших дружелюбными жестами и возгласами. Они предлагали мореплавателям картофель, фрукты, свежую рыбу. Свой остров жители называли Танао-Сима. Островитяне не только не препятствовали команде выйти на берег, но оказывали ей всяческие знаки внимания и гостеприимства. «Как бы уже с нами многое время жили», — замечает Рюмин. Они зазывали гостей в свои жилища — лёгкие хижины из бамбука, угощали фруктами, показывали своё немудрёное хозяйство. Жители острова занимались земледелием и рыболовством. Удобных для сельскохозяйственных угодий площадей было мало. Поэтому небольшие возделанные полоски земли ползли по крутым склонам гор и ущелий. Островитяне выращивали рис, сахарный тростник, батат, фруктовые деревья. Скота держали мало из-за недостатка пастбищ.
