Славичек ранним утром следующего дня отбыл обратно, а Морис Август остался в Карлсбаде на три дня. Он показался врачу-немцу, прочитавшему целую лекцию о целебных свойствах карлсбадских минеральных источников, пил по его рекомендации солоноватую и горьковатую на вкус воду, дважды принимал ванны.
Беньовский уже собирался возвращаться в полк, когда в вестибюле пансионата его остановил раскатистый возглас:
— О, холера ясна! Не будь я пан Генский, если это не мой родич пан Беньовский, супруг моей племянницы Фредерики.
Морис Август увидел грузного немолодого человека в старомодном зелёном кафтане, судя по выговору — поляка, и смутно припомнил, что где-то уже встречал его. Кажется, эта встреча состоялась во время свадьбы в доме Генских. Находившийся среди гостей пожилой поляк приходился родственником тестю Беньовского, не то его двоюродным, не то троюродным братом, и носил ту же фамилию. После свадьбы он заезжал раза два в имение Мориса Августа.
— Помню вас, милейший пан... — отозвался Беньовский, хотя родственник и оставил у него самые смутные воспоминания. Он даже забыл имя этого двоюродного или троюродного дядюшки своей супруги.
— Пан Владислав, если вам угодно, — напомнил поляк.
— Да-да, пан Владислав. Очень рад. Такая приятная неожиданность. Что привело вас в Карлсбад?
— Стариковские хвори. Желание подлечиться. Я ведь тоже был в рядах конфедератов.
Действительно, пан Владислав некоторое время числился в одном из конфедератских отрядов, но больше отсиживался дома, ссылаясь на разные болезни, действительные или мнимые. Участвовать в сражениях ему не довелось.
Пришлось Беньовскому отложить на пару часов отъезд и пригласить родственника в ресторацию. Пан Владислав, потягивая чешское пиво, поведал Морису Августу последние родственные новости. Его тесть ещё вполне бодр. Сёстры Фредерики, повыходив замуж, благополучно рожают детей. В имение Генских наведывались чины королевской полиции и интересовались местонахождением Мориса Августа. Делалось это по требованию российского посла в Варшаве. Императрица Екатерина II настаивала, чтобы король Станислав выдал Беньовского, если он паче чаяния обнаружится в пределах Речи Посполитой, русским властям для примерного наказания за учинённый на Камчатке разбой. Имение Мориса Августа, однако, не подверглось конфискации. Его взял под свою опеку старый Генский, отец Фредерики. Вот и все новости.
Беньовский в свою очередь рассказал, что по заключении мира он намеревается оставить военную службу и заняться коммерцией. Он уже предпринимает шаги по созданию торговой фирмы, которая будет базироваться в порту Фиуме и вести широкую заморскую торговлю с восточными странами. Уже намечаются солидные компаньоны. Он, Морис Август, готов со своей стороны пригласить и пана Владислава участвовать в деле, если тот, конечно, располагает необходимым капиталом.
— Большого капитала я не накопил, — ответил Генский. — Но кое-что за душой имею. Ведь я по своему характеру азартный игрок. Люблю рисковать. А коммерция — это тоже риск.
— Риск ради прибыли, дорогой дядюшка Владек.
— Вашу руку, Морис. Считайте меня своим компаньоном.
Пока Морис Август ездил в Карлсбад, командир его первого эскадрона совершил несколько небольших разведывательных рейдов через Судеты на саксонскую сторону. Разведчики установили, что вблизи границы никаких серьёзных вооружённых сил у саксонцев и пруссаков нет. На западных склонах гор раскинулись угодья богатого помещика фон Вальде, известного коннозаводчика. Свои табуны коней он угнал вглубь страны. В его главном имении сосредоточены обширные запасы фуража, сена, скошенного на горных лугах.
Беньовский принял решение самолично возглавить колонну в составе полуэскадрона для ночного набега на имение фон Вальде. Выставив передовое охранение, отряд бесшумно двигался по заснеженной горной дороге, скрытой в ущелье. На западном склоне гор свернули с основной дороги на едва заметную тропу, петляющую по дну бокового, заросшего ельником ущелья. Оно и вывело на широкую поляну. Посреди поляны массивная стена из грубо обтёсанных валунов окружала господский дом, маячивший чёрным силуэтом. Чугунные ворота ограды оказались на запоре. На стук и возгласы солдат выскочил откуда-то из тьмы перепуганный старик привратник и, повинуясь угрожавшим оружием солдатам, открыл ворота. На шум из здания вышли несколько сонных полицейских, охранявших дом помещика. Их всех без большого труда разоружили и заперли в чулане.
Морис Август распорядился выслать на западную дорогу охранение, а также расставил часовых вокруг господского дома и смело вошёл во внутренние покои. У входа в зал он столкнулся с высоким лысоватым господином, полуодетым, со свечой в руках.
— О, доннер веттер[62]! Господа австрийцы... Я-то думал, что эта проклятая война подошла к своему завершению.
— Вы правы, герр Альбрехт. Война близка к концу. Меня привело к вам единственное желание познакомиться с вами. Премного наслышан о вашем конном заводе.
— Если вас интересуют мои лошади, то разочарую вас. Их здесь уже давно нет, если не считать двух десятков выбракованных кляч.
— Какие они клячи, это мы ещё посмотрим. А пока разрешите представиться. Командир уланского палка её величества Беньовский — если по-польски, де Бенёв — если по-венгерски.
— Проходите к камину. Он ещё не остыл.
— Благодарю вас. И разрешите сразу перейти к делу. У вас, насколько мне известно, большие запасы овса и сена, в которых так нуждается мой полк. По праву воюющей стороны я конфискую ваши запасы.
— Это разбой!
— Нормальный обычай войны. К сожалению, вывезти мы сможем малую часть. Остальное придётся уничтожить, предать огню.
— Но зачем?
— Чтобы вашим овсом и сеном не воспользовались наши противники. Логично? Но мы можем договориться полюбовно.
— Каким образом?
— Самым простым. Я не трону ни вашего овса, ни вашего сена. Даю вам право откупиться от конфискации, чтобы на ваши деньги я смог закупить овёс и сено у чешских поставщиков.
— Сколько вы хотите?
— Ну, скажем, три тысячи австрийских гульденов серебром.
— Однако!
— Для вас, с вашими доходами, эта сумма сущие пустяки.
— Хорошо, вы получите три тысячи серебром и дадите мне слово дворянина, что оставите меня в покое.
— Слово дворянина. И искреннее заверение в самом добром к вам расположении. Приятно общаться с деловым человеком, который понимает тебя с полуслова. Мы с вами могли бы стать хорошими партнёрами.
— Это с какой стати? Предлагаете совместно разводить породистых коней?
— Никак нет, герр Альбрехт. Кони не моё увлечение. Создаю коммерческую компанию для торговли с восточными странами.
Морис Август поделился с фон Вальде своими честолюбивыми планами.
— Участие в подобной компании открывает перед вами возможность закупать скакунов арабской породы. Что вы на это скажете?
— Дождёмся прежде заключения мирного договора. И посмотрим, как будет выглядеть ваша компания, кто ваши партнёры.
— Надеюсь на участие Щульца из Карлсбада и Иржи Славичека.
— Знаю их. Провинциальные люди.
— Будут и венцы, и поляки.
— Посмотрим, посмотрим.
— Надеюсь, что это только начало нашего приятного знакомства.
Получив с коннозаводчика три тысячи гульденов серебром, Беньовский вместе с небольшим отрядом удалился. Фон Вальде проклинал в душе дерзкого кавалериста, но старался убедить себя, что ещё легко отделался. Неписаные законы войны беспощадны. Беньовский не тронул его имущества, не поджёг скирды с овсом, не увёл из конюшни ни одного коня, среди которых были, конечно, не только выбракованные клячи, да ещё рисовал ему заманчивую картину обогащения.
С наступлением весны новой вспышки военных действий так и не последовало. При посредничестве Екатерины II, не желавшей усиления Австрии, 15 мая 1779 года в Тешене воюющие стороны заключили мирный договор. Он сохранял территориальную целостность Баварии, которая теряла в пользу Австрии лишь небольшой Иннский район. Это была чисто символическая уступка венскому двору. Подобную же уступку символического свойства получала и Саксония. Наибольшей выгоды достиг прусский король Фридрих II, за которым признавались наследственные права на Ансбах и Байрет, небольшие владения в южной Германии, граничащие с баварскими землями. Прежде они принадлежали боковой ветви Гогенцоллернов.
