– Откуда вы взялись? – спросил мужчина. Келл поднял голову и сразу понял, что под маской скрывалась женщина – даже не женщина, а девушка. Высокая и долговязая, одетая по-мужски: в сапоги, бриджи, куртку и плащ, под которым поблескивало оружие. Ну и конечно, в маске и шляпе. Девушка тяжело дышала, словно от быстрого бега. «Странно», – снова подумал Келл, совсем сбитый с толку.

Он слегка покачнулся.

– Эй, с вами все нормально? – спросила незнакомка.

Откуда-то послышались быстрые шаги, и Келл сжался, но потом вспомнил, что здесь и сейчас он в безопасности. Девушка быстро оглянулась, а затем снова уставилась на него. Келл шагнул к ней, и у него чуть не подкосились ноги. Она хотела было подхватить его, но он оперся о стену.

– Все будет нормально, – дрогнувшим голосом шепнул он.

Девушка вздернула подбородок, и Келл заметил что-то волевое и дерзкое в ее глазах – какой-то вызов. Потом она улыбнулась одними уголками упрямого рта, и Келл сонно, рассеянно подумал, что в других обстоятельствах они могли бы подружиться.

– У вас на лице кровь, – сказала девушка.

Ах, если бы только на лице! Келл поднес руку к щеке, но рука тоже была мокрой от крови. Незнакомка подошла вплотную, достала из кармана маленький темный платок и приложила к его лицу, а затем сунула ему в руку.

– Оставьте себе, – сказала она и, повернувшись, зашагала прочь.

Проводив странную девушку взглядом, Келл запрокинул голову и уставился в беззвездное, мрачное небо Серого Лондона над крышами домов, а потом полез в карман за талисманом из Черного Лондона и оцепенел.

Талисман исчез.

В бешенстве Келл обшарил все карманы, но без толку. Задыхаясь и истекая кровью, изнемогающий Келл посмотрел на платок, зажатый в кулаке.

Он не мог в это поверить.

Его ограбили.

В Красном Лондоне часы пробили восемь вечера.

Звон полился из храма на окраине, пролетел над поблескивающим Айлом и улицами города, хлынул в распахнутые окна и двери, в конце концов достиг «Рубиновых полей» и замершего человека.

На тыльной стороне его ладони стояла буква «Х», и он замахивался краденым королевским клинком. Человек был заключен в странную оболочку – не то ледяную, не то каменную.

Когда колокольный звон умолк, эта оболочка треснула, и неровные трещинки, быстро расширяясь, разошлись по всей поверхности.

«Стой», – приказал тогда молодой Антари нападающему, и магия повиновалась. Излившись из черного камня, она обвилась вокруг человека и, затвердев, превратилась в скорлупу.

Теперь она разрушалась, но вовсе не так, как ломается обычная скорлупа, когда поверхность сначала покрывается трещинами, а затем по частям осыпается на землю. Нет, эта оболочка, разламываясь на части, прилипала к человеку, расплавлялась и проникала внутрь его тела. Просочившись сквозь одежду и кожу, она полностью исчезла: впиталась.

Замерзший человек вздрогнул и вздохнул. Королевский меч выпал из его руки и грохнулся на мостовую, когда последние переливающиеся капли магии – дурной, мертвой, черной – маслянисто блеснули на коже, а затем тоже впитались. Вены мужчины потемнели, покрыв тело словно чернильной сеткой, голова упала на грудь. Открытые пустые глаза налились чернотой так, что исчезли даже белки.

На человека уже было наложено заклятие, и он не мог сопротивляться. Так что иная магия сразу проникла по венам внутрь, постепенно завладевая всем – и телом, и духом; и некогда алый пламень жизни сменился черным.

Человек – или, точнее, то, что находилось внутри, – медленно поднял голову. Черные глаза глянцевито заблестели в холодной темноте, когда он окинул взглядом проулок. Рядом лежало тело второго головореза: он был мертв – свет его жизни полностью угас. Некого спасать, нечему гореть. В теле первого человека тоже осталось не так уж много жизни – теплился лишь слабый огонек, но этого было пока что достаточно.

Он расправил плечи и пошел, поначалу прихрамывая, словно за это время отвык от собственного тела, но затем все быстрее и увереннее. Вскоре мужчина с неестественной улыбкой широко шагал к ближайшему освещенному зданию. Из его окон лился яркий свет и звонкий, радостный, обнадеживающий смех.

Негромко напевая, Лайла возвращалась в таверну «В двух шагах».

Она начала переодеваться прямо на ходу: сняла маску и широкополую шляпу, чтобы не привлекать внимания. Жаль, конечно, что Лайла была в этом наряде, когда врезалась в пьяного парня в проулке, но он так нализался, что вряд ли что-нибудь заметил. Ведь не заметил же, как она, подав ему платок, заодно обшарила его куртку и вытащила кое-что из кармана. Легкая добыча!

По правде говоря, Лайла все еще злилась на себя за побег или, точнее, за то, что попалась в ловушку и была вынуждена бежать от троих уличных хулиганов. «Хотя, – подумала она, с удовлетворением взвешивая в руке добычу, лежавшую в кармане плаща, – сегодняшнюю вылазку нельзя назвать пустой тратой времени».

Когда впереди показалась таверна, Лайла остановилась под фонарным столбом, чтобы получше рассмотреть, что же ей досталось на этот раз. Сердце девушки упало. Она рассчитывала на нечто серебряное или золотое, но это был простой кусок камня. Не драгоценный самоцвет или хотя бы осколок хрусталя – он напоминал глянцевитую черную гальку: одна сторона гладкая, а другая шершавая, как будто его разбили или откололи от большой глыбы. Почему этот тип бродил с камнем в кармане, к тому же еще и битым?

Лайла почувствовала легкое покалывание в том месте, где кожа соприкасалась с камнем. Девушка поднесла добычу к свету и, прищурившись, осмотрела, но уже через минуту выбросила все из головы, решив, что камню грош цена – наверное, это какой-то сентиментальный пустячок. Настроение испортилось. Лайла засунула камень обратно в карман и поднялась по ступенькам таверны.

Хотя в таверне яблоку было негде упасть, Бэррон все же заметил Лайлу и пристально посмотрел на шляпу, которую она держала под мышкой. В его глазах мелькнула тревога, и девушка поморщилась. Она ему не родня и не нуждается в его заботе.

– Ну что, нарвалась? – спросил он, когда Лайла проходила мимо стойки, направляясь к лестнице на второй этаж.

Лайла не хотела признаваться ни в том, что попала в западню и спаслась бегством, ни в том, что добыча оказалась полной чепухой, поэтому она просто пожала плечами:

– Ничего особенного. Я справилась.

На угловом табурете сидел знакомый нищий мальчишка и ел тушеное мясо из миски. Лайла почувствовала, что проголодалась, точнее, проголодалась сильнее обычного, потому что сытой она не чувствовала себя уже много лет. Но девушка так сильно устала, что постель все же казалась привлекательнее еды. К тому же она так и не вернула мальчишке отнятые медяки. Конечно, есть еще серебро, но его нужно поберечь, если ей хочется выбраться из этой таверны и этого города. Лайла слишком хорошо была знакома с этим заколдованным кругом: воры воруют лишь для того, чтобы продолжать воровать.

Она не собиралась довольствоваться столь жалкими победами. Лайла проклинала трех уличных хулиганов, разгадавших ее секрет, хотя это не удавалось выяснить трем дюжинам констеблей. Теперь действовать будет намного труднее. Ей нужна крупная добыча, причем как можно скорее.

В животе заурчало. Лайла знала, что Бэррон принесет ей что-нибудь даром, если она попросит, но не могла и не хотела до этого опускаться.

Она, конечно, воровка, но не попрошайка.

Перед тем как уйти (а она уйдет), Лайла обязательно отдаст ему все долги до последнего гроша.

Девушка стала подниматься по узкой лестнице.

Наверху находилась маленькая площадка с зеленой дверью. Лайла вспомнила, как когда-то хлопнула ею, оттолкнула Бэррона и в приступе раздражения помчалась вниз по лестнице. В тот раз Лайла обокрала посетителя, и Бэррон предложил сделку: он потребовал арендную плату, но запретил платить за комнату и стол ворованными монетами. Он хотел только честно заработанные деньги, а поскольку у Лайлы таких не водилось, предложил платить ей за помощь ему в таверне. Лайла его просто отшила. Согласиться означало остаться, а остаться означало остепениться. В конце концов, проще было сказать «да», а потом сбежать. «Только не откуда, а куда», – подумала Лайла. Она бежала к чему-то лучшему и, хотя пока не достигла цели, обязательно ее достигнет.