В некоторых случаях Троцкий мешал своим сторонникам выйти на более широкое поле политической борьбы. Это происходило тогда, когда они пытались во имя расширения социальной базы использовать не столь одиозные лозунги и шаблоны, не провозглашать себя прямыми последователями Троцкого, иными словами, когда они пытались стать на путь менее радикальный. В начале июля 1929 г. он отчитывал одного из своих последователей, который считал целесообразным «отмежеваться от троцкизма» не по принципиальным мотивам, а по практическим соображениям, ибо коммунистические массы терроризированы жупелом «троцкизма». «Этот метод противоречит всему моему политическому опыту», — писал Троцкий в ответном письме и требовал немедленного издания важнейших документов интернациональной левой оппозиции, то есть открытое заявление о солидарности с Троцким[202].

Продолжая уделять внимание национальным организациям, Троцкий уже в начале 30-х гг. всерьез занялся подготовкой к созданию международного объединения своих сторонников. Но для образования такового, да и для укрепления групп своих приверженцев в отдельных странах необходимо было, по его мнению, разносторонне разработать на базе конкретного историкополитического анализа основные проблемы революции 1917 г., советской и международной действительности.

После депортации Троцкого Сталин развернул новую массированную кампанию против «троцкизма». Немаловажным ее проявлением был доклад Ярославского на совещании преподавателей-обществоведов 9 февраля 1930 г., в котором впервые было заявлено о полной идейной, теоретической и практической несовместимости большевистской и троцкистской точек зрения по вопросам о методах внутрипартийной борьбы. Большевистскую точку зрения Ярославский формулировал как историю расколов и отколов различных групп от революционной партии пролетариата, а «троцкистскую» — как историю «объединительных попыток беспринципного склеивания различных групп и группочек»[203].

Троцкий не мог и не желал оставлять без ответа всевозможные наветы и измышления по поводу его взглядов и роли в истории социал-демократического движения в России и мире. Но важнейшую свою задачу он видел в том, чтобы на базе доступного ему материала, собственных воспоминаний и впечатлений и своей концепции воссоздать предпосылки и ход революции 1917 г. Выполнение этой задачи он считал необходимым для разработки программно-политических установок российской и международной коммунистической оппозиции. Именно в эмиграции развернулась масштабная историко-аналитическая деятельность Троцкого.

Формально говоря, Троцкий не был профессиональным историком, но его знания и аналитическая хватка были велики, а сферы интересов в области истории разнообразными, хотя в этом разнообразии было своеобразное единство. Оно состояло в том, что он стремился использовать историю в политических целях, обычно не прибегая к прямой фальсификации и тем более подлогу, но преломляя историю в призме собственных идеологических и политических концепций, что при определенном взгляде на написанное можно было классифицировать и как фальсификацию.

В круг интересов Льва Давидовича входили: история России, особенно конца XIX — начала XX в.; частично всемирная история, рассматриваемая как источник уроков для настоящего и будущего; биографистика и воссоздание политических портретов Ленина и Сталина; документоведение и архивистика, прежде всего та их часть, которая позволила бы оправдать и укрепить политический курс самого Троцкого и дискредитировать его врагов и соперников, в первую очередь Сталина; мемуаристика, позволявшая добиться тех же целей. Все эти области были теснейшим образом переплетены между собой, частично перекрывали друг друга, ибо мемуарные произведения содержали анализ общеисторических явлений, а в исторических трудах нередко встречались автобиографические эпизоды. Вычленить каждое из этих направлений можно только условно.

Своего рода пробой в разработке революционной истории России явились воспоминания «Моя жизнь», которые сквозь призму личных впечатлений и собственного нравственно-политического пути воссоздавали канву российской истории первой четверти XX в. Троцкий вспомнил и то, что именно он был первым автором брошюры о революции 1917 г., которую диктовал в Бресте по ночам и в перерывах между заседаниями на мирных переговорах 1918 г.[204]Этот текст также служил ему в какой-то мере путевой вехой для написания нового фундаментального труда: «История русской революции».

Поразительно, но написанная примерно за два года работа объемом почти в полторы тысячи страниц создавалась одновременно с огромным количеством теоретических и политических статей, тезисов, директивных писем и прочих документов, на фоне множества встреч со сторонниками и поклонниками, которые один за другим приезжали в Турцию специально для того, чтобы повидаться с Троцким. Разумеется, помощники и секретари оказывали ему немалую помощь. Особенно большую работу проводил вначале на Принкипо, а затем в Берлине сын Лев, посылавший отцу книги, статьи, собственные выписки, библиографические списки. Если силы других помощников Троцкий как-то еще берег, то Льва он эксплуатировал нещадно. Многочисленные письма в Берлин содержали все новые и новые требования, упреки в недостаточно тщательной работе и даже пренебрежительном отношении к его просьбам.

О том, какие источники лежали в основе работы и как проходил сам творческий процесс, дает представление письмо Троцкого американским издателям Саймону и Шустеру, которые первыми выпустили эту работу на английском языке. В ответ на их просьбу сообщить, как и при каких условиях писалась книга (это было необходимо, очевидно, для рекламы), Троцкий ответил письмом от 10 февраля 1932 г., вскоре появившимся в нескольких американских газетах:

«Вы спрашиваете, не могу ли я сообщить Вам какие-либо дополнительные данные о том, как и при каких условиях писалась и пишется «История русской революции». Попытаюсь набросать здесь наспех кое-какие обстоятельства, которые могут представить для Вас интерес. В Константинополе нет никаких библиотек, если не считать книгохранилищ со связанными книгами Ислама и пр. Каждую справку мне приходилось наводить за границей, путем писем или телеграмм. Нужные мне газеты посылались мне моими сотрудниками из Берлина. Я отмечал здесь то, что представляло для меня интерес, и возвращал в Берлин для переписки, так как постоянная моя сотрудница занята была текущей работой. Если в выписках оказывались сомнительные места, то проверку приходилось проводить по авиационной почте (к сожалению, она функционирует далеко не круглый год).

Если, таким образом, принять во внимание, что главная часть моего «штаба» (розыск необходимых материалов, выписка и покупка книг, наведение справок и пр.) находится в Берлине, отделенном от Константинополя четырьмя днями почтового сообщения, то не трудно себе представить, какие технические затруднения проходилось и приходится преодолевать в процессе работы. Я надеюсь, однако, что эти препятствия и затруднения, вызываемые условиями моей высылки, не отразились неблагоприятно на точности работы. Мои сотрудники в Берлине и здесь относились к делу с исключительным вниманием и помогли мне в течение этих двух лет преодолеть невыгодные условия работы.

Большим подспорьем служили мне мои собственные старые работы, писавшиеся в разгаре событий и отражавшие разные этапы русской революции. Все эти работы, а также речи, написанные мною документы и пр. вошли в полное собрание моих сочинений, выпускавшееся в свет Государственным издательством в Москве в течение нескольких лет. Группа молодых историков, социологов и экономистов снабжала каждый том тщательно разработанными примечаниями исторического, критического и теоретического характера. Вся эта работа велась в свое время под общим моим руководством и чрезвычайно облегчила мне сейчас обработку исторического материала. Замечу здесь же, что из общего плана издания, рассчитанного на 30 с лишним томов, вышло только 13 книг…