Находясь в советском консульстве в Константинополе, Троцкий набросал проект своей издательской программы на ближайшие месяцы[1]. Первое, что задумал сделать Троцкий, — это выхватить из рук Сталина и использовать в своей борьбе против него знамя и авторитет Ленина. Для этого он решил учредить Фонд издания работ Ленина и важных документов партии, «опубликование которых в Советской республике запрещено сталинским аппаратом и карается как «контрреволюционное» преступление».

Начать он хотел с публикации протоколов Мартовского совещания руководящих деятелей партии большевиков 1917 г. (они должны были дать представление о «соглашательской» позиции Сталина, Молотова, Рыкова и других нынешних руководителей партии накануне приезда в Россию Ленина). Кроме того, Троцкий планировал опубликовать протокол заседания Петроградского комитета партии от 1 ноября 1917 г., на котором Ленин назвал Троцкого «лучшим большевиком»; протокол заседания военной секции VIII съезда партии, где Сталин брал под защиту так называемую «военную оппозицию», а Ленин полностью поддержал Троцкого в вопросе строительства регулярной армии; переписку Ленина с Троцким периода Гражданской войны и, наконец, последние письма Ленина, в частности записку «К вопросу о национальностях…», и послеоктябрьские документы Сталина, которые тот, по различным причинам, считал теперь для себя неудобными, а потому не подлежащими преданию гласности.  «Таковы намеченные первые выпуски этого издания. Они составят многие сотни страниц, — писал Троцкий. — Между тем это только начало. Мы надеемся получить от наших друзей из СССР дополнительные материалы, о которых в свое время сообщим. Издание будет выходить на русском и на главных мировых языках».

Действительно, появившаяся через несколько лет книга Троцкого «Сталинская школа фальсификаций»[2] содержала несколько важных документов, обозначенных в этой издательской программе, позволявших получить более сбалансированное представление по важнейшим вопросам недавнего прошлого, в основном о политике большевистского руководства в 1917 г., о разногласиях Ленина с Каменевым, Сталиным и другими «внутренними» руководителями большевистской организации после возвращения Ленина из эмиграции, о высокой оценке Лениным Троцкого и т. д. Однако в полном виде намеченная обширная издательская программа выполнена Троцким не была как из-за недостатка средств, так и вследствие того, что Троцкий занялся другими, значительно более актуальными, с его точки зрения, делами.

По прибытии в Турцию Троцкий возобновил работу, которую начал в Алма-Ате и которая, по его мнению, должна была представить сторонникам, противникам и всей читающей публике его жизненный путь, от рассказа о родителях и первых детских воспоминаний до событий самых последних месяцев: Троцкий засел за подробные мемуары. В ссылке писались только отдельные фрагменты книги, эпизоды, которые приходили в голову, почти исключительно из детства и юношеских лет. Лев Давидович не мог и не хотел полностью отдаться воспоминаниям, так как продолжал еще чувствовать себя действующим вождем огромной страны, руководителем важного, по его мнению, политического течения, уделял много времени переписке с другими ссыльными, изучению, анализу текущих событий в политической жизни страны, действиям властей, выработке курса «большевиков-ленинцев». Теперь же, особенно в первые месяцы после переселения на Принкипо, свободного от непосредственных политических дел времени оказалось много больше. Даже позже, когда Троцкий возобновил свою политическую деятельность, он ввел жесткое для себя правило: ежедневно уделять по несколько часов чисто кабинетной работе над историческими, экономическими, философскими, социологическими и даже литературно-критическими текстами (не имевшими непосредственного отношения к злободневной политике).

«Моя жизнь» была написана в один присест и завершена в течение нескольких месяцев», — писала Наталья Ивановна[3]. Сам же Троцкий был убежден, что затворничество в турецкой глуши — только временный эпизод в его бурной жизни, и торопился воспользоваться им, чтобы довести до современников и потомков свою трактовку минувших событий. Он писал в предисловии к автобиографии: «Самая возможность появления ее в свет создана паузой в активной политической деятельности автора. Одним из непредвиденных, хотя и не случайных этапов моей жизни оказался Константинополь. Здесь я нахожусь на бивуаке, — не в первый раз, — терпеливо дожидаясь, что будет дальше. Без некоторой доли «фатализма» жизнь революционера была бы вообще невозможна. Так или иначе, константинопольский антракт явился как нельзя больше подходящим моментом, чтобы оглянуться назад, прежде чем обстоятельства позволят двинуться вперед»[4].

Об интенсивной работе отца тем, кого он считал своими единомышленниками в СССР, писал Лев Седов. 9 июля он отправил письмо И.Я. Врачеву, который как раз перед этим заявил о своем примирении со сталинским режимом (Лев об этом заявлении еще не знал): «У нас без перемен. Старик много работает — подготовляет книги для печати. Со здоровьем так себе — малярия, переутомление и пр[очее]. Да и здесь очень неважно, а единый фронт от сэра Остина — до Сосо — не дает никуда продвинуться»[5]. «Старик» — это Троцкий. «Сэр Остин» — министр иностранных дел Великобритании О. Чемберлен. «Сосо» — Сталин.

Рукописью сразу заинтересовались американские и английские издатели. Уже в 1930 г. книга была выпущена в США издательством «Скрибнер и сыновья» и в Великобритании издательством Торнтона Баттерворса. Через год американское издательство опубликовало дополнительный тираж книги. В том же 1930 г. мемуары были изданы во Франции, Испании и Чехословакии. В Варшаве они появились не только на польском языке, но и на идиш. Так началось победоносное шествие мемуаров Троцкого по всему миру — от Китая, где они были впервые опубликованы уже в 1932 г., до всех латиноамериканских и даже нескольких африканских стран[6].

Русскоязычное издательство «Гранит», находившееся в Берлине, подписало договор с Троцким об издании книги на русском. Мемуары вышли в двух томах в 1930 г., хотя в выходных данных значится следующий год, 1931-й. Издательство «Гранит», принадлежавшее А.С. Кагану (он владел еще двумя берлинскими издательствами — «Обелиск» и «Парабола»), и позже публиковало книги Троцкого, интерес к которым проявляла эмигрантская публика разных политических лагерей. Книгоиздатель получал неплохую прибыль, хотя не чувствовал себя в безопасности, имея в виду все более нагнетавшуюся советскими властями кампанию ненависти в отношении Троцкого и столь же бешеные выпады по отношению к коммунисту-еврею со стороны национал-социалистов. Именно приход к власти в Германии нацистов в начале 1933 г. положил конец существованию «Гранита» (хозяин которого был евреем), как и вообще всех издательских домов, принадлежавших не только евреям-иммигрантам, но и немецким евреям.

Мемуарная книга Троцкого обладала всеми достоинствами и недостатками, которые присущи воспоминаниям как жанру литературы и как историческому источнику. Она была насквозь субъективна и пристрастна, что, собственно, автор не отрицал, заявляя, что эта книга — не бесстрастная фотография его жизни, а ее составная часть, что на страницах книги он продолжает ту борьбу, которой была посвящена вся его жизнь. Правда, Троцкий тут же начинал играть словами, утверждая, что именно в этом субъективизме и состоит возможность «сделать биографию объективной в некотором более высоком смысле, т. е. сделать ее наиболее адекватным выражением лица, условий и эпохи»[7].