Уже в это время многие москвичи предвидели возможность занятия Москвы Наполеоном. Ту же мысль выражал граф Толстой в беседе с государем. «Зимовать в ней нельзя, — сказал он, — но если Наполеон решится остаться на зиму в Москве, что тогда ваше величество намерены предпринять?» — «Сделать из России вторую Испанию», — отвечал Александр.

Не одна Москва, но и вся Россия горячо отозвалась на призыв государя к пожертвованиям. Ратников ополчения собрано было более 300 000 человек, а денег пожертвовано до 100 миллионов рублей. Кроме того, на пути неприятельской армии крестьяне, купцы и помещики жгли свое имущество, чтобы оно не доставалось врагу, а многие из них, скрываясь в лесах, вооружались, чем могли, чтобы нападать на мелкие французские отряды. Короче, одно приближение Наполеона к Смоленску вызвало народную войну против него, что дало основание назвать войну 1812 года Отечественной.

По достоверным известиям участников похода 1812 года, Наполеон, заняв 16 июля Витебск по отступлении армии Барклая де Толли, думал приостановить наступательное свое движение. «Здесь, на берегах Двины, конец походу 1812 года; поход 1813 года довершит остальное, — сказал он и, обратясь к главному интенданту своей армии, прибавил; — а вы заготовляйте нам продовольствие, мы не повторим безумия Карла XII». Есть даже свидетельство, что, возражая Мюрату, Наполеон объявил, что война с Россией потребует для своего окончания не менее трех лет. Эти слова Наполеона в значительной степени объясняются убылью его армии, происшедшего от болезней, от недостатка продовольствия. Край, занятый французскими войсками, был совершенно разорен; солдаты часто питались незрелыми растениями, парили их в горшках и ели без всякой приправы. Палящие жары, длинные переходы, голод и лишения разного рода произвели в рядах армии заразительные болезни. Солдаты, в поисках хлеба, удалялись в сторону от дороги, отставали от своих частей и, потеряв надежду догнать их, часто образовывали шайки мародеров (миродеров, как называли их крестьяне), нещадно грабивших беззащитных жителей и производивших всякого рода насилия. Маршал Даву объявил в Могилеве членам новоучрежденного правления: «Господа, император Наполеон требует от вас трех вещей: хлеба, хлеба и хлеба!» От болезней и недостатков всякого рода армия Наполеона уменьшилась на целую треть, еще не давши русским ни одного генерального сражения. Кроме того, действия отдельных корпусов Наполеона на севере и юге были весьма неудачны. Маршал Удино, направленный из Полоцка на Петербургскую дорогу, разбит был 19 июля графом Витгенштейном при Клястицах, где мы потеряли в числе убитых славного кавалерийского генерала Кульнева, а 15-го июля генерал Тормасов нанес страшное поражение саксонскому корпусу Ренье при Кобрине и удержал австрийский корпус Шварценберга от вторжения в Волынскую губернию. В Витебске же Наполеон получил известие о заключении Россией мира с турками и о движении Дунайской армии на помощь Тормасову. Все это, казалось, принуждало Наполеона остановиться в Витебске, привести в порядок огромный край, занятый его войсками, снабдив их продовольствием, обеспечить успех корпусов Удино и Шварценберга и, укрепившись на линиях Двины и Днепра, с началом новой кампании, двинуться на Москву или Петербург.

Но двухнедельная остановка в Витебске показалась тяжелой Наполеону, привыкшему одним ударом решать участь кампаний. Едва армия его успела в течении этого времени оправиться, как Наполеон на собранном им военном совете, вопреки мнению большинства своих генералов, высказал свое намерение продолжать наступление. «Император Александр, — говорил он, —  слишком могуществен. Он не согласится на мир, не испытав счастья в бою: надобно разбить его армию. Для чего останавливаться здесь на восемь месяцев, когда мы можем в 20 дней достигнуть цели? Не для овладения ничтожным Витебском пришел я в Россию. Разгромим русских и через месяц будем в Москве. Весь план моего похода — в сражении; вся моя политика — в успехе». Известия о начале народной войны в России несомненно имели влияние на его решение. Он хотел раздавить русскую армию прежде, чем образуются народные ополчения. Воззвания императора Александра к русскому народу чрезвычайно встревожили и удивили Наполеона: он по свидетельству его секретаря, приказывал несколько раз прочитывать сделанный с них перевод.

Но, пока французы думали еще о новом наступлении, русские сами решились воспользоваться соединением 1-й и 2-й армий для нападения на разобщенные части французских войск. 26 июня 1-я и 2-я армии двинулись разными дорогами на Рудню, по дороге к Витебску, где беспечно стоял корпус французских войск. Уже 27 июня атаман Платов разбил передовые французские отряды при Молевом Болоте, но Барклай, получив ложные известия о движении французов ему во фланг, перешел на Поречскую дорогу, а 2-й армии приказал возвратиться к Смоленску. Здесь русские войска, к негодованию Багратиона и всей русской армии, бесплодно простояли три дня. Лишь 1 августа Барклай вновь выступил со всеми войсками к Рудне, но снова остановился не доходя ее, на позиции, в ожидании нападения Наполеона. Пока продолжались эти движения, названные солдатами «ошеломелыми» (поселению Шеломец на Витебской дороге), благоприятный момент для нападения был пропущен, французы успели сосредоточиться, и Наполеон, оставив Барклая дожидаться его на позиции, задумал мастерским движением обойти русскую армию с левого фланга, переправиться чрез Днепр, захватить Смоленск и отрезать, таким образом, русские войска от Московской дороги. Уже 2 августа переправилась чрез Днепр главная армия Наполеона, в числе 190 000 человек, и авангард ее под начальством Мюрата, зятя Наполеона, быстро двинулся к Смоленску. К счастью, у города Красного находился отряд генерала Неверовского, оставленный князем Багратионом для прикрытия Смоленской дороги, так как Багратион предвидел возможность этого движения врага. Неверовский построил отряд свой в каре, и хотя войска его состояли из рекрутов и ни разу еще не были в огне, но, окруженные тучами неприятельской кавалерии, прицельным огнем по команде отражали их атаки, устилая землю трупами врагов. Таким образом, отбивая яростное нападение Мюрата, Неверовский отступал 15 верст, по признанию самих французов, как лев. Лишь в 6 верстах от Смоленска французы прекратили свои атаки на Неверовского, в то время как Багратион, извещенный о движении Наполеона, послал для защиты Смоленска корпус генерала Раевского, а за ним спешил и сам со всей своей армией. Раевский, прибыв в город, решился скорее погибнуть, чем допустить Наполеона отрезать русскую армию от сообщения с Москвою. На рассвете 4 августа Наполеон атаковал древние стены Смоленска. Раевский защищался отчаянно. В разгар сражения Багратион прислал ему записку: «Друг мой! Я не иду, а бегу, желал бы иметь крылья, чтобы скорее соединиться с тобою. Держись, Бог тебе помощник!» Когда приступы французских войск были отбиты, Наполеон начал громить стены города пушечными ядрами. Город загорелся во многих местах, древние стены разрушались, но русские не уступали неприятелю ни шагу. Лишь к вечеру, когда атака французов затихла, появились части 1-й и 2-й армий, и оба главнокомандующие благодарили войска Раевского за их геройский подвиг. Таким образом, план Наполеона не удался. Вспоминая о сражении при Смоленске, Наполеон говорил впоследствии: «Я прибыл к Смоленску 24-мя часами прежде русской армии. Отряд из 15 000 человек, нечаянно находившийся в Смоленске, имел счастие оборонять город целый день и дал Барклаю де Толли время подоспеть на следующие сутки с подкреплением… Если бы мы застали Смоленск врасплох, то, перейдя Днепр, атаковали бы в тыл русскую армию, в то время разделенную и шедшую в беспорядке. Такого решительного удара совершить не удалось».

Утром 5-го августа, сменив в Смоленске утомленные войска Раевского корпусом неустрашимого Дохтурова, 2-я армия поспешила занять московскую дорогу, двинувшись на Дорогобуж к Соловьевой переправе. Дохтуров, подкрепляемый войсками 1-й армии, целый день отбивал приступы французов. 150 французских орудий громили Смоленск. Город пылал со всех концов. Среди этого ада жители спасались в церквах, где пели молебны и совершали всенощное бдение накануне праздника Преображения Господня. В сумерки вынесли в лагерь 1-й армии чудотворную икону Смоленской Божией Матери. Лишь в одиннадцать часов вечера прекратилась канонада, и неприятель отступил от стен, частью уже разрушенных. Замечательно, что, готовясь к нашествию Наполеона, не сочли нужным укрепить Смоленск, исстари считавшийся воротами Москвы и приступы Наполеоновых войск выдерживали древние его стены, построенные еще Борисом Годуновым и названные им дорогим ожерельем России.