— Не догадался, — сказал Кротов. — Не нравится мне наш разговор.

— Он вам не понравится еще больше, если мы не придем к взаимопониманию. Так что спрашивайте.

— Хорошо, я спрашиваю вас: что вы имеете в виду?

— Зачем вы полезли на рынок нефтепродуктов, Сергей Витальевич? Это ведь не ваша сфера. Ну, работали бы с кредитами, с бюджетными деньгами, нефтью потихоньку приторговывали… Зачем вам новые хлопоты? Вы же, простите меня за искренность, в торговле нефтепродуктами абсолютный дилетант. Кто вас соблазнил этой глупостью? Неужели вы не понимаете, что торговля бензином предполагает огромный оборот наличных денег, а потому связана с криминалом, рэкетом, откровенным бандитизмом. И вы, не зная броду, полезли в эту мутную воду… Не надо, Сергей Витальевич. Поберегите себя, свою семью.

— Но я ведь только деньги дал, — сказал Кротов. — Торговлей я не занимаюсь.

— Правильно. Поэтому я и говорю, что ошибку еще можно исправить. Отзовите деньги немедленно, а остальное предоставьте решать нам.

— Невозможно. Нефть уже выкуплена и прокачана на завод.

— И это прекрасно. Кстати, как вам удалось пробиться вне графика на трубу? У вас свои люди в нефтепроводном управлении? Если так, то мы могли бы как-нибудь вернуться к этой теме — к обоюдному, так сказать, удовольствию.

— И вы не боитесь об этом говорить по телефону? — спросил Кротов. — Вы сумасшедший, да? Или провокатор?

Мужчина на том конце телефонной линии тихо рассмеялся.

— Отзывайте деньги, Сергей Витальевич. Будем считать это первым шагом к нашему с вами грядущему сотрудничеству.

Еще раз говорю: это невозможно. Денег просто нет.

– Тогда мы вас сами выручим.

— Каким это образом?

— Мы покупаем у вас этот контракт.

— За сколько?

— Два с половиной.

— Но я же вложил три!

— Будем считать, что вы сами наказали себя за допущенную ошибку.

— Сам себя наказал на пятьсот миллионов? Нет, вы точно сумасшедший. И не пошли бы вы, грубо говоря, на хер со всеми вашими дурацкими разговорами? Все, я кладу трубку, — сказал банкир и замер в ожидании.

Пауза была долгой, почти бесконечной, потом все тот же мягкий, ровный голос произнес:

— Ну и что же вы её не кладете?

— Гад, звездюк, пошел ты в жопу! — заорал Кротов и швырнул трубку на аппарат.

Минуты две он сидел, переводя дыхание и уставившись на телефон. Мощный «Панасоник» — по сути дела мини-АТС — был устроен так, что линия отключалась только после нажатия специальной кнопки, и Кротов забыл про нее, а когда вспомнил, то сначала почти машинально схватил трубку и поднес к уху, и услышал гулкую тишину. Он тихонько дунул в микрофон, и мужчина на том конце провода сказал почти дружески:

— А кишка-то у вас тонковата, Сергей Витальевич. Привет семье.

В трубке брякнуло, пошли гудки отбоя.

«Господи, — подумал Кротов, — что же это за кошмар такой? Одно к одному, одно к одному…».

В дверь постучали; получив разрешение, секретарша внесла поднос с бутербродами и кофе.

— Сергей Витальевич, я сказала, что у вас обед.

— Кому сказала? — буркнул банкир.

Пришли тележурналист Лузгин и генеральный директор фонда «Народное доверие» Окрошенков.

— Вместе пришли? — удивился Кротов.

— Нет, Лузгин раньше.

— Лузгина ко мне, директору — на завтра, пусть утром позвонит.

— Но Окрошенков настаивает…

— Будет ерепениться — вызови охрану. И ни с кем не соединяй. К трем часам — побольше кофе, легкую закуску. И чтоб в приемной к тому времени ни одного лишнего!

Слегка обидевшаяся секретарша пожала плечами, исчезла за дверью. Вскоре в кабинет ввалился друг Лузгин: ехидный, опухший и какой-то растрепанный.

— С приездом, начальник. Что-то морда у тебя слишком суровая. И секретутка зверем смотрит. У вас что, неприятности? Кто-нибудь удрал с большим кредитом?

— Привет, Вовян, — сказал Кротов. — Садись и не мельтеши. Много новостей есть, обсудить требуется.

Они уселись на диван. Лузгин поднял брови и кивнул в сторону бара.

— Обойдешься, — сказал банкир. — Кофе пей, кури. А я поем немного, с утра в брюхе ни крошки.

— Со Слесаренко переговорили?

— Угу, — ответил Кротов уже с набитым ртом.

— Бумаги видел?

— Угу.

— Можно посмотреть?

Кротов помотал головой, глотнул кофе.

— Пожрать не даешь спокойно!.. Документы у Слесаренко, он их сам тебе передаст. Договорились завтра утром созвониться.

— А что тянуть? — удивился Лузгин, — Почему бы не сегодня.

— Не спеши, Вова, очень все непросто получается… Ты знаешь, что в этих бумагах?

— Полагаю, компромат какой-то.

— Правильно полагаешь… И как ты думаешь — на кого?

— Понятия не имею, — беззаботно ответил Лузгин. — Главное, что не на нас с тобой, остальное мне по фигу.

— Ой, Вова, не скажи-и! — протянул банкир. — Сейчас я тебя очень крепко удивлю.

— Ну, давай, не тяни… На кого?

Кротов ответил.

Лузгин повалился на спинку дивана, щелкнул пальцами.

— Едрит твою мать! Ну, попались… Ну, вляпались!..

— А еще мне был звоночек, хрен знает от кого. Требуют свернуть операцию на омском заводе.

— Но ты же договорился со Слесаренко!

— Это кто-то другой. И самое хреновое в том, что я не знаю кто. Угрожал, собака, просил передать привет семье. У-у, сволочи, поубивал бы всех! Собственноручно по стенке бы размазал!

Кротов до дрожи сжал кулак, потряс им перед лузгинским носом.

— Слушай, черт с ним, с этим Омском, — раздраженно сказал Лузгин. — Давай подумаем, что нам с Луньковым делать.

— Тебе-то какая печаль? — Лузгин показался Кротову каким-то излишне взвинченным. — Передашь бумаги Золотухину и — свободен.

— Если бы так, Серега… — Лузгин поскреб ногтем по столу. — Дело в том, что Луньков сделал мне предложение.

— Ты что, барышня?

— Заткнись, а? — Друг Вова чуть не подпрыгнул на диване. — Брось ты эти педерастические намеки!.. Луньков предложил мне работать на него. За очень хорошие деньги.

— И ты согласился.

— Еще нет. Но думаю.

— Значит, согласишься. Деньги и в самом деле серьезные?

— Для меня — очень. Я же не банкир, мать твою…

— М-да, дела-делишки… Меня, между прочим, тоже Лунькову сосватали. Филимонов.

— А я-то гадаю: чего это вы на пару к Дмитриевым на поминки заявились? Слушай, а ты Слесаренко про это рассказал?

— Конечно, нет.

Лузгин присвистнул и снова поскреб по столу. Кротов глядел на друга: что-то в его поведении было ненатуральным, неискренним. Кротов знал, что друг Вова есть большой актер, способный менять маски по нескольку раз на дню, но делал это исключительно по собственному желанию, зачастую из простого озорства, а в сегодняшнем его лицедействе было что-то заданное, чужое, и Кротов спросил Лузгина:

— Что случилось, Вова? Договаривай…

— Так, бля, не наливаешь ведь, друг называется!

— Перебьешься, сказал… — Кротов двинул по столу кофейник. — Вот твоя выпивка на сегодня. — Он посмотрел на часы. — Кстати, в три Луньков будет здесь.

Лузгин вскочил, одернул пиджак.

— Все, я сматываюсь.

— А вот и хрен, — сказал Кротов. — Сейчас нажму кнопку, охрана тебя остановит.

— Что, бить будут? — зло спросил Лузгин. — Ну, Кротяра, ты даешь.

— Пока не расскажешь, что к чему, я тебя не выпущу. Хотя, впрочем, почти догадываюсь… Вова, ты уже взял у Лунькова «бабки». Взял?

Лузгин кивнул, развел руками и рухнул задом на диван.

— Пять тысяч «баксов».

— Ну, это семечки, — сказал банкир. — Вернешь с извинениями, и дело с концом.

— Слушай, ты, буржуй зажравшийся! Для тебя пять тысяч «баксов» — это семечки, а для бедного журналиста это огромные деньги, понял? А, во-вторых, этих денег у меня уже нет, — печально закончил свою тираду друг Вова.

— Такие «бабки» за ночь не пропьешь… Отдал кому?

Лузгин кивнул.

— Долги, что ли?

Лузгин помедлил и кивнул снова.

— Надо учиться жить по средствам… Ладно, я тебе займу. Дать сейчас? — Кротов ткнул пальцем за спину, в сторону сейфа.