Сам Кульчихин ел с аппетитом и (точно сволочь!) прямо-таки светился здоровьем. Кротов отыскал глазами Слесаренко и по-братски улыбнулся, увидев его пустую тарелку и огромный бокал минералки: наш человек…

В автобусе Кротов хотел подсесть к Слесаренко, но кресло рядом уже занял секретарь ассоциации Винников, что-то рассказывал думскому заму, потрясывая пачкой бумаг. Слесаренко молча кивал, искоса поглядывая в бумаги, потом рассмеялся и одобрительно похлопал Винникова по колену. Кротов прошел в глубь салона и устроился на свободное место у окна.

Ночной разговор с думским начальником оставил по себе двойственное впечатление. Кротов впервые увидел в Слесаренко в общем-то близкого ему по характеру и образу мыслей человека: неглупого, упрямого, принимающего жизнь такой, какая она есть. Тем неприятнее было Кротову размышлять о неизбежном дальнейшем раскруте сложившейся ситуации. Он не любил обманывать людей, даже совсем незнакомых, как не принимал безоговорочно и само слово «обман». Жизнь устроена так, что в неисполнении обещанного не всегда есть заведомость, а в неполной правде не всегда есть предательство, ибо слаб человек — жизнь сильнее его. Честно говоря, Кротов еще и сам не знал, как будет поступать далее, но тонкая ниточка внутреннего родства, протянувшаяся ночью меж ними, уже опутывала душу несвободой.

— Пять грамм? — спросил Кротова возникший у кресла Винников.

— Побойся бога, Борис Васильевич! — сердито произнес Кротов и добавил помягче: — Спасибо, все хорошо. Сервис на высшем уровне.

— Веников не вяжем, — удовлетворенно хмыкнул секретарь. — Ладно, пойду к прессе…

Кротов немного помедлил, сам себя и толкая, и осаживая, затем поднялся и боком двинулся вперед по узкому проходу.

— Можно, Виктор Александрович?

Слесаренко глянул на него, кивнул на соседнее кресло.

— Как самочувствие?

— Могло быть и хуже, — вздохнул Кротов. — Кульчихин советует: надо с куревом завязывать. Вон какой огурчик…

— Ну, у него жена молодая, — хмыкнул Слесаренко, — надо беречь организм.

— Кто не курит и не пьет…

— …Тот совсем наоборот! — неожиданно закончил фразу Слесаренко, и оба рассмеялись. В промежутке передних сидений появились седые усы и насмешливый взгляд директора завода «Сибнефтемаш» Толчеева.

— Веселитесь, начальнички?

— В меру сил, — ответил Слесаренко.

— Тогда анекдот. Идет вдребезги пьяный мужик по темной улице. Вдруг видит: что-то большое, черное, страшное… «Ты кто?» — спрашивает мужик. — «Я черное уродище-е-е!» — «Сгинь, сгинь!» — машет руками мужик и идет дальше. Смотрит — что-то большое, белое, страшное… «Ты кто?» — «Я белое уродище-е-е!» — «Сгинь, сгинь!». Идет дальше, дрожит от страха. И тут видит: что-то маленькое, серое… «Ага, я тебя знаю! — радостно вопит мужик. — Ты серое уродище! Сгинь, сгинь!» — «Пройдемте, гражданин…».

Смеялись почти до слез. С первого сиденья поднялся заинтригованный Кульчихин в любимом своем сером пиджаке, спросил:

— Вы чего там, мужики?

Слесаренко переглянулся с Кротовым, и они оба заревели:

— Ты серое уродище-е-е! Сгинь, сгинь!

Кульчихин вытаращил глаза, а Толчеев уткнулся головой в спинку кресла напротив и затрясся придушенным смехом.

— Винников! — грозно крикнул Кульчихин, — этим не наливать!

Автобус с тяжелой грацией летел по шоссе, плавно поглощал рессорами ухабы. Подвешенные к потолку телевизоры сверкали какой-то видеомагнитофонной эстрадной глупостью. Из конца салона уже опять тянуло сигаретным дымом, рыбным запахом бутербродов.

— Могу я посмотреть документы, Виктор Александрович? — спросил Кротов.

— Прямо здесь, сейчас? — Слесаренко замялся, потом пожал плечами и сказал: — Почему бы и нет, собственно… — и достал из портфеля пластиковую папку с бумагами.

Перелистав наскоро документы, Кротов пришел в состояние крайней озабоченности.

Содержание папки не явилось для него полным откровением. Он и раньше догадывался, что на одну лишь госдумовскую зарплату в Москве прожить невозможно, требуется какая-то подпитка, партийная или ведомственная, а Луньков не имел ни той, ни другой по причинам вполне определенным. Следовательно, депутату приходилось самому искать покупателей на депутатские услуги, в чем Алексей Бонифатьевич, судя по множеству обозначенных им в документах «контор», весьма и весьма преуспел. Впечатляющим контрастом с этими откровенно лоббистскими бумагами выглядели копии думских распечаток с результатами голосований, в которых позиция депутата Лунькова частенько выражалась значком «О» — отсутствовал, а ежели депутат присутствовал, то голосовал подчеркнуто против позиций правительства, что совсем не мешало ему использовать упомянутое правительство для депутатского вымогательства.

Квалифицированный и рисковый журналист «размотал» бы эту папочку с бумагами на целую серию сенсационных публикаций, способных поставить недвусмысленный крест на политической карьере господина народного избранника, и Кротов с чисто зрительским любопытством и равнодушием наблюдал бы это падение с высот, если бы среди бумаг ему не встретилась одна, от которой Кротова бросило в пот: экспортную сделку с АО «Инвестнефть» он лично финансировал из «теневых» банковских денег по словесному указанию президента головного банка Филимонова, и если после публикации в эти бумаги вцепятся «органы», то кротовский банк неизбежно всплывет, как всплывет и его собственная, а отнюдь не филимоновская, фамилия.

— Я передам, или вы сами? — спросил он соседа.

— Обсудим, — тихо сказал Слесаренко и убрал папку в портфель.

Путь до Тюмени в полусонном автобусе давал Кротову необходимую возможность не спеша и старательно обдумать случившееся и назревающее. Слесаренко, убрав бумаги, откинулся в кресле и смежил веки, но сама его пространственная близость мешала Кротову, словно дремлющий думский начальник мог подслушать его нехорошие банкирские мысли. Выручил Винников, вернувшийся из официантского турне по салону. Кротов с извинениями освободил кресло и чуть ли не силой усадил в него слегка озадаченного секретаря.

Дурацкая эстрада в телевизорах сменилась не менее дурацкой американской комедией, которую Кротов уже видел к тому же. Он снова забрался на свободное место сзади у окна, скрестил руки на груди и прикрыл глаза, обозначив для окружающих дремоту как просьбу не беспокоить. Кротову хватало и собственного беспокойства, граничащего с легкой паникой.

Позавчера, во вторник, свозив на кладбище Дмитриевскую родню и вернувшись к себе в офис, он нашел на столе записку от главбухши: «С.В.! Срочно позвоните Ф.!». У банка был собственный оператор на «межгороде», и уже секунд через сорок в трубке раздался голос Филимонова.

— Приветствую вас, Сергей Витальевич! Как обстоят дела?

У одного из крупнейших клиентов банка — объединения «Обьнефтегаз» — образовалась триллионная бюджетная задолженность, следствие повальных неплатежей в нефтяной промышленности, собственных финансовых вольностей и недальновидности инвестиционной политики руководства объединения. Налоговые службы пытались наложить руку на счета объединения, что разъярило нефтяного «генерала», полчаса оравшего матом на Кротова по телефону и требовавшего «решить проблему, твою мать, а как — меня не колышет!». Потом на связь вышел президент банка Филимонов, назвал пару фамилий и телефонных номеров, и Кротов позвонил по ним и передал, что требовалось, и вскоре налоговики отстали, но не насовсем, просто ослабили нажим, а в конце прошлой недели атаковали снова. Кротов как раз и собирался сейчас доложить президенту банка о настырности налоговой полиции и необходимости более высокого ей противодействия, но Филимонов остановил его на полуслове.

— Этим вопросом мы занимаемся. В конце концов, мы всего лишь банк, всего лишь касса. Если Агапов сам себе вырыл долговую яму — пусть сам из нее и вылезает активнее. Короче: половину всего, что будет поступать на агаповские счета, переводи в погашение по долгам. Сначала в федеральный, потом уже в местные бюджеты.