Не любивший любое неподчинение, Слесаренко принялся было настаивать, но подошедший Кульчихин охладил его.
— Не надо, Виктор Александрович, не обижай хозяев. Они же от доброты душевной… — и добавил громко, на весь стол: — Тех, кто еще не заснул за столом, приглашаем слегка проветриться! К вашим услугам сауна, бассейн, бильярд и даже кегельбан. Время не ограничено, однако напоминаю, что подъем в шесть тридцать. Шары катал когда-нибудь? — спросил он Виктора Александровича.
— В Штатах пробовал немного.
— Пойдем, разомнем кости…
Разговор о кегельбане, или боулинге по-западному, заставил Слесаренко вспомнить не только поездку в Америку, но и катавшегося с ними туда журналиста Лузгина, его идиотскую выходку с долларами и не менее идиотскую реакцию самого Виктора Александровича, которую он никак не мог себе простить по сей день: вот ведь затмение нашло, и не от жадности — от привычки к порядку, чтобы все делалось правильно, а деньги не поровну — это было неправильно.
Цепочка воспоминаний «Америка — Лузгин» приросла третьим звеном — «Кротов» и четвертым — «бумаги», и неплохое вроде бы послеужинное настроение резко испортилось. Он хотел было отказаться от приглашения Кульчихина, но тот потащил его буквально за рукав.
— Пошли-пошли! Нехорошо властям от народа отрываться.
В зале кегельбана дюжина веселых мужиков, скинув пиджаки и распустив узлы галстуков, с остервенением катала шары под снисходительными взглядами затянутой в смокинги гостиничной прислуги. В компании играющих выделялся банкир Кротов: огромной своей лапищей он легко охватывал шар и пускал по настилу ровно, без стука и прыжков; его соперники швыряли шары и с разбега, и двумя руками, но кроме грохота и смеха ничего путного добиться не могли.
— Эй, банкир! — громко сказал Кульчихин. — Я тебе достойного противника привел.
Раскрасневшийся Кротов оглянулся, бравым взглядом окинул Виктора Александровича.
— Десять долларов партия. Рискнете?
Слесаренко пожал плечами и сказал:
— Почему бы и нет? Рублями по курсу…
— Лады, — согласился банкир. — Округляем до полтинника. Проигравший ведет победителя в бар.
— А какой смысл? — сказал Слесаренко. — Тут же всё бесплатно.
— Э, нет! — рассмеялся Кульчихин. — У гостеприимства тоже есть пределы. В баре — только за свои. Пиджак сними, Виктор Саныч, удобнее будет.
— Сами разберемся, — сказал Слесаренко.
Происходящее все меньше и меньше нравилось ему: и настойчивость Кульчихина, затащившего его в кегельбан, и развязное лидерство банкира, случайно (?) оказавшегося именно здесь, а не в сауне или бильярдной, и предстоящая игра на деньги под взглядом обслуги и подвыпивших членов делегации, прекрасно знавших, кто такой Слесаренко. И, как это часто бывало в подобных ситуациях, Виктор Александрович ощутил злой азарт: если нельзя достойно отступить, надо прорываться с боем.
— Предлагаю следующее. Делаем по пять бросков каждый. Ставка — пятьдесят тысяч за бросок. Проигрывающий платит независимо от суммы очков. Выигрыш пойдет «на стол».
— Вот это по-джентльменски, — сказал Кульчихин.
— Вам начинать, — протянул шар банкир Кротов.
Виктор Александрович принял снаряд в ладони, повертел его в поисках дырочек или выемки для захвата, но не нашел: шар был абсолютно гладким и очень тяжелым. Только сейчас Слесаренко осознал всё преимущество кротовской широченной лапы и попытался вспомнить, сколько же денег у него в бумажнике: чуть больше полумиллиона, и как раз пятидесятками. Слесаренко никогда не брал с собой помногу в такие вот поездки, потому что знал: деньги не понадобятся. По магазинам шляться он не любил и вообще все деньги отдавал жене, оставляя себе только на сигареты и столовую — в случае, если не получалось обедать дома. Правда, при нем всегда был «стратегический резерв» — десять пятидесятитысячных купюр в потайном отделении бумажника, но он почти никогда их не касался, а ежели такое и случалось — пополнял растрату с ближайшей получки. Полмиллиона были ровно третьей частью слесаренковской зарплаты, и перспектива угробить их сейчас не за хрен собачий совершенно не радовала Виктора Александровича.
Он размахнулся и с шага пустил шар по настилу. Тот покатился с гулким рокотом, немного сместился влево от центра дорожки и почти лениво не сбил, а как бы завалил все кегли, кроме одной. Зрители заорали и захлопали, Кульчихин показал Кротову дулю. Банкир театрально закатил глаза и схватился за грудь.
— Ты за кошелек хватайся, а не за сердце! — крикнул кто-то из зрительской компании. Кротов еще раз изобразил потрясение, достал и положил на тумбу у дорожки десять долларов.
— Не пижонь, гони рублями, — сказал Кульчихин. Банкир послушно поменял «зеленые» на русский полтинник и сказал:
— Рановато радуетесь, господа хорошие. Я ведь еще свой шанс не использовал.
Кротов катанул шар без разбега и проиграл две кегли под рев и топот болельщиков.
— Давай, выкладывай и остальные, — сказал Кульчихин и подмигнул Виктору Александровичу. — Власть сегодня в ударе.
Все четыре следующих захода Слесаренко проиграл с треском и выложил на тумбу двести тысяч под сочувственные возгласы зрителей и деланное изумление банкира: сам, мол, не знаю, как получилось, сплошное везение.
— Ну что, в бар? — спросил Виктор Александрович. — Ах да, я же плачу!
Он сгреб деньги с тумбы и спросил Кульчихина:
— Куда идти?
— Да бог с ним, Виктор Александрович! — сказал Кульчихин.
— Ни в коем случае, — с излишней резкостью настоял Слесаренко. — Уговор есть уговор. Приглашаю всех отметить проигрыш!
В полутемном баре Виктор Александрович положил деньги на стойку и спросил у напарников, что будут пить. Водка потребовала бы закуски, поэтому сошлись на джине с тоником. Бармен играючи смешал пузырящиеся коктейли, побросал в стаканы лед, поглядел на Слесаренко. Одобрительно кивнув, Виктор Александрович сделал приглашающий жест рукой. Все чокнулись с ним, и он хлебнул холодной терпкой жидкости, которую почти не пил и не любил, и снова поймал вопросительный взгляд бармена: тот держал веером слесаренковские деньги в правой руке, слегка пощелкивая по ним пальцем левой.
— В чем дело? — спросил Виктор Александрович.
— Минуточку, — сказал Кротов и протиснулся к стойке, загораживая бармена своей широкой спиной. Почувствовав неладное, Слесаренко подошел ближе и глянул через плечо банкира: Кротов рылся в толстом бумажнике, выкладывал на стойку одну за другой сотенные купюры.
— Я думаю, нам уже хватит, — сказал Слесаренко.
— Еще как хватит, — проворчал банкир, двинул в сторону бармена деньги по стойке и сказал: — Выпишите счет, пожалуйста.
— Момент, — сказал бармен, смахнув деньги куда-то вниз, и достал из нагрудного кармана авторучку.
— Совсем охерели, — сквозь зубы сказал Кротов, повернувшись к Виктору Александровичу. — Пятнадцать долларов за порцию. Дороже, чем в «Хилтоне»…
Оторопевший Слесаренко не сразу перемножил названную сумму на долларовый курс и количество порций, а когда справился с этой арифметикой, то готов был дать в морду Кротову или провалиться сквозь землю от унижения и беспомощности.
— Не переживайте, Виктор Александрович, — сказал банкир. — Спишу на представительские, банк не обеднеет. — От этих слов Слесаренко стало только хуже, потому что он и сам имел некую норму представительских расходов, но думская бухгалтерия пришла бы в ужас, предъяви Виктор Александрович к оплате счет от этого трижды проклятого гостиничного бара.
— Ну их всех к черту, — неожиданно сказал банкир, пряча в бумажник поданный барменом счет. — Пойдемте ко мне в номер, выпьем нормальной водки, из дома захватил. Только вот закуски нет.
— У меня есть, — рефлекторно ответил Слесаренко и пошел к дверям бара вслед за Кротовым, сам себе удивляясь. Унизительный эпизод в баре настолько выбил его из колеи, что Виктор Александрович двигался и говорил как бы под гипнозом и словно со стороны наблюдал собственную расстроенность и безволие. Почему-то вспомнился «гусар» Чернявский, его легкость и решительность в любой сомнительной ситуации, и Слесаренко отстраненно пожалел, что «гусара» нет рядом, и вообще здесь нет никого, кому он мог бы излить душу или просто помолчать вдвоем и тихо напиться с тоски.
