— Так на чем мы остановились? — спросил он как можно веселей.

— На том, что у нас воруют! — раздраженно выкрикнула я.

— Воруют? — переспросил Антон и потер ладонью лоб.

— Да! Да! Представь себе!

— Ну что ты так кипятишься! Я знаю, что воруют. Но, может, ты ошибаешься?

— Как же! — Я машинально стала шарить руками внутри рюкзачка и запнулась. Пальцы нащупали что-то твердое, и сердце мое подпрыгнуло и мелко-мелко задрожало.

Я снова вытряхнула все содержимое на пол и снова увидела обнаженное дно.

— Тьфу ты! — я постучала пальцем по виску и полезла в боковой кармашек. — Вот это.

— Что это? — Антон с восхищением осматривал пузатенькую птицу. Взвешивал ее на вытянутой ладони, пробовал на зуб, как заправский ювелир, пытающийся определить пробу золота.

— Это память о бабушке, Антон. Эта вещь не так уж ценна в денежном отношении, но очень дорога мне как память.

— Угу… — промычал Антон, почесывая пятерней затылок.

— Мне некуда ее спрятать, и у меня нет людей, которым я могла бы довериться.

— Я польщен. Но куда я ее дену? А почему бы тебе не сдать ее на хранение в директорский сейф?

— В сейф? — Я задумалась. — Ну, хорошо, пусть в сейф, только не мог бы это сделать ты?

— С удовольствием, но почему такие сложности?

— Антон, — я устало присела на краешек кровати и взяла у него из рук свою драгоценность. — Иди домой, я хочу побыть одна. Наверное, ты прав, я много усложняю.

— Ир, ты не подумай… Я с удовольствием…

— Иди, иди, — я ласково, но настойчиво подталкивала ничего не понимающего парня к выходу. — Заходи часов в восемь.

— А не поздно?

— Как раз вовремя, — уверила я его и закрыла дверь.

Снизу до меня донесся шум тормозящего автомобиля. Я подскочила к кухонному окну и сквозь тонкие занавески выглянула во двор.

Так и есть. У подъезда затормозила темно-синяя девятка.

Я отшатнулась от окна. Быстро подошла к двери и, повернув замок на два оборота, нажала на блокирующую кнопочку.

В дверную ручку я продела швабру и пододвинула стул спинкой так, чтобы при содрогании двери швабра не соскользнула на пол.

Сердце колотилось отбойным молотком. Я лихорадочно заметалась взглядом по пустой квартире, соображая, куда бы лучше спрятать эту дурацкую приманку, мысленно применяя ее ко всем подходящим и неподходящим местам.

Нижняя сторона дна тумбочки и подоконник были отметены сразу, как только появились в моем воспаленному мозгу.

Туалет… Ванная… Кухня… Все не то! Не то! И вдруг я остановилась на скособоченно висящем радиоприемнике.

Осторожно, стараясь не касаться пыльной поверхности корпуса, я сняла его с гвоздя. Положила на кухонный стол, перочинным ножиком отвинтила крепления и вскрыла картонную стенку.

Тут я вспомнила об электросети и выдернула вилку.

— Как он меня нашел? Как догадался, что я живу здесь? Неужели… Нет, не может быть! Только Леша приблизительно знал, где меня можно найти. Только он! Значит, он выдал меня? Но зачем? Зачем??

Я положила филина в коробку приемника, быстро завернула три винта и аккуратно повесила его на место.

Отойдя на шаг, я увидела, что пятно на обоях, очерчивающее более темным контуром прямоугольник радиоприемника, не совпадает теперь с его положением. Я поправила приемник, воткнула вилку в розетку и прибавила звук.

Теперь все.

Я на цыпочках подошла к двери, сняла швабру и поставила ее в туалет. Отнесла стул и прильнула ухом к холодной фанерной поверхности.

По всей видимости, за дверью никого не было. Никто не спешил вламываться в мою квартиру, никаких разговоров и перешептываний не доносилось из коридора до моего напряженного уха.

От упорного вслушивания в тишину за дверью у меня стала болеть голова.

Стараясь не дышать, я отошла на пару шагов в глубь прихожей и бесшумно скользнула в комнату.

Уже более спокойно я подошла к открытой форточке и, прикрывшись колыхающейся шторой, стала вслушиваться в разнообразные уличные звуки.

Там, внизу, непринужденно разговаривали мужчины. Их голоса были мне знакомы. Один принадлежал воспитателю, другой тому подозрительному типу, с которым мы едва не столкнулись на вокзале.

Они говорили о подскочившей цене на бензин, о каких-то общих знакомых, о каком-то Слепеньком, который за свои «бестолковые махинации» загремел в «крытку» на «пятак».

— Думал, косарь отвалит и ему скостят до условного.

— Ха! Косарь! — хохотнул наш подъездный. — Бобриков меньше червонца не берет. Тоже мне, крутизна!

— Да, — протянул второй. — Ну, ладно, я поехал, дел выше крыши.

— А что так? — поинтересовался воспитатель, но машина утробно заурчала, и ответа я не расслышала.

Я превратилась в статую, чувствуя, как тело мое сдавливают тиски страха. Тиски постепенно ослабли, и я сошла с места.

«Он приезжал не за мной. Нет! Они, вероятно, давние приятели, а я здесь ни при чем, — думала я, разминая затекшие конечности, — но надо же, какое неимоверное совпадение».

Первой моей мыслью было извлечь на свет Божий из радиоприемника спрятанного туда филина и перепрятать его в более надежное место.

«Но куда?» — спросила я сама себя и, не найдя ответа, решила оставить все как есть.

Я еще раз осмотрела тайник и обнаружила на полу, прямо под приемником, кучу мусора.

— Вот так конспиратор, — усмехнулась я и смела следы своей деятельности.

После напряжения последнего часа телом моим завладела вялость, а в душе поселилась апатия безнадежно больного человека.

В своих поступках, сколько ни силилась, я все же не могла обнаружить ни логики, ни смысла. Мне нужно было избавиться от филина, встретиться с Лешей, выяснить отношения с красномордым и поставить его на место, но прежде всего мне хотелось распланировать для себя хотя бы ближайшие полгода. Увидеть открывающиеся перспективы и…

Что «и»? Ну что «и»?! Мне вспомнилась Анечка.

Я подошла к раскрытой форточке и посмотрела вниз. Все так же гонял на велосипеде ребенок, все те же местные кумушки перемывали кости каждому, кто попадал на их острый беспокойный язычок, к двум синюшным алкашикам прибавился еще один, не менее трясущийся и синюшный. Золотыми лодочками скользили по течению нисходящих потоков осенние листья.

Я уткнулась в пыльную штору и зарыдала. Если бы я верила в Бога, я встала бы на колени и молилась. Я бы просила прощения за все грехи свои, вольные и невольные, я просила бы мудрости и силы, я просила бы мужества нести свой крест до конца и не думать о смерти. Во всяком случае, я знала бы наверняка, что Бог меня не покинет.

Я подняла лицо вверх, но там пылал рыжим цветком огненный шар солнца. Я отодвинула штору, встала на подоконник и зажмурилась. В груди моей стало тихо и пусто. Словно каждая клеточка прислушивалась к движению безумных мыслей.

Глотнув полной грудью воздух, я напряглась всем телом, согнулась и в последний момент открыла глаза.

Один из мужичков, пивший секунду назад водку из «горла», так и замер с перевернутой бутылкой. Не закрывая рта, он сделал шаг в мою сторону и остолбенел с округлившимися в ожидании глазами.

— Ира! — раздался голос справа от меня, и я вздрогнула. — Ира, ты что?

— Антон, — простонала я едва слышно.

— Подожди, я мигом. Подожди, мне нужно тебе кое-что сообщить. Очень важное…

— Антон, — снова простонала я. — Не уходи…

— Нет. Я здесь, Ир. Я рядом! Ты только сядь на подоконник.

Как зомби, я послушно села и опустила ноги вдоль шершавой стены. Ветерок ласкал мое лицо, шевелил растрепавшиеся волосы, осушал мокрые глаза, и я стала понемногу успокаиваться.

— Ну вот и отлично, — продолжал руководить моими действиями Антон. — Теперь перекинь ноги в комнату и встань на пол.

— Ладно, — пробормотала я, повинуясь очередному указанию.

— Ирочка, ты меня слышишь? — крикнул Антон.

Я выглянула в окно и уже спокойным голосом ответила:

— Слышу.

— У тебя дверь заперта?