— О Боже! — простонала я. — Вы изверг. Вам место в детской колонии для малолетних преступников.

— Нет, Демина, ты ошибаешься, — усмехнулся воспитатель. — Я уже работал там и понял — не мое это место. Но с такими строптивыми, как ты, я сталкивался неоднократно, и лучше тебе не лезть на рожон.

— Послушайте, — заискивающе пропела я. — Мне кажется, мы смогли бы договориться, только не сейчас. Посмотрите, что с моим лицом. Мне необходимо найти медпункт.

— Я проведу тебя, — почти с состраданием продолжил воспитатель и, смягчившись от моего елейного голоска, с надеждой добавил: — А вечером жди в гости.

Медпункт размещался во втором подъезде этого же дома. Квартира на первом этаже, состоящая из четырех изолированных комнат, была, не в пример остальным, безупречно чистой. До блеска натертый паркет светился янтарными бликами, пахло хлоркой, медикаментами и почему-то гвоздичным маслом.

— Кто это у нас? — оторвал от книжки взгляд молоденький врач.

— Демина. Ирина.

— Группа?

— Четыре «Б». Секретарь-референт.

— Ранее обращались?

— Нет.

— Что это с нами? — спросил он, заполняя «карту больного».

— Не знаю.

— Так… Не знаешь, значит? — Он подозрительно посмотрел на меня, будто решая, уж не скрываю ли я от него какую-либо страшную тайну.

— Не знаю, — подтвердила я, слегка растерявшись.

— Так-так… Не знаешь. — Он взглянул на листок, но, обнаружив, что тот пуст, предложил: — Раздевайся.

— Как? — еще больше растерялась я.

— Как обычно, — вздохнул врач и деликатно отвернулся.

Я зашла за ширму и стала стягивать через голову рубашку. Верхняя пуговица с треском оторвалась и покатилась под ноги доктору. Он наклонился, еще раз вздохнул и подобрал ее с пола.

— Извините.

— Ничего, — повернулся он в мою сторону и, досадливо поджав нижнюю губу, покачал головой. — Что-то ты медленно.

— Я тороплюсь, — оправдываясь, я лихорадочно стала расстегивать пуговицы.

— А ты не торопись, и тогда получится быстрее. Да… Парадокс! — Он философски поднял к небу глаза и улыбнулся. — А, собственно, куда торопиться?

Сгорая от стыда, я вышла из-за ширмы и наткнулась на его изумленный взгляд.

— Ну, ты даешь!

— Не поняла? — Я не знала, куда себя деть, мне стало холодно, и все тело покрылось пупырышками.

— Белье-то можно было и не снимать. Да и вообще, достаточно до пояса.

Я опрометью кинулась назад, за спасительную ширму и, чувствуя, как на смену холоду тело погружается в жар, быстро надела трусики и, прыгая на одной ноге, другой ногой попыталась попасть в брючину.

— Эх, Демина, Демина, — произнес он и натянуто улыбнулся.

— Простите… Я… Простите…

— Да нет, ничего, очень даже ничего. Ну что? Скоро там?

Я снова вышла из-за ширмы. Он попросил меня поднять руки вверх и, задумчиво цокая языком, спросил:

— Половой жизнью живете?

От неожиданности я вспыхнула и сказала:

— Нет.

— Накануне что ели?

— Да так, ничего особенного: сосиски, хлеб, чай, печенье.

— Лекарство принимали? Таблетки, микстуры…

— Нет, — я тревожно заглянула ему в глаза. — Что со мной?

— Я думаю… Знаете что, положу-ка я вас в изолятор. Анализы сделаем, кожника вызовем. А?

Я пожала плечами и обреченно уставилась в окно.

— Леша! — вдруг истошно вскрикнула я и бросилась за ширму. Рубашка трещала по швам, пуговицы не попадали в петельки, свитер упал на стул, и я никак не могла извлечь его оттуда. К тому времени, когда я выскочила на улицу, стремглав пролетев мимо ошарашенного врача, там уже никого не было.

— Леша. Леша. Я видела его. Он был здесь, — безостановочно бормотала я, торопливо шагая к своему подъезду.

Воспитатели сменились, и за вахтенным столом сидела разговорчивая остроглазая худенькая брюнетка, лет тридцати с небольшим.

— Демина! Ну где ты шляешься, черт возьми! Тебя такой шикарный мэн искал. Я смотрю, ты время зря не теряешь.

— Марта Петровна, голубушка, куда он пошел?

— Не знаю. Но он велел передать, чтоб ты вечером ему непременно позвонила.

— Вечером? — огорчилась я. — А до вечера?

— Не знаю. До вечера указаний не было. А кто это тебя так разукрасил? Клопы небось?

— Клопы! — радостно согласилась я. — Конечно, клопы! А меня уже тут в изолятор засовывали.

— Петя, что ли? Он может. Практикант хренов. — Марта Петровна прижала палец к губам и многозначительно посмотрела мне за спину.

Я оглянулась. К подъезду торопливо подходил врач и грозил мне пальцем.

— Не могу поверить, Демина! Вы так безответственны! Вас надо изолировать, а вы тут инфекцию разносите.

— Петр Александрович, какую инфекцию? — Марта улыбнулась и жестом пригласила его войти. — Ну какую инфекцию? Это же клопы! Санэпидстанцию надо вызвать, а не изолировать Демину.

— Марта! — Голос врача изменился, стал мягким и вкрадчивым, он улыбнулся так, что мне сразу стало ясно, что замужняя веселушка и этот юный доктор состоят в отношениях гораздо более близких, чем может показаться с первого взгляда. — Мои проблемы не должны касаться твоих. Ваших! И наоборот.

— Петя! — передразнила Марта Петровна интонацию молодого человека. — Наоборот! Мои проблемы очень тесно переплетаются с твоими. Вашими! И наоборот.

Они весело рассмеялись и, совершенно забыв обо мне, заговорили вполголоса о чем-то своем.

До моего уха донеслось голубиное воркование Марты и тихий шепот Петра Александровича, и, уже стоя перед своей дверью, я услышала, как меня окликнули:

— Демина! Зайди минут через двадцать, я тебе мазь дам, она снимет опухоли. И еще, если поднимется температура, не занимайся самолечением.

— Ладно! — пообещала я и, открыв дверь ключом, вошла в квартиру.

Включив душ, я подставила зудящее лицо под теплую струю. Достала с полочки шампунь и, намыливая голову, с наслаждением ощутила, как по телу бегут мягкие волны нежного дождика.

Я прогнулась, подставляя под этот дождик грудь. Под мышками приятно защекотало, тело обволокло блаженное возбуждение, и я невольно провела ладонями по животу вверх, пробежала пальцами по мягким выпуклостям груди, затем, сцепив пальцы замком, подняла руки и завела их за голову. Я уперлась затылком в своеобразный подголовник и потянулась всем телом.

По лицу заскользила приятно пахнущая пена шампуня. Я ополоснула волосы и, не открывая глаз, потянулась за полотенцем.

Ноги мои подкосились, и я едва устояла, когда рука моя вместо полотенца уткнулась в чье-то потное, волосатое тело.

Макушка моя вмиг онемела, дыхание сбилось, и я с трудом подняла веки.

— Ну? — Жирный, красномордый воспитатель нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он уже начал раздеваться сам, и от него шел псиный запах пота. Когда он коснулся моей спины, пытаясь привлечь меня к себе, руки его были холодными и липкими, как у жабы. — Ну, давай, — шепнул он и потянулся ко мне всем своим поросячьим корпусом.

Я отшатнулась.

— Мне нужно одеться, — пролепетала я, едва шевеля языком.

— Зачем? Это мне нужно раздеться.

— Однако! Ничего не скажешь, — пришла я в себя. — Вы хотите принять душ?

— И душ тоже, — произнес он противным голосом, облизываясь, как кот на сметану.

— Мне нужно одеться и срочно поехать в кожвендиспансер, — скороговоркой протараторила я, выворачиваясь из его объятий.

Он отдернул руки и испуганно спросил:

— Зачем?

— Не знаю. Врач сказала, что-то заразное.

— Заразное? — Он взглянул на мою пурпурную расцветку, едва скрывая отвращение.

— Конечно, заразное. Здесь так много заразы, не знаешь, от чего и подохнешь, — простодушно продолжала я. — А потом вы, наверное, слышали о СПИДе. Говорят, что он и бытовым путем распространяется.

— Неужели? — Жиртрест недоверчиво покосился в мою сторону, торопливо натягивая рубашку. — Знамо дело — бытовым. Трахаешься с кем ни попадя!

— Ну что вы! — наигранно возмутилась я. — Мне еще нет восемнадцати, а вы о таких вещах! Меня воспитывала бабушка, и она мне всегда повторяла: «Умри, но не дари поцелуя без любви». И я умру, но не подарю.