— Тоже мне, недотрога. — Воспитатель поплевал на ладони и пригладил остатки волос.

— А вас, если бы вы захотели, я смогла бы полюбить. — Я глубоко вздохнула, чтоб не рассмеяться, и сделала печальные глаза. — Но вы же не возьмете меня в жены?

— Ты что, совсем дура? Или прикидываешься? — Он как-то странно взглянул на меня и, доверительно понизив голос, признался: — В жены, конечно, нет, я — женат. А вот на содержание… Ты понимаешь?

— Вот в чем заключается ответ на вопрос о связи формы и содержания…

— Что? — не понял он.

— Хорошую форму все хотят взять на содержание.

— А-а, — протянул он, направляясь к выходу, и мне показалось, что он ничего не понял.

Дверь захлопнулась, и я, давясь со смеху, повалилась на кровать.

Смех иссяк. Теплый душ подарил телу свежесть, а волосам пышность. Я встала, подошла к зеркалу, достала из сумки косметичку с помадой, пудрой и легкими, розовыми румянами.

Волосы послушно легли светлыми волнами на голые плечи, я быстрым движением подчеркнула губы, припудрила нос и сделала два едва заметных штриха румянами по скулам. Потом достала из сумки юбку, и ее вид поверг меня в уныние.

— Антошка! Антон! — постучала я в стену.

— Слушаю, Смольный на проводе, — высунулась из окна вихрастая голова и радостно захлопала длинными загнутыми ресницами.

— Выручи, Пушистенький!

— Уже выручаю. — Свет его глаз вселял в меня беззаботную веселость. — Выручать — это мое призвание. Слушаю и повинуюсь! Хочешь звезду с неба?

— Нет! — рассмеялась я. — Для начала что-нибудь попроще.

— У-у-у, — скуксился он. — Где он, размах удалецкий? И тут никакой фантазии. Ну, давай, приказывай.

— Мне бы утюжок, — попросила я.

— Ждите ответа… Ждите ответа… — Вихрастая голова исчезла, и я осталась ждать.

Вдруг вместо головы из окна высунулся утюг и загробным голосом спросил:

— Что будем делать?

Я встряхнула головой и заморгала. Казалось, утюг сам висел в воздухе и сам спрашивал.

— Антош! — позвала я.

— И чего ты разоряешься? — ласковым голоском спросил вновь появившийся Антон. — Я просто спросил: — Что будем делать?

— А мне показалось, это сам утюг.

— Всем так кажется. Но ты не робей, это глюки. — Он все еще держал утюг на весу и соображал, как мне его передать.

— Дотянешься?

— Попробую.

— Ну, давай. — Он высунулся из окна наполовину, и рука его с тяжелым утюгом задрожала в полуметре от меня.

Я тоже села на подоконник и тоже высунулась из окна. Еще чуть-чуть! Полсантиметрика! Ну, капельку!

— Опа! Все. Спасибо. — Я взяла утюг из Антошкиной руки, и пальцы наши соприкоснулись.

Пока я протискивалась в окно, наспех накинутая рубаха расстегнулась, и перед Антошкиным взором белым пламенем вспыхнул мой обнаженный бюст.

Мальчишечье лицо зарделось, и он поспешил нырнуть в свою комнату.

— Тебе спасибо, — прозвучало из открытого окна. — И вообще, не стоит благодарностей. Я твоя золотая рыбка. Не печалься, живи себе с Богом.

Пробегая мимо вахты, я обнаружила, что вместо Марты Петровны за столом сидит какая-то девчонка и рисует на тетрадном листе чертиков.

— Привет!

— Привет! — Она вскинула на меня взгляд и неожиданно спросила: — Ты не Демина?

— Демина, — остановилась я. — А что?

— Тебе звонили.

— Кто?

— Татьяна Николаевна.

— Господи, а это еще кто? — удивилась я.

— Мастерша у поваров. Сидоренко.

— А… И что сказала?

— Сказала, перезвонит через десять минут. Подожди здесь или подойди попозже.

— Я подойду. Если задержусь на секунду-другую, не клади трубку, ладно?

— Ага, — безразлично согласилась девчонка и принялась за своих чертиков.

Я побежала в соседний подъезд и мимо дежурного через две ступеньки пронеслась к Антошкиной квартире.

— Это я, — сказала я, отдавая ему утюг.

— А это я, — залился он краской. — Проходи, чаем угощу.

— Я на пару минут. Мне будут звонить, так что чай, если только холодный и залпом.

— Какая ты красивая! — Антон смущенно смотрел на меня и все не мог определить место злополучному утюгу. Он то ставил его на тумбочку, то под тумбочку, то смещал ногой ближе к кровати.

— А пятен уже нет.

Я посмотрела в зеркало и удивилась:

— И правда, нет.

— А что это было? Не краснуха?

— Клоповуха. С голодухи погрызухи мои ухи, — весело зарифмовала я.

Он справился со своим смущением и пропустил меня на кухню.

— Ира!

— Ну, — откликнулась я, проглотив кусок пирога с капустой.

— Я зайду к тебе вечером? — спросил он нерешительно.

— Ты зайдешь ко мне вечером? — переспросила я, упирая на слово «зайдешь».

— А можно?

— Если осторожно. Только… — Я замялась, не зная, как рассказать ему об этом лоснящемся развратнике.

— Что только? — Антон настороженно посмотрел на меня.

— Антошка! Ты знаешь нашего надсмотрщика?

— Конечно. Ты не волнуйся, я после проверки. Да и вообще, сегодня не его очередь, он же вчера был.

— Не в этом дело. Понимаешь… Он ко мне пристает.

— То есть как пристает?

— Антон! — Я досадливо поморщилась, и он отвел взгляд в окно.

— А вот и он! Легок на помине. — Антон брезгливо скривил губы. — И вот этот оползень к тебе пристает? Не смеши!

Я подошла к окну и посмотрела вниз. Прямо под окнами гонял на трехколесном велосипеде какой-то ребенок, у дома напротив сидели на скамейке три кумушки в одинаковых черных платочках и оживленно беседовали, два алкаша, поддерживая друг друга под фонарным столбом, дрожащими руками, одновременно наклоняясь, пытались поднять с пожухлой травы стоящую там полупустую бутылку. Они ударялись лбами, бранились, жестикулировали.

Я невольно улыбнулась.

— Левее смотри. Вон. Видишь? Девятка синяя… Вот он в нее садится.

Я увидела, как в игре солнечных бликов сверкнула стеклом отворяемая дверца автомобиля. Ошалев от дневной жары, в нее протискивал свое тучное тело наш воспитатель. С другой стороны к месту водителя прыгающей походкой подошел невысокий человек и тоже сел в автомобиль.

Из выхлопной трубы вырвалась сизая струйка дыма, и машина плавно тронулась с места.

Мне стало нехорошо. Я вдруг поняла, почему фигура этого человека показалась мне знакомой.

— Этого еще не хватало! — Я взялась за ноющее сердце и прислонилась к стене.

— Тебе плохо?

— Не то слово. — В голове моей расходились золотистые круги, и, как всегда при волнении, стало подташнивать. — Антон, тебе можно доверять?

— Он… — дрожащим голосом начал Антон. — Он тебя…

— Да нет же, глупенький. Забудь о нем. — Я взяла себя в руки и даже попыталась улыбнуться. — Я живу одна, кроме меня ключи от моей квартиры есть на вахте. Так?

— Так, — согласился Антон, не понимая, к чему я клоню.

— Когда я ухожу, ко мне в квартиру может войти любой, кто сумеет снять ключ со щита.

— Ну да… А чего там уметь? — пожал плечами Антон.

— Короче. Я могу тебе отдать на хранение одну вещь?

— Боже мой! К чему такое вступление! Конечно же!

И вдруг меня подбросило. В животе похолодело, и я выбежала из квартиры, крикнув на ходу:

— Зайди ко мне! Сейчас же, ладно?

— Демина! Демина! Сидоренко тебе обзвонилась!

Я пролетела мимо девчонки на вахте, обдав ее вихрем.

— Погоди! Я сейчас!

Сердце мое готово было выскочить из груди, когда я, захлопнув за собой дверь, опрометью бросилась к рюкзачку.

Я выбросила на пол его содержимое, и ладони мои покрылись липким потом, когда обнаружилось пустое дно.

— Все, конец, — вслух подумала я. И обессиленно села рядом с грудой скомканного белья. — Все… Как же я сразу не спрятала?

Нормально. Все нормально, — успокаивала я себя. — Подумаешь, безделушка. Драгоценность. Не было и не было.

Я нервно заходила по комнате и думала: говорить о произошедшем Антону или не стоит.

Антон задержался почти на десять минут. Он вошел как раз в тот момент, когда я засовывала в свой рюкзачок последний пакет.