— Не знаю даже, с чего начать, — ответил Джост, разглядывая мою вторую руку.

— Может, с начала? — осторожно предложила я. Он поднял глаза, и его обычно сияющий взгляд стал пустым и безжизненным.

— Когда-то у меня была семья. — Джост замолк и опять посмотрел на перебинтованные кисти. — Теперь ее нет.

Только сейчас я начала понимать, что разрыв, который существовал между нами с самого начала, на самом деле был ужасающей пропастью.

— Как это произошло?

— Когда мне исполнилось шестнадцать, я женился на девушке из нашего горстка. В предыдущие годы тестирование в нашем регионе было не особенно успешным, и мы решили, что призыв в Ковентри ее минует.

Его признание ранило меня до глубины души, но я тут же постаралась взять себя в руки. Мне не понравилось, что он был женат. Пусть даже недолго. Пусть даже в прошлом.

— Шестнадцать? А я-то думала, что и в восемнадцать слишком рано.

Через секунду я уже пожалела о своих словах.

— Да, шестнадцать, — к моему огромному облегчению, Джост рассмеялся. — Мы знали друг друга с раннего детства. Выросли рядом, в маленькой деревушке под названием Саксун, что на границе Западного и Южного секторов. Я из семьи рыбаков. В нашем городке профессия передавалась из поколения в поколение, и после того, как брат уехал от нас, я остался единственным, кто мог унаследовать лодку отца.

— Выходит, тебе не назначали профессию?

День назначений всегда был главным событием Ромена. Большинство получало рабочие места в городе, но иногда Гильдия могла выдать разрешение на работу в соседнем городском центре. Кроме того, нужно было пополнять штат Ковентри, а также департаментов различных секторов, что автоматически означало пересечение границы. Чаще всего разрешения на перемещение получали юноши, однако мечтать об этом мог кто угодно. Ни один человек в Ромене не позволил бы себе пропустить День назначений.

— Ты ведь понимаешь, что жизнь богачей и бедняков сильно различается, — с грустью произнес Джост. — Вот и отношение к ним разное.

— Ромен — третий по величине город в Западном секторе, — заметила я. — И у нас все было каким-то средним: количество домов, рабочих мест, людей.

— Гильдия вообще стремится к усреднению.

— Так значит, ты был женат до того, как попал сюда? — я пыталась говорить спокойно, чтобы Джост не заметил ревнивые нотки в моем голосе.

Он кивнул и принялся перевязывать мои раны.

— Ее звали Розенн. Она жила с отцом и братом. Я рыбачил на новой лодке и… — Джост сделал паузу, словно ему было больно говорить, но затем все-таки закончил фразу. Его слова были едва различимы за шумом воды. — Я должен был заметить опасность, но у меня не возникло ни единого подозрения.

Я положила перебинтованную руку ему на плечо и ощутила, как расслабились под кожей напряженные мускулы.

— Ее брат, Патрик. Он был одиночкой. Назначение его не устроило, девчонками он не интересовался. Ему едва исполнилось восемнадцать. Я старался относиться к нему с пониманием, ведь после моей женитьбы на Розенн он стал и моей семьей. Однако они были полными противоположностями. Она напоминала весенний день. Все оживало вокруг нее. Патрик тоже производил сильное впечатление, но совсем другого рода. Он был холодным, умел испортить любую беседу. Люди старались избегать его. И я тоже, — признался Джост. — Я не мог понять, почему он оставался таким холодным и отстраненным.

Все думали, что он начнет помогать отцу, однако вместо этого Патрик стал надолго куда-то исчезать. Однажды он вернулся далеко за полночь. Розенн переживала, что отец потерял для него всякий авторитет, поэтому попросила вмешаться меня. Она думала, я поговорю с Патриком. Может, даже подружусь с ним. Но он не хотел со мной говорить, а я не слишком усердствовал. Вместо этого я решил за ним проследить.

— И куда он уходил? — с ужасом спросила я.

— Он встречался с остальными — из нашего города и других окрестных городков. Они говорили об измене и революции. Я уже подумывал о том, чтобы их сдать, пока не услышал истории.

— Истории? — еле слышно прошептала я.

— Жуткие истории. Семьи бесследно исчезают, города переплетаются. Там собрались отчаявшиеся, одинокие люди. Но я был другим и потому ничего не сделал.

Закончив с моими руками, Джост присел на край ванны. Его голубые глаза полыхали синим пламенем. Перед ним проносились картины прошлого, разрушенного прошлого.

— Ты рассказал об этом жене? — споткнувшись на последнем слове, пробормотала я. Я начала сомневаться в Джосте, в голову закрались подозрения.

Джост покачал головой, однако взгляд его остался далеким.

— Нет, я не хотел ее расстраивать. Мог бы, но побоялся повторить услышанное. И правильно сделал, как оказалось впоследствии. Есть Пряхи, которые специально отслеживают группы мятежников.

— Да, нам рассказывали об этом во время обучения. Ткань начинает бледнеть, а затем меняет цвет. Когда люди верны Гильдии, их нити сохраняют свой естественный оттенок.

— Готов поспорить, нить Розенн была непередаваемо прекрасной, — с придыханием сказал Джост.

От того, как Джост произнес ее имя, мои глаза отчаянно защипало.

— Я до сих пор гадаю, как выглядел Саксун, когда они пришли.

— Даже не знаю. Я еще никогда не видела пятна, — ответила я. — Родители потратили восемь лет на то, чтобы подготовить меня к провалу на тестировании, но за нами никто не пришел. Не знаю, насколько ярким должно стать пятно, чтобы его заметили.

— Твои родители открыто выступали против Гильдии?

Я покачала головой. Несмотря на их поступки, я не могла сказать, что родители были мятежниками.

— Нет, они никогда не выступали против Гильдии. Они были очень осторожны. К тому же, моя мать была обыкновенным секретарем, а отец — механиком.

— Были?

— Из всей семьи не тронули лишь одну меня, — тихо сказала я. — Я думала, ты знаешь.

— Я догадывался, — ответил он. — Как бы то ни было, Саксун оказался наводнен мятежниками. Твоих родителей было всего двое.

Я вспомнила тоннели под нашим домом. Они должны были куда-то нас вывести. О родителях я по-прежнему знала очень мало.

— Видимо, маленькую измену легко проглядеть.

— Да, но только маленькую, — пробормотал в ответ Джост.

— Да. — Улыбка испарилась с моего лица. — Что произошло потом?

— Гильдия решила проучить наш городок. — Голос Джоста стал почти не слышен, и мне пришлось наклониться к нему. — Они вырвали наших сестер, наших матерей, наших дочерей…

— И ваших жен, — согласно кивнула я.

Джост низко опустил голову, и я почувствовала, как сокращается расстояние между нами. Когда он заговорил вновь, слова его с трудом складывались во фразы.

— Я все видел. Ты не представляешь, каково это, Аделиса. На что это похоже.

Я вспомнила, как нас всех выгнали из бабушкиной палаты, как медсестра закрыла занавеску, а затем повернулась к ней спиной, точно не могла на это смотреть.

— Она стояла на пристани — вместе с остальными женщинами ждала нас, чтобы пойти на обед. Розенн просто растворилась в воздухе. Сначала исчезли ноги. Она выглядела такой растерянной, что я позвал на помощь. Но никто не мог ничего поделать. Мы просто наблюдали со своих лодок. Потом исчез ее рот, и она больше не могла закричать. Последним исчезло тело. — Джост всхлипнул, и я вдруг поняла, что по щекам его катились слезы. — Она держала на руках нашу дочь.

Я плакала вместе с ним, горюя о его потере и о своей глупости. Передо мной был уже не тот ухмыляющийся парень, что кормил меня картошкой с вилки. Но печалилась я вовсе не о том, что сделала с ним Гильдия, а о том, какими разными мы были. Я плакала, потому что была глупой девчонкой, которая не могла сдержать ревности и трепета перед давно почившей Розенн и сердилась на нее за то, что она нашла Джоста первой. Я плакала, потому что между нами всегда пролегала пропасть. Джост уже успел побывать и мужем, и отцом, а я по-прежнему оставалась никем — и этого было не исправить. Похоже, Гильдия все же определила наши роли.